«Камера! Мотор! Стоп! Снято!»

Мью стоит на коленях, будто вовсе и не слыша выкриков Пи'Ти о завершении драматической сцены расставания. Будто его реки слез залили не только его щеки, губы и подбородок, но и впитались в барабанные перепонки, заставляя слышать окружающий мир сквозь толщу воды. Или это так звучат его тоскливые рыдания? Он не был уверен. Бескомпромиссные слова Тайпа о разрыве отношений ударили Мью куда больнее, чем он мог себе представить, ведь рот, их произносивших, принадлежал его Нонгу. Актёра охватило глубокое отчаяние. Гримаса боли исказила прекрасные черты лица, на котором было написано ещё более глубокое страдание. Судорожно хватая ртом воздух, Мью пытался успокоить своё дыхание, но лишь убеждался, что кислород разъедает его лёгкие, словно это была кислота. Актёра обуял настоящий ужас от мнимого эффекта иллюзии правды, что его трагическая история может снова повториться. И сейчас его пугала вероятность потерять того, кого он полюбил всем сердцем, куда сильнее, чем прежде. Он настолько глубоко погрузился в своего персонажа, почти слился с Тарном, что их личности неразрывно переплелись воедино, а нити судьбы спутались в один сплошной неразвязный узел. Страхи, боль, сомнения, которые когда-то преследовали актёра в ночных кошмарах – все перемешалось в одну беспорядочную кучу, став общей выгребной ямой. Эмоциональная ловушка захлопнулась, и уже не имело никакого значения, кто тут Тарн, а кто Мью. Бремя прошлого обоих навалилось на него неподъемной тяжестью, а настоящее не могло дать ему облегчения. Или все же могло? Казалось, прошла целая вечность с того момента, как режиссёр прокричал "Стоп! Снято!", а Тарн, или все же Мью, все это время заходился в горючих слезах на грани истерики, так, словно он оплакивал свою умершую душу. Стафф из съёмочной группы конечно помогли ему подняться с колен, но удержаться на нестойких ногах и вновь не пасть ему помог именно Галф, который вихрем влетел в комнату и мгновением позже оказался рядом со своим Пи, подхватывая его под руки и заботливо утягивая в свои уютные объятия. Мью снова дома, ведь его дом – это Галф. Уже со второго воркшопа эта парочка стала неразлучной, одаривая друг друга утешительными обнимашками. Только служили они разным целям. В то время, как Мью ломал стены Галфа, раскрывая его словно хрупкий бутон своим солнечным теплом и безграничной заботой, Галф, наоборот, заново выстраивал могучую крепость вокруг сердца Мью, дабы защитить его от вечно обрушивающихся на него невзгод и исцелить так и не затянувшиеся до конца шрамы. Один рубец был особенно болезненным, даже безобразным и настолько глубоким, что раз обнажив, его уже не стянуть обратно так просто. Искалеченная душа вырывалась наружу, выгрызая себе путь сквозь сердечную мышцу и выплескиваясь громкими мучительными всхлипываниями через гортань и соленым дожем из глаз. Воспоминания снежной лавиной обрушились на голову Мью, пробивая брешь в непрочно склеенных осколках его психики. Это рука Арта вновь и вновь вспарывает грудную клетку, ломая рёбра, и сжимая в кулаке кровоточащее израненное сердце. Жалобные завывания разлетаются по всей комнате, ударяются о стены и, неизбежно отражаясь от них, извещают о трагической судьбе рыдающего. — Не бросай меня, пожалуйста, прошу, только не ты… — почти одними губами шепчет Пи'Мью, заглушаемый собственным протяжным воем. Возможно, он даже не осознаёт, кто он сейчас, и с кем говорит. — Никогда! — так же тихо произносит Галф, но у самой мочки, чтобы слова точно достигли своего получателя. Он сжимает Мью в своих объятиях, мягко поглаживая рукой по спине, иногда легонько постукивает в ободряющем жесте. — Вернись ко мне, Пи… — Эти слова вызывают ещё большую вспышку эмоционального буйства у старшего, и Нонг это чувствует на своей шкуре, когда пальцы Пи'Мью с силой сжимают рубашку Галфа, царапая ногтями нежную кожу спины сквозь тонкую ткань. — Ты цепляешься за свои старые страхи только по привычке…только из-за эмоциональной перегрузки… пойми… услышь меня… я с тобой… От этого горестного плача собственное сердце Галфа будто сковал лютый мороз, превращая пылающий уголёк в кусок арктического льда. Нет, он не позволит своему Пи справляться со своими шрамами в одиночку. Он окружит его заботой и любовью и обязательно вернёт ему самообладание и уверенность в завтрашнем дне. С этими мыслями Галф дожидается момента, когда его Пи'Мью стихнет, наконец выплакав всю свою душу, а потом берет того за руку и молча выводит из комнаты, чтобы уединится в ближайшем укромном месте. И они нашли его довольно быстро. Всю дорогу они провели в полном молчании. И когда уже сидели на диване, ничего не изменилось. Мью будто бы совсем поник, блуждая в своих невеселых мыслях, а Галф лишь сидел рядом, не тревожа покой его Пи. Только его взгляд, полный любви и сострадания, будто кричит "я тут, Пи, я с тобой, и я никуда не уйду". Но почему-то от этого пристального взора, что проникает в самое нутро, ещё сильнее щемит тоска в сердце, когда Мью смотрит в эти чистые глаза-зеркала, отражающие его собственное мучительное смятение. Поэтому он тут же опускает взгляд на свои руки, чьи выпуклые вены напоминали бурлящие реки. — Пи… Раны заживают, — участливо произносит Галф, осмеливаясь, наконец, разрушить гнетущую тишину. — Становятся