Внутривенно

К тому моменту, как прозвенел «первый звонок в этом долгожданном и, бесспорно, подающем надежды учебном году» я уже готов был сдохнуть. И дело даже не в том, что я в принципе ненавижу 1 сентября, и не в удушающей жаре, стоявшей все утро, а попросту от того, что вчера мы с Эдиком начали отмечать заранее проебанный последний год в школе, и неплохо так нахерачились с двух бутылок дорогого коньяка, утащенного из запасов моего отчима. Так что я был искренне удивлён, увидев сегодня с утра его помятую рожу в не менее помятом костюме. Правда, пользы от прихода Выграновского было примерно никакой, потому что постояв — повисев на моем плече точнее — на линейке минут 5, он тихо обматерил чуть ли не всю систему образования и ушёл отсыпаться в каморку нашего дворника. Спустя 30 минут нудного, повторяющегося из года в год монолога завуча я успел раз 15 вспотеть, раз 5 пожалеть, что вообще приперся сегодня в школу, пересчитать количество оставшихся сигарет в пачке, тихо попиздеть с Макаром о сегодняшней тусовке и посочувствовать невезучему пареньку, которому выпала участь таскать на плече явно перекормленную первоклассницу. Наконец, преподаватели решили положить нашим мучениям конец и попросили расходиться по своим кабинетам, дабы провести классный час. Зная нашего классного, я со спокойной душой отправился за угол школы курить, предварительно зарулив к дворнику и растолкав Эда. В общем, в класс мы явились минут через 20 с полной уверенностью в своей безнаказанности и лёгким запахом табака. — И почему я даже не удивлён, — вздохнул классный, заметив нас на пороге кабинета. — И вам привет, Шастун, Выграновский. Почему даже сегодня вы умудрились опоздать? — Да ладно вам, Сергей Вячеславович, — хмыкнул я, пробираясь на свою облюбованную последнюю парту. — Как будто что-то важное пропустили. — Учитывая, что это выпускной класс, и впереди у вас экзамены, то вполне могли и пропустить между прочим. — И че мы там об этих экзаменах не знаем? — подал голос Эд, падая на рядом стоящий стул. — Информация канеш важная, шо пиз.. Ну вы поняли. Лазарев возвёл глаза к потолку, будто интересуясь у высших сил, за что ему, святому человеку, такие придурки достались, и кому молиться, чтобы обратно забрали. Честно говоря, я и сам частенько думал, за какие такие грехи именно Сергею Вячеславовичу приходится с нами возиться, а потом пришёл к одному единственному верному выводу — были, значит, и за ним грешки, теперь вот, пожалуйста, расплачивается. — Так, ладно, — Лазарев хлопнул в ладоши, привлекая внимания уже загалдевшего класса. — Не буду я вам лекции читать о важности подготовки к ЕГЭ, вы и так у меня умные все, — его взгляд упал на Эдика, чья верхняя половина тела сейчас покоилась в горизонтальном положении на парте, — ну почти все. Есть у меня новости поинтереснее — хочу представить вам вашего нового коллегу, который с сегодняшнего дня станет частью вашего класса. Арсений, заходи. Класс в одно мгновение стих, заинтересованно оглядывая вошедшего паренька, даже Эдик ради такого события оторвал голову от парты и толкнул меня локтем в бок, кивая на новоприбывшего одноклассника. Я, в свою очередь окинув мимолетным взглядом новенького, зацепился за красиво уложенную чёлку, голубые глаза и узкие джинсы, обтягивающие стройные бёдра и фыркнул, скептически складывая руки на груди. Все ясно, с пидорковатыми замашками наш новенький. Не подружимся. — Меня, как уже представили, зовут Арсений, — мелодичным голосом завёл он. — Фамилия моя Попов. Возраст, думаю, тут называть не имеет смысла, все мы плюс-минус одногодки. Я переехал сюда не так давно из Санкт-Петербурга… — Ну надо же, — съязвил я тут же, — из Питера да в Воронеж, как необычно. В ссылку что ль отправили? — Шастун! — рыкнул Лазарев, останавливая мой словесный понос. — Нет, мой дорогой новый одноклассник, в ссылку меня не отправляли, раз уж тебе так интересно, — голос, полный иронии и нахальная полуулыбочка. — А