Моя жизнь — спектакль для тебя

Женщина опустилась на стул рядом с койкой, проглатывая ещё не выступившие слёзы отчаяния. Её платье, покрытое причудливыми ветвлениями крон деревьев, было слегка измято. Она всхлипывла, судорожно держась за руку пациента больницы. Сплела пальцы одной руки с его, другой же проводила по предплечью и гладила следы инъекций. Маленькие красные пятнышки сплошь покрывали локтевой сгиб, словно укусы блох. Дрожали губы, чуть скривясь и уродуя идеальный рот. Страх накрывал, обманывал, дарил веру в лучшее, снова укрывал с головой. Говорят, что женщина, потерявшая ребёнка, почти святая. Ведь столько страданий обрушилось на её хрупкие плечи, но она не сломилась. Продолжала жить, любить и дарить. Чтож, если она — святая, то миссис Холмс подобна лишь Мамоне*, которая крепко хватается за младшего сына, не желая отпускать его от себя в иной мир. *** Голова гудит неимоверно. Веки тяжёлые, точно из свинца. А конечности не ощущаются — от слова — совсем. Открыв глаза, Шерлок не понял, где он находится и как здесь оказался. Темнота поглощала пространство, не оставляя лучикам света возможности пробиться сквозь неё. Разглядеть хотя бы слабые очертания места не представлял ось возможным. Казалось, что мрак проглатывая не только свет, но другие предметы. Звуки, запахи — всё это исчезло в непроглядной мгле. Осознание того, что он лежит на чём-то мягком добралось до затуманенного рассудка не скоро. Парень приподнял корпус, стараясь разглядеть хоть что-то, как вдруг кожу около локтя пронзила тупая, но ноющая боль. Холмс наклонился голову к руке, стараясь понять, что же может вызвать такие ощущения. Но вместо этого он видит силуэт, находящийся у его кровати. Он, точно большая Тень, нависает над ним. Как будто монстр из шкафа, невидимая и опасная, Тень парит над его кроватью, дожидаясь, когда же этот неугомонный мальчишка заснёт,ведь ужасно хочется напрыгнуть на него. Тень шевелится и открывает свои бездонные глаза. Голубые, как у самого Шерлока. Такие далёкие-далёкие и глубокие-глубокие будто озёра бескрайней России. Она приближается, наклоняется так близко, что Холмс может даже увидеть, как открывается Её рот и слышать, как вылетают из него слова. — Глупый маленький Шерлок... — наконец произносит Тень голосом старшего брата. — Что же ты натворил... Комнату освещает резкая вспышка от фонарика, который включил Майкрофт. Шерлок оглядывается. Оказалось, что боль приносил катетер, находившийся в вене, и когда Холмс попытался подняться, то игла частично сдвинулась. Комната была больничной палатой, а кровать — койкой. — Майкрофт? — только и смог выдавить Шерлок. Появление старшего брата не столько напрягало, сколько успокаиволо. — Эх, братишка, что же ты натворил, — снова повторил Холмс-старший, окончательно разрушая ореол загадачности. Пациенту стало дурно. Вот он лежит в какой-то больнице, перед ним сидит брат, а за дверью, скорее всего, стоят — или уже спят—родители. Вопросов накопилось столько, что мозг не успевал их анализировать, превращая в кашу из тысячи "почему? ". Память подводила, разбрасывая по сознания клочки воспоминаний. А Майкрофт лишь качал головой, пронзая взглядом полным сочувствия и горечи. Терпеть взгляд цепких глаз было невыносимо. Хотелось съёжиться, спрятаться, убежать, только бы не видеть эти глубокие глаза, винящие своего обладателя в случившемся. — Что я здесь забыл? — в горле пересохло, а голос предательски задрожал. — Как попал в палату? — Глупый-глупый Шерлок, если бы я знал. Неужели память и твой цепкий ум стали тебя подводить? — Майкрофт, не томи, расскажи, что знаешь, — да, грубо, но зато это хоть немного оживило брата. — Всё, что я знаю, это то, что у тебя передоз. А кто доставил и откуда — могу лишь предполагать. Передоз, притон, Джим. Логическая цепочка составилась, шестерёнки завертелись, клочки воспоминаний снова составили общую картину. Но вместе с памятью нахлынули и эмоции. Шерлок не мог понять, почему так больно? Он знал, что доверять Джиму нельзя, но, вопреки здравому смыслу, искал с ним встречи. Было что-то такое, кроме его ума, что заставляло скучать. Джим стал его смыслом, наркотиком, зависимостью. А последнее иллюзорное воспоминание заставляло пылать. Поцелуй, горячий