шрамами, — словно на автомате вторит ему Мью, все ещё пребывая в отрешенном состоянии. — И они исчезают, Пи. Некоторые оставляют нестерпимые отметины. Но ты носишь их как почётную медаль за все, чему ты смог научиться. Слова, высказанные с такой уверенностью и твердостью в голосе, все же вывели поникшего актёра из своего затянувшегося оцепенения. Мью смотрит на своего Нонга широко распахнутыми глазами, до сих пор не веря, что тому было всего двадцать с лишним лет. Конечно, Галф уже не раз проявлял невероятные способности к критическому мышлению и смекалке, тем самым обезоруживая своих собеседников, но эти слова были уж слишком мудрыми для неумудренного жизнью человека. — И чему же могут научить шрамы, Яй Нонг? — Что всегда есть второй шанс, Пи. Если хватит смелости подняться, — улыбаясь своей лучезарной улыбкой, завершил свою мысль Галф. Но это лишь заставило едва высохшие слёзы вновь пустить свои соленые дорожки по проторенным щекам. — Это легче сказать, чем сделать, — только и смог выговорить Мью. Галф испугался, что его слова могли случайно обидеть его Кхун Пи, хотя он добивался совсем другой реакции. Протянув свои руки к лицу Мью, младший приложил тёплые ладони к холодным от слез щекам и стал нежно водить по ним большими пальцами, смахивая набежавшую влагу. Затем, импульсивно поддавшись вперёд, он уткнулся своим лбом в лоб Пи, соприкасаясь кончиками их носов. Легонько потеревшись своим клювиком, и имитируя тем самым кунику, Нонг еле слышно, но с такой теплотой и нежностью в голосе, произносит: «Ну чего ты плачешь?» При этих словах новая улыбка расцветает на лице Галфа, только уже не столь яркая, а чарующе застенчивая и робкая. — Пи, я знаю, ты думал, что эта рана никогда не заживет, — они оба понимали, о чем идёт речь, — но я всем сердцем верю, что ты ещё найдёшь человека, который подарит тебе улыбку. Пи, ты получишь свой второй шанс во всем, обещаю. Не теряй надежду. Тот день нанёс тебе чудовищно глубокую рану, но однажды на этом месте будет еле заметный шрам. А шрамы, нанесённые одним человеком, может исцелить лишь другой. И вновь слова Нонга поразили Мью до глубины души. Когда-то давно он уже слышал похожие слова от человека, которого так до конца и не смог изгнать из своего загубленного сердца, уж слишком серьёзный отпечаток он там оставил, воткнув свой ядовитый кинжал. Но в этот раз все было по-другому. В этот раз слова Галфа зажгли в нем тлеющую искру недавно угасшей надежды. Своей добросердечностью и искренностью, словно живительным бальзамом, Нонг окутал его заледенелую душу и сердце. Уголки губ непроизвольно поползли вверх, складываясь в подобие улыбки, лишь пробуждающейся от долгой спячки, но такой родной. — Туаенг, — слышит Галф этот бархатный и слегка хрипловатый от недавних рыданий тембр, от которого мурашки галопом проносятся по всему телу, а само слово отзывается сладостной негой в грохочущем сердце. — Ты тот самый человек, который дарит мне улыбку каждый день. Ты и есть мой второй шанс. И ты же моя надежда, Яй Нонг. Исцели меня, пожалуйста… И хотя Мью точно знает, что они не одни на съёмочной площадке, и что за дверью обязательно кто-то есть, но никак не может сдержать внезапного порыва прикоснуться к этим чувственным губам его Нонга, которые подрагивают от волнения, почувствовать их тепло и мягкость. Не может запретить себе притянуть своего малыша ближе, почти впечатывая его тело в своё в трепетных объятиях. Потому что его переполняют чувства признательности, умиротворения, благодарности и, что уж греха таить, благоговения, необузданного влечения, намного превышающие значимость его ностальгической истерии. Галф не сопротивляется, а даже почти наваливается на него сверху, одной рукой продолжая удерживать лицо Пи, а второй зарываясь в шелковистые волосы, нежно поглаживая кожу головы. Лишь резко расширившиеся зрачки свидетельствуют о его изумлении. Их губы встречаются, будто старые знакомые, сначала робко приветствуя друг друга едва уловимыми касаниями, а затем более требовательным напором; их рты сливаются в жадном поцелуе, и каждый из актёров старается протолкнуть свой язык как можно глубже, исследуя каждый уголок этой сладкой бездны. Мью и Галф привыкли, что большую часть совместных поцелуев так или иначе снимают на камеру, и даже тогда они, увлекаясь, забывали об этом не столь важном обстоятельстве. Но сейчас этих двоих не сдерживала даже съёмочная команда. Поэтому они настолько увлеклись пожиранием душ друг друга, лаская не только языками, но и руками, бесстыдно кружа в беспорядке по всему периметру изголодавшихся тел, что начали даже задыхаться. С трудом оторвавшись друг от друга, актеры ловили жизненно необходимый воздух прерывистыми, короткими вдохами, словно пробежали стометровку за 10 секунд. Слёзы Мью давно высохли, лишь краснота глаз напоминала о недавнем инциденте. Зато шея и уши Галфа, как по команде, налились алым румянцем, выдавая его яркое смущение. Ощущение неминуемого счастья аурой окружило влюблённую пару. Обнимаясь, они смотрели друг на друга, не отрываясь, и только им одним ведомые улыбки освещали радостные лица. Они смогут все преодолеть вместе и при этом остаться самими собой, остаться навечно влюблёнными, поддержкой и заботой друг для друга. Потому что именно это и значит любить.