теперь позволь мне продолжить, окей? — Слышь, — не выдержал я. — Это тебе не Питер, Арсений, тут так разговаривать опасно для здоровья может быть, если не для жизни. Так что лучше прямо сейчас свои пидорковатые замашки спрячь и не показывай их по крайней мере по отношению ко мне, окей? — Шастун, твою мать! — Классный хлопнул журнал об стол, и только было поднявшийся одобрительный гул одноклассников тут же стих. — Закрой рот и не смей так выражаться, окей? А ты, Арсений, не обращай внимания, у нас эта галерка всегда такая наглая. Попов, все это время стоявший со скучающим выражением лица — что в очередной раз заставило меня поморщиться от неприязни — кивнул и сообщил, что информации для рассказа у него больше не имеется. Вы, блять, посмотрите, какой важный. Чуть ли хвост не распушил, петух, сука. Пока он искал свободное место, а Лазарев начал рассказывать о планах на ближайшую неделю, к нам с Эдом, перегнувшись через стул, приблизился Лёха Щербаков: — Че, устроим ему встречу одноклассников? — Думаешь? — я заинтересованно поднял бровь. — Я лишь предлагаю, — хищно улыбнулся Лёха, которому, как всем известно, только повод дай кому-то ебучку начистить — первый побежит. — Окей, предупреди тогда Макара с Матвиенко, что после уроков интересная встреча намечается. — Вам шо, совсем делать нехуй? — я удивленно воззрился на Эда, который, похоже, совсем не был воодушевлен этой затеей. — Эдь, тебе совсем что ли хуево? — Да мне нормуль, просто не всеку, за каким хуем вы отряд собираете ему ебальник бить? К манере речи Выграновского я уже давно привык, как и все наши общие знакомые, включая моих родителей и учителей, а вот его пацифизм нехерово так сбил сейчас меня с толку. Нахмурившись, я оглядел друга с ног до головы, пытаясь определить, не вселился ли в него кто-нибудь, и, не найдя ничего подозрительного во внешнем виде, лишь повёл плечами недовольно. Странно, но ладно, мало ли какая моча Эду в голову ударила.

***

— А ну-ка стоять, — раздался голос Макара на весь пустующий школьный коридор, и, увидев удивленно разворачивающегося Попова, я удовлетворительно хмыкнул. Явно не ожидал, говнюк. Уроки закончились уже как минут 30 назад, все школьники давно унеслись домой на реактивных ракетах, и сейчас в святом учебном заведении остались лишь парочка учителей в кабинете завуча, Попов, почесавший в библиотеку за учебниками, ну и, собственно, мы, притаившиеся в каморке под лестницей в ожидании нового одноклассника. Арсений, как я видел со своего наблюдательного поста, к этому времени закончил препираться с Ильей и уже с недовольным видом шагал в нашу сторону. Чем ближе он приближался, тем шире и язвительнее становилась моя улыбка, и тем мрачнее становился сам Попов. Наконец, долгожданная кульминация — он замечает нас, и, на удивление, на его лице не проскальзывает даже малая толика страха, лишь недовольство в голубых глазах сменяется пониманием. — Ну и? — без лишних вступительных речей переходит Арсений сразу к делу. — Что понадобилось вам от моей скромной персоны? — Здравствуй, Арсений, — растягивая рычащую букву, плавно произносит Эд. — Наконец, можем познакомиться нормально. Попов как-то снисходительно улыбается, переводя взгляд с Выграновского на меня и по-птичьи наклоняет голову к плечу, будто прицениваясь. — Думаю, вам это нужно в последнюю очередь. До меня доходит осознание — он не боится. Он понимает, что ему, скорее всего, сейчас знатно достанется, но даже не пытается казаться напуганным. И это то, что меня бесит — он как будто смеётся над нами. В любом случае, он выглядит слишком важно для человека, который сейчас получит пизды. Ну а раз Арсений решил обхитрить нас напускным спокойствием, то я готов сыграть по его правилам. Точнее, сыграть на его нервах. Я подношу к губам сигарету, поджигая её, и сладостно затягиваюсь, делая это нарочито медленно, не отводя взгляда от объекта моей игры. Он выжидательно смотрит в упор, сощурив по-небесному