Листья на воде

      Они были связаны с самого начала.       С того самого мгновения, когда множества обрели форму.       Один-из-Многих слышал голос Госпожи — её голос — и множества готовы были следовать, убивать, рвать на части. Их не сдерживали свойственные живым жалость и сомнения — его естество соткано из измученных, связанных ненавистью душ, тысячи мёртвых голосов, давно потерявших всё человеческое.       Он — каждый из множества — ненавидел последовавших за ней: они взывали к её состраданию, тянули в прошлое, к тому времени, когда она ещё не познала Голод, не познала утрат и предательства, когда не знала о дремавшем у сердца серебряном осколке; когда она была слаба. Лишь он — Один-из-Многих — был с ней един. Два изломанных внутри существа — один разум. Госпожа могла слышать его голоса, каждый из тысячи — множества слышали её. Один-из-Многих видел её самые потаенные, чёрные мысли и они не пугали его — множества упивались её тьмой, яростью, клокотавшей в груди, жаждали утопить в них каждого, кто встанет на их пути, кто встанет между ними.       Они связаны. Остальные не нужны им: лишь воля Госпожи ограждала её смертных спутников от ненависти множества, от той злости, что рвалась наружу.       Смертные были напуганы, они слишком слабы, чтобы принять её выбор — они обернулись против Госпожи. Смертные слишком долго пользовались остатками её доброты, слишком долго не давали принять свою суть — Один-из-Множества наслаждался, забирая их жизни. Они стали частью своих кошмаров — сонма голосов, возносящего гимны в её честь. Множества упивались предсмертными криками, как самой сладкой музыкой.

***

      В кургане тихо.       Темница, добровольно выбранная его Госпожой. Он стал её тенью: тихой и смертоносной.       Один-из-Многих наблюдает за её сном, видит, как мирно она дышит. Такая маленькая и хрупкая, бледная, с резко очерченными от истощения скулами. Один-из-Многих видит иную красоту — он видит её боль. Это боль множества. Один-из-Многих раньше не знал, что можно сплестись с другим так сильно, не поглотив его душу.       Множества слышат оставшийся в её памяти — уже совсем тихий — голос. Слова не нужны, чтобы слышать. Этот голос заставляет её лежать здесь, пожирая себя изнутри.       Он убивает.       Он — всё, чего жаждет Госпожа.       Единственное, о потере чего она в самом деле сожалеет.       Ради чего сожжет этот мир.       Один-из-Многих сделает для неё что угодно: они — единственное, что есть друг у друга. Госпожа единственное, что есть у каждого из множества.       Он отправляется в путь. Один-из-Многих ищет голос, звучащий в её голове. Невидимый и верный, он остается незамеченным, но не прекращает поисков. Его не волнуют расстояния, не волнуют чужие жизни — в джунглях жалкая кучка странников, никогда не видивших таких как он, в своих последних криках, указывает ему путь туда, откуда пришла Госпожа; туда, где когда-то был её дом.       Он всё ближе.       Идет по следу: от места, где была повержена великая тьма, дальше — в город, опутанный паутиной лжи: заговоры, убийства, борьба за власть — мышиная возня, не более. Пусть смертные кромсают друг друга.       Один-из-Многих почти нашёл.       Он никогда не ступал по каменному грязному полу этого места, но оно кажется ему знакомым: он не помнит, какого это, чувствовать боль, кричать, захлебываясь собственной кровью, но он слышит звук, навсегда застывший в этих стенах — Один-из-Многих слышит его внутри, отголоском каждой из сотен жизней. Пытки. Кровь. Крики агонии, переходящие в хрип. Эти стены повидали многое. Множества ликуют.       Голос, звучавший в голове Госпожи, близко.       Он нашёл и являет себя.       Один-из-Многих последнее, что видит тот, пленник.       Сломленный, он становится частью множества: слышит их, знает, чего они хотят — чего хочет он. Хотел еще до того, как сюда явилось это странное, сотканное из боли и смерти существо. Госпожа ждёт.

***

      В кургане тихо. Лишь звук падающих со свода капель где-то вдалеке.       Казалось, время потеряло власть над этим местом.       Один-из-Многих наблюдает, не мигая, прожигая углями преданных глаз.       Ей всё ещё больно — он подлетает ближе. Парит совсем рядом, почти касаясь бесплотным телом.       — Моя леди, — отвечает он своим новым голосом: потусторонним, дребезжащим от вторящих ему голосов каждого из множества, но все еще узнаваемым и родным.       Она открывает глаза.       — Любимый, — шепчет она едва слышным голосом, ослабевшим голосом, и её бледных, растрескавшихся губ касается слабая улыбка.       Если бы Один-из-Многих мог, он бы улыбался в ответ. Он не знает, тех чувств, что разливаются по его существу. Тот, кого звали Касавир, когда-то сказал, что пойдет за ней: когда они вместе, ничто не сможет встать у них на пути — ни в этой жизни, ни в следующей. Теперь он — часть множества.       Один-из-Многих ликует — больше ничто не встанет у них на пути. Не встанет между ними.       Они были связаны с самого начала.       Отныне они связаны навсегда.