и обречённый. Он сгорал изнутри, думая об интимности момента. Юркий язычок, что так бесстыдно изучал его рот, горячие руки, гладящие ткань рубашки на спине. Всё это было настолько прекрасно, что казалось неправдой. Но Холмс точно ощущал эти прикосновения, и казалось, что прикоснувшись к губам, он ощутит присутствие чужих. Даже если это и было лишь ловушкой разума, выдающей желаемое за действительное, то это лучшая его ловушка. — Ну, Шерлок, что же ты вспомнил, раз так надолго улетел отсюда? — слова отрезали воздух и связь с воспоминаниями, как топор дровосека. Майкрофт больше не смотрел на него, он отвернулся к двери палаты. И Шерлок был крайне рад этому, ведь прсмотреть в глаза брата, не покраснев, было невозможно. — А зачем это тебе? Чтобы собрать на меня компромат, ты ведь этим занимаешься? — в самое сердце, в самую сущность. Слова вырвались из плена губ, которые сейчас ужасно пересохли. Их обладатель понимал, что несёт это обвинение, но забирать свои слова назад не будет. Ведь Майкрофт насыпал соль на совсем свежую, ещё не покрывшуюся корочкой рану предательства. — Как и всегда наблюдателен, братишка. Меньшего я не ожидал, — слишком печально звучат слова, должные призывать к агрессивному спору. — И раз уж ты начал о контроле... Майкрофт наконец отрывает свои бездонные глаза-озёра от двери и смотрит на Шерлока. Взгляд его больше не горький, но уверенный. — С этого дня, в каком бы притоне я тебя ни нашёл, ты должен иметь при себе список всего, что принял. Будь то наркотики или алкоголь. Тебе ясно, Шерлок? — голос звучал отнюдь не громко, но сочился такой безграничной властью и решительностью, будто он Нерон или Марк Аврелий. Холмс-младший почувствовал себя настолько придавленым чужим авторитетом, что позвоночник не было возможности не то что выпрямить, а даже немного пошевелить им. Однако из рта вылетели слова, сопротивляющиеся приказу императора. — Мне давно не пять, я уже могу о себе позаботиться. — Эх, Шерлок, если тебе плевать на меня или родителей, то подумай хотя бы о том парне. Кто-кто, а он точно не хочет твоей смерти. Шерлока даже не удивил тот факт, что брат знает о Джиме. Этот человек помешан на контроле, он бы точно всё разузнал. Но сердце забилось в груди птицей при упоминании его. Новая зависимость, сильнее наркотической. Однажды Джим сказал, что сантименты — слабость. Но зависимость — это не слабость, а необходимость. Шерлок сжимает кулаки, обещая себе, что и от необходимости он избавится. Когда-нибудь. — Да, список, я запомню, — в подтверждение своих слов он кивает. — Это отличная идея, Майкрофт. Выходит слишком живо для того, кто чуть не умер от передозировки. — Этот парень, он тебя точно погубит, — с этими словами Майкрофт выходит из палаты. *** В течение недели ничего не менялось. Родители навещали его каждый день, а вот Майкрофт больше не появлялся. И всю неделю Шерлока пичкали рассказами о вреде наркотиков и различными таблетками. По словам врачей остаться в живых, после такого — наивысший дар Божий. Знакомые редко приходили к нему, но один раз пришла Молли с целой корзиной гостинцев и рассказами и школе. Та ещё скука. Но сил сопротивляться, — как и общаться — не осталось. Сосуд его жизни словно иссяк, изредко подпитываясь рассказами врачей о других пациентах. Так, задыхаясь от безделия и нехватки кислорода, Шерлок валялся на кровати восьмой день подряд. Тело уже окрепло, и он мог самостоятельно передвигаться, но выписавать его ещё не собирались. Ведь родители настояли на обязательном курсе терапии у нарколога. Мрачные мысли роиились в голове Холмса. Он думал о Джиме, Форде, своей профессии мечты, встрече через прожитые года. Они ещё встретятся, он уверен. Дверь заскрипела, а в палату вошла медсестра с букетом в руках. Шерлока передёрнуло. Букет был составлен настолько безвкусно, насколько дорого. Нагромождение роз, асфоделий, маков, нарциссов, перевяжанное алой лентой и завёрнутое в плотную бумагу с золотыми узорами. Но девушке, нёсшей это безумие флориста, оно явно пришлось по вкусу. — Замечательный букет, — медово улыбаясь , мечтательно сказала она. — Курьер доставил его в холл больницы. Не знаешь отправителя? Взгляд искрил хитрым огоньками, словно у матери, отправляющей дочь