голубые глаза. Ждёт от меня первого удара? Или уже просек, что без моего слова драка не начнётся? Провожу кончиком языка по губам и выдыхаю сизый дым прямо в лицо оппоненту, от чего он даже не морщится, но явно начинает немного нервничать, потому что я замечаю, как заходили желваки на его лице от напряжения, с коим он сжал зубы. Гробовая тишина, стоявшая вокруг лишь усиливает эффект, и он, в конце концов, не выдерживает. — Ну так что? — нарочито спокойный голос, но явно сдавшие нервы. — Драка-то будет или ещё в гляделки поиграем? — Ну что ты, Арсений, — я победно оскаливаюсь, — мы же не звери. Зачем нам драка? Как уже сказал мой товарищ, мы лишь хотели познакомиться поближе, показать, с кем не надо портить отношений здесь. — Парни, да у вас тут дедовщина похуже, чем в армии. Окей, ладно, я понял, что вы тут самые распиздатые. Что дальше? Носки постирать? — Арсений, — вдруг подаёт голос Эд, — Молчи. Я вопросительно смотрю на друга, мол, какого хуя, Эдик, но тот лишь медленно покачивает головой в такт какой-то неизвестной музыке, явно играющей в его голове, и смотрит куда-то в сторону. Арсений издаёт звонкий смешок, запрокидывая голову наверх — Боже, какой сюр. Ну ладно, что у вас там дальше припасено? Головой в унитаз меня окунёте? Или сразу трусы будем снимать? — Чего? — Щербаков охуевает до такой степени, что глаза чуть не выкатываются из орбит. — Какие трусы? Ты че несёшь? — Ну как же, — он улыбается одной стороной рта, что выглядит слишком издевающе, — хуями меряться будем. И не с тобой, ты тут веса особого не имеешь, кроме силы. Это с тобой надо, — он резко делает шаг в мою сторону, от чего я даже не дергаюсь. — Ты же тут самый главный, верно? Сукин сын. Ну какой же сукин сын этот Попов. Он же специально нарывается, специально делает все для того, чтобы получить по лицу. Для чего и зачем — вопрос под звездочкой, но даже ответив на него, я не смогу сдержать рвущееся наружу желание уебать его. Арсений, будто понимая это, оскаливается и делает ещё один шаг ко мне, находясь уже настолько близко, что я чувствую вкус чуть горьковатого одеколона. Сука, даже парфюм пидорский. — Ты провоцируешь, Попов, — я уже практически рычу. Краем глаза замечаю, как Макар разминает плечи, а на лицо Лехи наползает умиротворенная улыбка от понимания, что пизды он все-таки сегодня даст — не зря день прожит. Арсений, похоже, тоже чувствует, что атмосфера накаляется, стреляет взглядом в сторону и тихо усмехается. Делает ещё один шаг, прижимая меня вплотную к стене и, опаляя дыханием мое ухо, недрогнувшим голосом произносит: — Ну так давай, въеби мне. Самоутвердись за мой счёт, Шастун. Покажи своим шакалом, кто здесь вожак стаи. — Отошёл, блять, от меня, — делая паузу после каждого слова, повышаю я голос. Арсений послушно отходит на несколько шагов, продолжая мерзко улыбаться, и не сводит с меня глаз. Я отрываюсь от стены и кивком головы указываю молча охуевающим парням на выход, направляясь туда первым. Уже почти выйдя из каморки, останавливаюсь и, не поворачивая головы, произношу одно лишь слово: — Лёш. Спустя мгновение раздаётся звук удара и резкий выдох, кажется, Эда. Щербаков проходит мимо меня, встряхивая кулаком и блаженно улыбаясь, словно кот, дорвавшийся до сметаны. Остальная компания идёт за ним следом, только Выграновский останавливается сбоку и, нахмурившись, выжидательно смотрит на меня. — Я догоню, — убедившись, что он пошёл дальше, оборачиваюсь и с усмешкой наблюдаю, как Арсений сплевывает кровь с разбитой губы. Он поднимает на меня ничуть не изменившийся взгляд и отвечает такой же усмешкой, склонив голову набок. — Ну? Добавить хочешь? — Ты же не думал, что выйдешь из этой игры победителем? — Я не думал, что ты настолько глуп, чтобы вестись на такую простейшую провокацию. — Ты сам этого добивался. — А ты не настолько безнадёжен, как кажешься. — В следующий раз будет больнее, Попов, — я вышел из каморки, слыша доносящийся в спину хрипловатый смех.

