Бог иллюзий

Шампанское слишком быстро ударяет по мозгам, головная боль не заставляет себя долго ждать. Шум и усталость, вот в чем дело. Последнее время с памятью совсем плохо, из головы вылетают куски, некоторые события похожи на тёмные пятна. Все чаще Серёжа находит себя спящим, то на полу, то на диване, в кресле, головой на столе. У него дрожат руки, синяки под глазами и вид как никогда нездоровый. Олег не считает нужным как-то это комментировать, Олег в целом в последнее время мало говорит. Серёжа не настаивает. Признаться, Олега он начал бояться и дело тут вовсе не в костюме с огнеметами. В голосе Волкова все больше стали, руки холодные, взгляд. Но делать какие-то выводы не по силу Серёже — Олег почти не трогает его и взгляд на беспокойном лице задерживает редко. Серёжа не устраивает сцены, ему это не нужно. Если чувства остыли, вряд ли их можно подогреть вновь. Но саднит в сердце от тоски, и единственный вопрос никак не выходит из головы: почему Олег об этом не может сказать? Они спят порознь, редко бывают вместе, о личных делах не говорят, о работе тоже. Только убийства, эта его великая миссия. Серёжа хочет выть, но ему удаётся сдержаться — терпения осталось совсем чуть-чуть. Потому налегает на алкоголь, потому болит голова, потому дрожат руки, и мир кажется ненормальным без тепла и прежней романтики. Олег подходит со спины бесшумным шагом. — Нравится? — что именно должно нравится Серёжа не понимает, но кивает. С Олегом лучше не связываться. А раньше можно было переспросить, сказать, что на душе тошно. Попросить отвезти в офис, домой, остаться рядом. Сейчас даже о том, что хочешь ещё шампанского заикнуться страшно. В прочем, может Серёже и не стоит продолжать пить сегодня, ещё чуть-чуть и он свалится на пол. — Они и представить не могут, как близки к концу. А мы можем. Приятно, не правда ли? — Олег за спиной, его тепло ощущается на шее, его рука проходит от рёбер до бедра, исчезает. Серёжа хватает ртом побольше воздуха. Его кружит от любимого запаха табака со сладостью, от низкого чувственного голоса. Его трясёт от осознания, что за слова прекрасный голос шепчет на ухо. — Нет, — протест выходит так слаб, что разбивается о усмешку Олега. — Их никчёмные жизни наши, разве можно это отрицать? Как на ладони, — Олег тянет руку, указывая на людей на танцполе. Он прав, с такой высоты все кажется незначительным. Глупый смех, глупые танцы. Их жизни ничего не стоят, когда смотришь вот так, — кучка жирных свиней, уверены в своём привосходстве. Но мы выше них, правда, милый? — Горячее дыхание опаляет ухо. Серёжа дёргается с непривычки. Его виски сжимают невидимые тиски, во рту сухо, перед глазами мутно. Он тянется к бокалу, но Олег успевает первым — вырывает из рук, сам делает глоток. Серёжа поворачивается, оказываясь лицом к Олегу. От взгляда тело леденеет. — Прекрати, — сил сопротивляться нет, Олег своей ухмылкой прижимает к земле, но Серёжа почему-то пытается, — я устал это слушать, — выпаливает он сквозь зубы. Почему Олег появился именно сейчас, почему делает вид, будто поможет? Его нет рядом, когда это необходимо, он забирает любые силы, когда думать о нем не хочется. Сережа склоняет голову, брови вниз, ноздри раздуты. Олег только пьяно смеётся. — Зачем, Серый, зачем прекращать? — С его шагом вперёд сердце Серёжи замирает. Борода колит щеку, — тебе же так нравится. Не отказывай себе в удовольствии. Резкий толчок в грудь отбрасывает Олега, но ему это только в радость. Дрожащей рукой Серёжа пихает Олега до первой попавшейся двери. Олег смеётся, глотает ещё из бокала. Ему нравится наблюдать за тем, как в глазах Сережи зарождается огонь. Ещё чуть-чуть и вспыхнет тем самым желанным пламенем. Давай же, Серёжа, не отказывай в удовольствие нам обоим. — Веди себя