A Lesson In Pride

                  «Я поцеловал Алану Блум»       Из всех приветствий, которые Уилл репетировал в его долгой поездке до Балтимора, именно это не было в их числе. Не будучи уверенный в причине, по которой Ганнибал был первым человеком, пришедшим на ум после того, как Алана захлопнула за собой дверь, он мгновенно решил нанести визит Ганнибалу.       Пока он не знал, что происходит с его психическим состоянием, Уилл предположил, что Ганнибал может предоставить ему клиническое и объективное мнение. Хотя его первые слова, вылетевшие из его рта, когда он входил в дом Ганнибала, показали, что если Уилл что-то и хочет, так это выплеснуть свое разочарование. Его чувства, отвергнутые Аланой, являются мальчишескими, учитывая, что ее слова по этому поводу уже давно крутились на подкорке сознания Уилла.       Алана была права, сказав, что они не подходят друг другу. Она бы не перестала анализировать, также, как Уилл не перестал бы смотреть. Отношения уже достаточно сложные, без дополнительного бонуса испытать ее профессиональное отношение на себе, насколько ему известно, но раздражительная часть него возмущена, что Алана не допускает период проб и ошибок.       — Я хотел поцеловать ее с тех пор, как встретил, — еще одно предложение, которое плохо вписывается в разговор на кухне Ганнибала, погруженной в тонкий аромат сахара. — Она очень целовабельна.       Он наблюдал, как Ганнибал достает серебренную чашу из холодильника, помешивая ее содержимое, перед тем как подойти к столу.       — Ты ждал достаточно долго, что позволяет предположить, что ты поцеловал ее по определенной причине, помимо желания.       — Я слышал, как в мой камин забралось животное, — Уилл смотрел на хлебный пудинг, пробуя слова, прежде, чем произнести их. — Я сломал стену, чтобы достать его. Ничего не нашел внутри. Алана приехала. Она посмотрела на меня, может ее лицо изменилось, я не знаю. Она знала.       Месяцы назад он решил, что ему нравится Ганнибал в качестве его неофициального психотерапевта, потому что за его непоколебимой внешностью нет осуждения. Нет лжи и притворства. Уилл ценил искренность в их отношениях таким образом, каким мог ценить лишь немногое. Он почти считал это освежающим.       — Что она знала, Уилл? — подсказал Ганнибал, когда Уилл молчал слишком долгом, изящно намазывая взбитые сливки на десерт.       — Не было никакого животного в моем камине. Это все было в моей голове, — Внезапно, он понял, что не может обижаться на Алану. — Я хожу во сне. У меня головные боли. Я слышу что-то. — Перемены в его доме теперь казались неуместными. — Я нестабилен.       Наконец Ганнибал оторвался от тарелки, посыпая десерт небольшими порциями шоколадной стружки.       — Поэтому ты поцеловал ее. Чтобы удержать равновесие, — Его поведение отличалось от того, что он показывал в своем кабинете, но и это было далеко от сочувствия. Странная смесь глубокой задумчивости и любопытства, достаточной, чтобы раздражать, но Ганнибал рассеивает эту внутреннюю враждебность, предлагая Уиллу десерт. — Ты сказал, что то, что ты делаешь не хорошо для тебя.       — Спасибо, — сказал Уилл, беря тарелку, поставив ее на стойку перед собой, с призрачной улыбкой. — К сожалению, я хорош в этом.       Он провел большим пальцем по теплой фарфоровой тарелке, чтобы успокоиться мыслью о разнице температур снаружи и на этой кухне.       Вулф Трап это безопасность в одиночестве, но стены вокруг тоже обеспечивают безопасность. Две разные вещи, которые он нашел, но в обеих он нуждается. Кухня Ганнибала обеспечивает тепло, когда мир вокруг замерз, погруженный в зиму, и реальность этого приземляет больше, чем любой поцелуй, за который он мог отчаянно цепляться. Здесь было уютно.       