на ночёвку к «подруге». Даже лёгкая зависть была во взгляде её глаз. Она протянула ему букет, хитро улыбаясь. Но Холмсу это лишнее внимание ужасно досождало. Его лицо источало такой скепсис, что все игривые мысли тотчас покинули её кудрявую голову. Она стрелой вылетела из палаты, не забыв закрыть за собой дверь. Ком отвращения застыл в горле Шерлока. Такую безвкусицу мог отправить только один человек — Молли Хупер. Катарсисом этой катастрофы являлась маленькая записочка, вложенная в букет. В которой, скорее всего, написаны пожелания скорейшего выздоровления. Он потянулся тонкими пальцами к ней, желая поскорее выкинуть, но, потянув за неё, он обнаружил, что записка не так проста, какой кажется на первый взгляд. За розовой бумагой тянулся пергамент, скреплённый степлером. Маленькая скоба блестела, привлекая внимание получателя столь странной посылки. Холмс разделил две записки и принялся разглядывать пергамент. На листе было написано немаленькое письмо, написанное чужим, но до боли знакомым почерком. Дорогой Шерлок Холмс! Право, не знаю, уместно ли так называть тебя, но отказать себе в этой прихоти не могу. Уверен, что ты узнал меня, так что ближе к делу. Сейчас ты лежишь в больнице с передозировкой, а каждый из посетителей читает лекции о вреде психонтропных средств. Выражаю тебе глубокое сочувствие, но, увы, помочь не могу. Развею или подтвержу твои теории относительно того, как ты попал в это место. Для начала стоит сказать, что, как ты скорее всего догадался, морфий я не принимал. А как только ты вколол его себе в вену, я спустился вниз. Конечно, скорая уже была вызвана. Это сделал Форд, в то время, когда покупал морфий. Мне за это пришлось заплатить вдвое больше, ведь кто согласится пускать людей в белых халатах к себе в заведение! Но эта сумма стоила твоей жизни. Про Карла тебе уже всё известно(я искренне на то надеюсь). Только добавлю, что это дело ещё встретится тебе в будущем, не прогляди. Можно закончить послание и на этом, ведь дальше пойдут лишь мои чувства. Но я должен излить их. Во-первых, хочу сказать тебе спасибо, Шерлок. Ты единственный, кто смог меня развлечь. После смерти Карла Пауэрса моя жизнь потеряла смысл. Не то, что бы он был до этого, но всё-таки. Я начал серьёзно задумываться о суициде, искать стопроцетные способы и всё прочее, что свойственно в данной ситуации. Но появился ты. Мальчишка, начавший расследование, такой же умный, как и я. И даже более одинокий... Я следил за тобой, изучал. Иногда самолично, иногда отправлял проверенных людей, того же Форда, например. И с каждым днём ты интриговал меня всё больше. Тогда в голове родилась идея: я буду развлекаться с твоей помощью. Ведь смысл жизни — понятие индивидуальное и неточное. И моим новым смыслом стала смерть, но смерть яркая, эффектная. Не сейчас, много лет спустя, когда встретимся вновь. Я создан огромную империю, стану её правителем. Исполнителем главной роли в пьесе, а ты будешь моим помощником, то есть непосредственным участником. Не актёр, зритель. Ведь театр не может существовать без зрителей. Они участники, и я доверяю эту роль тебе, Шерлок. А когда занавес закроется я сойду со сцены навсегда. Даже самый талантливый актёр должен покинуть сцену, пока не надоел зрителям. Смерть главного героя станет кульминацией, а ты, мой милый зритель, покинешь партер, а рассказать ли, как всё было на самом деле, зависит от тебя. Ведь на одном глазу других будет повязка, и целую картину им не увидеть. И во-вторых, тебе должно быть интересно, что произошло перед тем, как я вышел за дверь в том притоне. Я назову это слабостью, ещё одним удовольствием, в котором я не смог себе отказать. Уж очень беспомощным ты тогда выглядел, это слишком мило. А ещё это в каком-то смысле благодарность за то, кем ты стал для меня. Не знаю, можно ли назвать это хотя бы влюблённость, но привязанность точно. А теперь прощай, кудряшка. Не знаю, когда мы встретимся снова, но это точно случится. Джим *** «Никогда не показывай свои эмоции другим, Шерлок. Сантименты— слабость». Слова, брошенные когда-то другом, всплывают в голове, и Шерлок обещает себе выучить этот урок. — Никогда больше, Джим, — шепчет он и смотрит на письмо. К следующей встрече он будет готов.