прилично, — рваными движениями Серёжа поправляет пиджак, смахивает прядь с лица. — А я что-то не то сказал? — Выглядить удивлённо у Олега не получается. Он не взволнован, он не напуган, он не пьян. Ему весело, — Думаешь я не вижу как тебе это нравится? Как ты ловишь кайф, глядя на то, как судьбы этих тварей рушатся, как они горят на твоих глазах. Ты доволен, Серёжа, я вижу это. Так зачем ты строишь из себя невинную овечку? Ты же хочешь, чтобы я убил их. Грудь Серёжи вздымается от тяжёлого дыхания, волосы, как их не поправляй, падают на лицо. Огонь, настоящий, пугающий жаром заливает глаза. Он сжимает кулаки, губы. Поверить не может, что Олег говорит такое. Олег, готовый всегда его поддержать, Олег, способный успокоить его, Олег, который его любит, несмотря ни на что. — Молчишь? Умница, — Олег тянет руку, чтобы провести по щеке. Без ласки, теплоты, только снисходительность, будто хозяин благодарит пса, — Тебе лучше слушать меня. — Заткнись, — Серёжа не узнает свой голос. Серёжа не узнает Олега. — Иначе что? — Олег смеётся, расставляет руки, мол, давай, нападай. Звон шлепка оглушает. Это не Серёжа. Он бы никогда не подумал о том, чтобы навредить Олегу. Он бы никогда этого не сделал. Но паразит, рвущий на части израненную душу наконец заткнулся, а вместе с ним и боль Сережиных ран. — Замолчи, — Олегу стоит бояться. Удар сильный, у Серёжи горит рука, Олег касается губы. Олегу не больно, он в лёгком шоке. Выпрямляет спину, натягивает ухмылку. — Умница, — Олег в наслаждение закрывает глаза. Что с ним, черт возьми, происходит? Он никогда не получал такое удовольствие от боли. Даже во время близости, никогда. — Олег, — Всхлип. Нет. Нельзя. Соберись, тряпка, нельзя показывать слабость, — прошу тебя, — но невозможно слишком долго притворяться. Губы поджаты, глаза зажмурены. Он будто голый, будто с него содрали кожу. Почему сейчас, находясь рядом с самым дорогим человеком, Серёжа не чувствует ничего, кроме страха? Олег оказывается слишком близко, Олег лезет руками к лицу. — Тише, — он касается губами мочки. Такой родной, спокойный. Будто ничего не изменилось, — ты же знаешь, это я, — будто все так, как было пару лет назад. Ноги подкашиваются, сознание уносит. Да, Олег. Пожалуйста, Олег, умоляю. Олег слышит немой вопль, целует щеку, рукой ведёт по груди. — Разозлился? — Его шёпот заставляет сердце бешенно стучать. Мягкий, способный напомнить о многом. Как в детстве после драк, утыкался в щеку носом, потому что нельзя было целовать, — Не гони от себя правду. Прими это, Серёжа, ничего уже не изменить, — как уверял, что всегда будет рядом и защитит. — Я не хочу, — блестят дорожки слез, Олег накрывает их губами, — Олег, я не хочу так, это кошмар. — Нет, Серёжа, это шанс все изменить. Наш шанс. Его Олег не убийца. Его Олег добрый, внимательный, любит целоваться, делать комплименты, не вылезать из постели все утро и пропускать важные дела, лишь бы быть рядом. Где он сейчас? Что изменилось? Почему из всего остались только черты лица? Почему от них так тревожно? Тревога не заставляет отступить, наоборот — Сережу тянет к опасным ласкам. Слезы льются, не хотят прекращать, дрожащие руки цепляют пиджак. Олег, ближе, пожалуйста. Олег толкает его к стене. — Всё будет хорошо, просто слушай меня. Ты же любишь меня, верно? Руки на пояснице, рубашка вытянута из пояса. Олег то целует, то кусает шею. — Да, — то ли всхлипывает, то ли стонет, — я люблю тебя, Олеж, — в ответ только тихий смешок. Нужно ещё раз ударить. Закричать, поставить на место. Не лезь ко мне, не трогай меня. Почему сейчас ты пытаешься сделать это? Почему тебя нет рядом, когда это действительно необходимо? Но весь протест растворяется в губах Олега. — Всё будет хорошо, — врёт Волков без особого стыда. Он полностью уверен в словах. Под