Уилл посмотрел на Ганнибала, обнаружив его смотрящим на руки Уилла, все еще грязные от кирпичной штукатурки и пыли. Он сжал пальцы и отошел от стола, стесняясь своего испачканного и неопрятного вида. Он выглядел ужасно, но Ганнибал не беспокоился об этом. Ганнибал не копался в этом, чтобы понять, позволяя Уиллу свободно распоряжаться своими словами и действиями.       — Тебе больно?       Уилл размышлял о том, чтобы просто отмахнуться, сказав, что это всего лишь царапина от отчаянного пробивания дыры в камине, но он принял вопрос таким, каким он в действительности был. Аккуратное исследование, с намерением сделать его честным, чтобы открыть его для помощи Ганнибала.       Согнув пальцы, Уилл кивнул.       Царапины сами по себе не причиняли боли, но все его тело было полно фантомными болями. Он устал, его голова болит, у него жар и его кожа жаждет прикосновения. Алана зажгла его давно отвергнутое желание близости, вернув его с удвоенной силой, лишая покоя. Ему больно, но он принял это, как собственную вину.       Уилл моргнул, сначала пораженно, но затем с любопытством, когда Ганнибал взял его за кончики пальцев и повел к раковине. Он повернул кран и проверил температуру воды, прежде, чем опустить под нее руки Уилла.       Они стояли так, не разговаривая, что ощущалось, как часы, которые могут быть секундами в действительности. Уилл больше не знал, как следить за временем.       Большой палец Ганнибала погладил тыльную сторону руки Уилла, так же, как он погладил край фарфоровой тарелки, наслаждаясь ее теплом и гладкостью. Хотя его прикосновения были профессиональны, его глаза не были. Они смотрели на раны открытым хмурым взглядом, заставляя Уилла колебаться.       Не говоря ни слова, Ганнибал отстранился, чтобы найти что-то в ящике стола у плиты. Он достал крошечную аптечку, положил ее открытой на столешницу и затем выключил воду и вытер руки Уилла кухонным полотенцем.       — Они правда не такие глубокие, — сказал Уилл, смотря как смоченная в спирте вата открывает раны. Щипало больно, но приятно.       — Что-то незначительное, оставленное без внимания, может стать серьезной проблемой, — После промывки, он нанес небольшой количество антибиотика и перевязал руку. — Лучше избегать ситуаций, о которых можно пожалеть из-за вспышки гордыни.       — Ты думаешь, я был гордым?       — Я думаю, — Ганнибал закрепил повязку на месте, но не отпустил руку Уилла. — что ты превратил свою гордость в, своего рода, защитный механизм.       Уилл коротко и сухо рассмеялся.       — Это интересно.       — И я думаю, что Джек Кроуфорд знает об этом, — Он сжал его руку, прежде чем переместить свою на локоть Уилла, проводя его к остывающим десертам. — Знает, что ты гордишься своими способностями, что является причиной твоего отказа уйти, когда он давал тебе такую возможность. Тонкая манипуляция.       — Я отказался уйти, потому что то, что я делаю спасает жизни, — Уилл отдернул руку, слегка оскорбляясь. — Я не получаю удовольствия от того, что я делаю, потому что могу это делать.       — Разве? — Ганнибал незаметно приподнимает свои брови, похлопав стул у кухонной стойки, чтобы доказать свою точку зрения. — Сядь.       Сжав руки в кулаки, когда укол недоверия дал о себе знать, Уилл заколебался. Он посмотрел на стеклянную дверь, на падающий снег на фоне черного неба, а затем он посмотрел на Ганнибала, стоящего рядом с нескончаемым запасом терпения.       Уилл сел с неподвижной и напряженной спиной.       — Разумеется, гордость — это необходимый компонент каждого учебного процесса, — сказал Ганнибал, двигаясь вокруг Уилла, чтобы пододвинуть к нему тарелку. — Она является остро ощутимым маркером наших ошибок, напоминая нам не повторять их.       Взяв в руки чайную ложку, Ганнибал отломил один кусочек от хлебного пудинга. Взбитые сливки растаяли и он собрал их вместе с шоколадом.       С той же элегантностью, с которой готовил, Ганнибал направил ложку параллельно рту Уилла и ждал.       Потрясенный этим жестом, Уилл смотрел на оскорбительную ложку. Это было проще, чем смотреть на Ганнибала.       — Есть разница, — он защищался, зная, что провалил испытание еще до того, как оно началось. — Это ребячество.       — Позволять кому-то заботиться о тебе не ребячество и не постыдно, — Ганнибал не отступал, ожидая, пока сопротивления Уилла закончится.       — Это должно быть проявлением гордости или ты заботишься обо мне? — Сожаление быстро достигло его груди. Слова звучали оскорбительно даже для него.       — Я очень о тебе забочусь, — сказал Ганнибал, возвращая ложку на тарелку и засовывая руки в карманы. — Я думал, что это очевидно. Ты мой друг и я забочусь о твоей жизни и твоем благополучии.       Уилл повернул голову, чтобы посмотреть на ночь, вздохнув от признания, которое звучит слишком искренне для такого стойкого человека, как Ганнибал. Это звучит также отчаянно, как слова Уилла Алане перед камином.       Осознание не пришло так ярко, как он ожидал, но зерно любопытства было посеяно в нем.       — Я бы предпочел не быть способом удержания равновесия, — продолжил Ганнибал, как будто зная о его мыслях.       Опустив плечи, Уилл почесал затылок и вздохнул.       — Вероятно, поцелуй с вами не будет иметь такого же эффекта, Доктор Лектер, — Он съежился от собственных слов и непроизвольного флирта, направив извиняющуюся улыбку Ганнибалу. — Прости. Я не имел это ввиду.       — Я сомневаюсь, что настолько же целовабелен, как Алана, — ответил Ганнибал с легким весельем. — Тем не менее, прежде никто не жаловался.       — Да, я не сомневаюсь, — предательские разум Уилла предоставил ему картины, в которых он не нуждался. — Не думаю, что когда-либо слышал о тебе, состоящим в романтических отношениях.       Задумчиво поджав губы, Ганнибал повернулся и подошел к шкафу, чтобы достать оттуда два стакана.       — Отношения часто сложны для меня, — сказал он, потянувшись за бутылкой вина. — У меня есть обязательства*       — То, что она сказала.       — Похоже, ни один из нас не способен выключить то, что мы делаем.       — Было бы не плохо попробовать, — сказал Уилл, не скрывая горечи. — Отношения, я имею ввиду.       Наливая им напиток, Ганнибал кивнул, соглашаясь.       — Близость — это естественная нужда для здоровой жизни. Даже те, кто боится этого, должны либо уступить, либо жить, как потенциально поврежденные индивидуумы.       — Теперь ты называешь меня поврежденным.       — Напротив. Ты стремишься к нормальности, несмотря на то, что она постоянно ускользает от тебя, — Поставив бутылку и закупорив ее, Ганнибал останавливается на мгновение, прежде, чем передать Уиллу бокал. — Мне любопытно, воспользовался бы ты возможностью, представься она тебе? Отказавшись уйти однажды, ты бы ушел снова?       — Ушел с работы или от нормальности?       — Если не от нормальности, то от ее части? — Ганнибал кружил свое вино, сфокусировавшись на руках Уилла, держащих бокал. — Ты сказал, что нестабилен. Зная это, ты бы с готовностью впустил кого-то в свою личную жизнь? Где нет места для вуалей и секретов.       Уилл снова перевел взгляд на дверь, отмечая, что уже поздно, а снег не думает стихать.       Часть него хочет солгать и сказать «да», что он готов к этому, если человек, о котором идет речь, способен справиться с его нестабильностью. Он не хочет опекуна, он хочет кого-то, с кем сможет поделиться своим пространством. По факту, он даже не хочет этого в действительности. Ему просто нравится идея этого. В конце концов Уилл решил, что оно того не стоит.       — В обязательствах есть место для вуалей и секретов? — сказал он взамен.       — Обязательства часто безличны.       — Получить мое, получить твое.       — Чаще всего, — повторил Ганнибал многозначительно. — Но не всегда.       Они погрузились в дружелюбную тишину, попивая напитки, пока тянулась ночь.       Уилл не был уверен было ли ему легче говорить о таких бессмысленных вещах, как отношения, чем о монстрах, прячущихся за его веками. Это отличается от призрачных глаз, что преследуют его во снах и наяву, и фантомной крови, что окрашивает его пальцы. Однако это была его боль, а не боль убийцы, которого нужно привлечь к ответственности.       