рубашкой холодные пальцы царапают низ живота, пряжка звенит, вжикает молния. Напряжение, во всем теле, его невозможно снять иначе. Так хорошо им было раньше, так же у стены в самом неподходящем месте. С губами на шее, руками в штанах. Смеясь, шепча о великих чувствах. Серёжа скучает по тому Олегу, Серёжа падает в объятия этому, лишь бы приблизить воспоминания, обмануть себя и реальность. А этот Олег будто знает каждую его мысль, следит за тайными желаниями, даёт все, о чем только мечтается. Припадает губами к открывшейся груди — рубашку успел растянуть полностью, — вылизывает ореолу соска, берет в рот и мучительно долго играет языком. Серёжа закрывает рот рукой. Кричать хочет, а что кричать уже и не знает. Приятно, страшно. Они не должны здесь, не могут вот так просто. Сколько Олег его не трогал? Месяц? Почему именно сейчас? — Соскучился? — раздается откуда-то снизу. Отвечать на это не просили, но рука отлипает от рта: — Да, очень, — касается мягких волос, чтобы сильнее вжать в грудь, — пожалуйста, — просьба прекратить или просьба продолжить? Скоро другой сосок оказывается в плену горячего рта. Все так же язык, острые зубы. Второй стиснут грубыми пальцами, натянута покрасневшая кожа. Сережа стонет, откидывает голову. Как можно сопротивляться столь сладким ощущениям? Это же Олег. Если не смотреть в холодные глаза, если не замечать вечной ухмылки, резких грубых движений, это все ещё Сережин любимый Олег, тот, кому можно довериться полностью. Поцелуи внизу живота, Серёжа сжимает руку на широком плече, мнет ткань пиджака. Член твёрдый, требует внимания, но Олег будто не замечает. Целует у резинки трусов, языком под нее лезет, но не стягивает. Чего-то ждёт. — Нравится? — Спрашивает, заглядывая в глаза. — Очень, — жмурится Серёжа. Олег накрывает руку лежащую на плече. Дрожит. — Молодец, — пальцы цепляют край белья, — я никогда в тебе не сомневался. Как Олег обнажает его бёдра, Серёжа не замечает, но чувствуя дыхание у головки члена, подается вперёд к губам. Давай же, возьми, покажи, что в тебе осталось хоть чуть-чуть любви ко мне. Но этого Олег не слышит. Целует бедра, языком обводит веснушки. Носом в жесткие лобковые волосы. Только кончиками пальцев касается вен, не сжимает, не гладит. Невыносимо. Серёжа скулит, толкается. Не может требовать вслух — силы не те, да и знает, что бессмысленно. Олег на него смотрит хищно, его от такой покорности ведёт. — Молодец, мой мальчик, потерпи ещё чуть чуть, — поцелуи в тазовые косточки, бедра, коленки. Раньше Олег всегда целовал там. Просто так, без намёков. Целовал, потому что любил. Шептал о том, какие сладкие в этих местах веснушки, заставляя щеки краснеть, а сердце таять от чувств. Сейчас его похвала натужная, но почему-то все равно слишком важная. Берет в рот он ещё спустя минуты пыток. Целует головку, обводит языком. Губы у Сережи в кровь, он их облизывает, забывая как дышать. Он как струна натянут, тронешь — лопнет, но Олег, кем бы он ни был, трогает аккуратно — знает. Вытягивает щеки, поднимает глаза. Ему нравятся, когда смотришь в ответ, Серёжа делает это сквозь слезы. Может после всего Олег встанет, прижмет к себе, погладит по спине? Может это из-за алкоголя все кажется другим, из-за усталости? Может перед Сережей на самом деле тот человек, которого он полюбил ещё в детстве? Может Олег и правда способен убить? Слезы невыносимо, жгут, щипят. Их так много, что захлебнуться хватит. — Олег, — раздается моляще. Но Олег слишком занят. Двигает головой, не опуская глаз. То водит рукой по длинне, то отпускает, чтобы взять полностью. Он слишком хорош. Слишком красиво вот так с губами растянутыми по члену, с языком на красной головке. Его Олег чертово искусство — это никогда не изменится. Пугающе прекрасный даже под страхом смерти. Одна рука сжимает бедро, до белых костяшек, до красной кожи, другую Олег убирает с члена. Ведёт по бедру к ягодицам, сжимает одну, пальцами кружит у сжатой дырочки, давит. Сережа пищит. Почему так приятно? Толкается назад, лишь бы насладиться, почувствовать это. Он скучал, до безумия скучал. Но Олег не спешит, отстраняется, усмехается: — Не сейчас, милый. Но если ты будешь так же хорош, как сегодня, я обещаю, я возьму тебя так, как ты мечтаешь, — и снова приступает к ласкам. Сережа уже смотреть не может. Глаза закрывает, там образы — Олег в нем, двигается спокойно, спрашивает не делает ли больно. Они лицом к лицу, видят каждую эмоцию друг друга. Они наслаждаются моментом, не могут никак насытиться этой любовью. И от этого так хорошо, забывается все сразу. — Олег, Олег, — срывается с губ. Не может отстранить его, получается только сильнее сжать пиджак. Впрочем, Олег понимает. Прекрасное ощущение обрывается. Олег дышит у виска, продолжает толкаться пальцем сзади. Ладони у губ, Серёжа понимает, что это значит. Лижет, не жалея слюны, между пальцев, взяв в рот до костяшек. По подбородку течёт, воздуха не хватает, но Серёжа продолжает. Олег смотрит голодно, будто насладиться не может. Это не тёплый влюблённый взгляд, но почему-то все равно удаётся почувствовать себя нужным. Наконец рука накрывает член, грубые резкие движения быстро подводят к краю. Олег вжимается всем телом, трется членом о голое бедро. — Чувствуешь? У меня от тебя крышу сносит. Серёжа хочет что-то ответить, но слова превращаются в стон. Бедра дрожат, руки. Он старается не упасть, обнимает Олега за шею, лезет целоваться. Но Олег целует только когда хочет, в остальном наблюдает за тем, как оргазм искажает лицо. Всё заканчивается слишком быстро, будто и не было вовсе. Но Серёжа знает — было и значит для него слишком много. Потому не отпускает шею, послушно облизывает прижатые к губам пальцы. — Теперь твоя очередь. Покажи как сильно я тебе нужен, — слова едва разлечимы. Отказаться нельзя, подождать тоже. Неумело расстегнув ширинку, Серёжа касается Олега. Горячий, твёрдый член в руке. Та самая приятная тяжесть, от которой можно сойти с ума. Как сильно Олег любил его тонкие длинные пальцы, как часто целовал их в перемешку со словами восторга. И как красиво он мог умолять сомкнуть их вокруг себя, прикоснуться, чтобы увидеть, как возбужденная плоть исчезает в туго сжатом кулаке. Серёжа гладит, чуть давит, не сильно сжимая. Олег любит медленно, любит растягивать удовольствие. Так было всегда, но… — Не церемонься, давай же, — рычит на ухо. Серёжа ускоряется. Он хочет смотреть, напомнить себе каково это ласкать Олега вот так, но ему не дают. Олег убирает пряди с глаза, сжимает челюсть, не давая опустить голову. Серёжа отдается его желаниям, он чувствует, как силы покидают его с каждой секундой под этим взглядом. Олег кончает бесшумно, с глухим рыком слетевшим с губ. Серёжа хочет остаться, насладиться шелковой кожей под пальцами. Раньше они могли лежать так, пока снова не встанет, гладить друг друга и целовать. Серёже казалось так работает доверие. В этот раз Олег не даёт, вытаскивает руку, натягивает брюки. Понимая без слов, Сережа погружает пальцы в рот. То, с какой широкой улыбкой Олег наблюдает за этим, может стать кадром из кошмаров. Настоящая одержимость, то ли прекрасна, то ли уродлива. В этом непонятном сочатении Серёжа видит — щека все ещё горит. Кидается Олегу на шею, проглотив все, водит по губам влажными пальцами. Он ведь ударил. Как мог? — Прости, Олеж, тебе больно, — Но Олег с каждым словом все больше хмурится. — Дурак, — шепчет глухим, с силой оддергивает Серёжу от себя. Серёжа жмурится, старается подобрать слова, но когда он открывает глаза, Олега рядом уже нет. У ног покоится разбитый бокал.