Он чувствовал боль глубже и острее. Эта боль в его груди тупа и, откровенно говоря, раздражающая. Хотя у него были чувства к Алане, он бы не назвал это любовью. Отказ причинял боль, но не калечил.       Дружба, которую он чувствовал теперь, лишь проталкивала нож глубже, делая тупую боль в его груди острее, по причине, которую он не мог разобрать. Или, мог, но не хотел. Потому что признать, что в присутствии своего психиатра он чувствует себя лучше, чем, когда он едва ли обменялся словом с женщиной, которую хотел поцеловать годами — это удар по его гордыне.       Постукивая ногтем по бокалу, Уилл нахмурился, вместо того, чтобы издать истеричный смешок, который он чувствовал в своей груди. Разумеется Ганнибал был прав.       — Я не хочу быть грубым, — сказал Уилл, сделав глоток вина после неуверенной паузы. — Но могу я задать тебе личный вопрос?       Ганнибал выглядел оскорбленным тем, что Уилл чувствовал себя обязанным спросить подобное.       — Пожалуйста, не стесняйся.       Поерзав на стуле и глядя на узел галстука Ганнибала с узором пейсли, Уилл облизал губы.       — У тебя когда-либо была связь с другим мужчиной?       Предсказуемо, Ганнибал просто кивнул.       — Каково это?       — Не так сильно отличается, как бы ты мог ожидать, — сказал он.       Уилл ждал, что Ганнибал продолжит, но когда тот этого не сделал, он расправил плечи.       — Ожидать?       — Твой отец когда-либо рассказывал тебе какими будут отношения с женщиной?       Уилл усмехнулся.       — Нет, не слишком. Мы не говорили о такого рода вещах. То, что я узнал, я узнал от детей в школе.       — Я не твой отец.       Слова не были резкими, но в них был скрытый оттенок, который интриговал Уилла. Это был намек, который нужно было понять, и Уилл обнаружил, что наталкивался на мысли, которые следовало оттолкнуть.       Доказательство значения этих слов заключалось в том, как стоял Ганнибал, выпрямив грудь и расправив плечи, наклонив голову. Одновременно высокомерие и напористость. Уиллу не нужно понимать его точку зрения, чтобы увидеть, что Ганнибал пытается донести без слов. Линия его рта говорила вполне громко.       — Ох, — это был единственный звук, который он мог пробормотать, когда сложил два и два вместе.       — Уилл?       — Ты… — Уилл облизал губы. Подозрения подтвердились, когда Ганнибал подошел ближе. — Ты делаешь мне предложение?       — И как ты пришел к такому выводу?       Смущенный взгляд раздражал Уилла, потому что он прекрасно знал, что Ганнибал может поддерживать ход его мыслей.       — Не притворяйся, Ганнибал.       — Я хочу, чтобы ты сказал это.       Четко и ясно, его слова почти заставляют встать волосы Уилла.       — Ты подразумеваешь, что я выясню это сам, на твоем примере.       — Разве? — Застенчивость в его тоне была настолько чужда ему, что Уиллу было трудно примириться с этим. Он отбрасывает ее почти мгновенно, ставя бокал и смотря на Уилла с тонко завуалированным интересом. — Было трудно игнорировать твой взгляд, когда я спасал жизнь мужчины в машине скорой помощи. Непреднамеренно или нет, но твое влечение было почти осязаемым.       Он воспроизвел сценарий с превосходной точностью. Уилл не знал почему, но с тех пор этот образ вжился в него.       — Мне снится, иногда, — глубокий вдох сжигал его легкие. — Ты, погружающий свои руки в меня, перемещая мои органы. — Он покачал головой, как будто стыдясь, очнувшись от мрачных образов.       — Как это заставляет чувствовать тебя?       — Во сне? — Уилл криво улыбнулся. — Восторженно, — почти прошептал он.       — А когда ты просыпаешься?       Уилл ненадолго встречается с глазами Ганнибала, в поисках чего-то, что могло бы отпугнуть его. Он ничего не нашел и решил был честным.       — Возбужденно.       Настала очередь Ганнибала облизывать губы, и хотя Уилл видел, как он делал это раньше, его никогда не поражало это так, как сейчас. Без необходимости быть осмотрительным, Ганнибал позволил своему замыслу остаться открытым перед Уиллом.       Он сделал шаг вперед и Уилл посмотрел в сторону, пряча взгляд. Пульс участился, а ладони вспотели от мысли, что может быть дальше.       При первом контакте тепла с его коленями Уилл непроизвольно раздвинул их, изо всех сил пытаясь игнорировать смущение, которое пузырилось в глубине его живота. Он еще не был возбужден, но был уверен, что Ганнибалу нужно очень немногое, чтобы заставить изменить это. Удивительно, как жизненные убеждения могут разрушиться одним легким толчком.       Рука на бедре Уилла заставила его открыть глаза и смутиться от действий Ганнибала, пока он не осознал, что тот всего лишь снова потянулся за тарелкой.       В этот раз не было нужды в стыде или затаенной гордости, ведь он лишился и того и другого, положив их к ногам Ганнибала. «Одна из многих», подумал Уилл, когда ложка снова оказалась у его рта. Тем не менее, Ганнибал ждал и ждал и ждал.       — Что бы изменилось? — спросил Уилл. Растаявший крем теперь покрыл всю тарелку.       — Ничего, — Он так близко и его дыхание щекотало нос Уилла. Оно пахло вином. — Всё.       — Мы бы все еще были двумя мужчинами, ведущими беседу.       — Если это то, что тебе нужно, тогда да.       Сделав глубокий и размеренный вдох, Уилл так крепко сжал бокал, что боялся, что он разобьется. Он не знал, что еще сказать, что еще сделать. Он знал лишь, что приняв этот кусочек, на их отношениях будет оставлен отпечаток, говорящий о том, что он открыл гораздо больше дверей для Ганнибала, чем намеревался.       — Это останется между нами, — сказал он достаточно мягко, чтобы быть неуслышанным, если бы не полное внимание Ганнибала. Последнее, что ему было нужно — это Фредди Лаундс, получающая партию этого.       — Разумеется.       Судорожно кивнув головой, Уилл сглатывает. Он приоткрыл свои губы достаточно, чтобы дышать, а затем еще шире, чтобы их можно было кормить.       Ложка подталкивала его нижнюю губу, прося открыть рот шире и Уилл подчинился, приглашая ее внутрь, прежде, чем сомкнуть губы вокруг нее. Ганнибал вытащил ложку на свободу и Уилл начал жевать, смакуя сладкое богатство десерта, как его палитра вкусов великолепно разрывалась на его языке, прежде чем проглотить его.       — Это вкусно, — сказал он, открывая рот прежде, чем Ганнибал даже взял еще один кусочек от десерта. Его грудь дрожала до тех пор, пока Ганнибал не забрал стакан вина у него, и он осознал, что дрожал.       Ганнибал просто кивнул, с благодарностью, прежде, чем попробовать кусочек самому. Уилл наблюдал, завороженный тем, как Ганнибал мог делать что-то настолько обыденное так эротично.       Раздвинув ноги, чтобы было удобнее, Уилл безмолвно наблюдал, как Ганнибал подошел достаточно близко, чтобы почувствовать излучаемое им тепло.       Больше не было других прикосновений: руки Уилла на его коленях, а руки Ганнибала на ложке и тарелке, пока он медленно и неторопливо скармливал остатки пудинга. Кормление уже являлось соблазнением и, на удивление Уилла, его мысли были блаженно пусты.       — Друзья с привилегиями, — Потребовалось мгновение, прежде, чем Уилл осознал, что слова доносились из его собственного рта. — Какие привилегии у тебя?       Ганнибал не отвечал до тех пор, пока Уилл не съел последний кусочек. Он провел пальцами по кудрям на голове Уилла, мягко сжимая руку у основания черепа.       — Интересные беседы, — сказал он, другой рукой проводя костяшками пальцев по линии подбородка Уилла. — И губы, несомненно более целовабельные, чем все, что меня окружают.       Уилл ненавидел тихий вздох, вызванный этим признанием.       — Я уже соблазнен, Доктор.       — Разве? — игривый тон этих слов заставил Уилла содрогнуться. Конец