***

Громкая музыка басами долбит по ушам и вибрацией от тех же басов отдаётся во всем расслабленном теле. Я лениво обвожу взглядом несчитанное количество знакомых и незнакомых лиц в этой, казалось бы, небольшой квартирке на окраине Москвы — по-моему она принадлежит какой-то очередной девчонке Матвиенко, но это не точно — и вновь пытаюсь погрузиться в размышления о бренности бытия, пока на уже занятый мной, сука, диванчик не падает чьё-то тело, знакомо отдающее табаком, перемешанным с дезодорантом. — Какого хуя, Эдик? — не открывая глаз, все также лениво возмущаюсь я. — Хуедик, — огрызается это «нечто» родным голосом. — Ты заебал, Тох, со своим этим самым. — Ну извините, Эдуард Александрович, — приоткрываю один глаз, чтобы насладиться скривившемся лицом Выграновского, который терпеть не может полную форму своего имени. — Да ладно тебе, Эдик и Эдик, че бубнить-то? — Ты шо, давно нахуй не ходил? Так ща устрою тебе экскурсию по золотому концу моей головки. Я, не удержавшись, фыркнул от хуевой — в прямом и переносном смысле этого слова — шутки и закинул руку ему на плечо, привлекая к себе. Эд без раздумий облокотил на неё голову и продолжил сосать своё пиво из уже наполовину опустевшей бутылки. Я же оглядывал его чёрные от татуировок кисти рук и раздумывал, где же на своём пути жизни мы с ним свернули не туда — почему моей милой и доброй маме, дающей мне всю любовь и лучшее воспитание, вместо умного, культурного и благоразумного мальчика достался последний распиздяй, который хуй клал на образование, хорошие манеры и какое-либо проявление добрых чувств? Почему родителям Выграновского — высокообразованным и уважаемым людям с профессорскими степенями — аист принёс не интеллигентного стеснительного сыночка, а вот это вот чудо, которое в 16 лет расписало всего себя чернилами, общается в основном на языке мата и выдумавшее себе дебильнейшее прозвище «Утка» (Ладно-ладно, Скруджи) для будущего псевдонима реп-исполнителя, коим он себя видит. Верно говорят, дети могут быть либо гордостью родителей, либо их горем. Так вот, мы с Эдиком точно второй вариант. — Слышь, Тох, — подал он вдруг голос. — Мы же братаны с тобой? — Ясен хер, — не понимая к чему он клонит, подтвердил я. — С 3-го класса, считай, не разлей вода. Помнишь, как в началке нас исключить хотели из-за того, что физручке слабительное в воду подсыпали? — А это оказалась водяра, — заржал Скруджи. — Во ржака была, когда ее дирик спалил. Ну короче, я к чему спросил-то — мы же типа должны друг другу всю хуйню рассказывать? Мол, сори, братан, я вчера твоему брату засадил по самые яйца, но мы же братаны, поебать ваще. Да? — Бля, Эд, ты меня пугаешь. Чьему брату ты засадил? — Да не, это ж так, воображение. — Ты воображаешь, что засадишь чьему-то брату? — Я перестал что-либо понимать, но до конца пытался вникнуть в суть пьяного Эдового бреда. А может, и не бреда, кто ж его, ебанутого, разберёт. — Ты чем слушаешь? — обозлился Выграновский. — Пиздой? Нет никакого, бля, брата. И базар не про него даже. — Про кого? — Я окончательно потерял нить нашей высокоинтеллектуальной беседы. Эд открыл рот, чтобы, видимо, послать меня, тупого, далеко в пешее эротическое, но его прервал Макар, так неожиданно образовавшийся около нашего дивана. — Приколите, пацаны, там наш этот новенький пришёл, — поделился он вестью, которая, похоже, несказанно его радовала. — Че блять?! — как-то слишком бурно отреагировал Скруджи, за что словил от меня очередной подозрительный взгляд. — В смысле, сюда пришёл? — В прямом. Явился, весь такой важный, хвост распушил, голова чуть ли не до потолка задрана. Лёха с Серегой его повели куда-то. — Бля-я-ять, — прошипел я, поднимаясь на ноги, краем глаза отмечая судорожно выдохнувшего Выграновского. Так, с ним позже разберёмся, похуй. Сейчас главная цель — остановить явно нетрезвого Щербакова от избиения, ибо если он начнёт махать кулаками прямо в квартире, где полно народа, разговора с директором школы ему точно не избежать, а разговор этот, к сожалению, может оказаться последним перед исключением. Потому что дражайший Лешенька в порыве желания дать кому-нибудь по ебалу совсем не замечает никого вокруг, даже если это учителя или сам директор. Попетляв по комнатам и найдя лишь несколько ебущихся парочек, среди которых Лехи тоже не оказалось, я нашёл единственную закрытую дверь и, постучав пару раз для приличия, открыл её с ноги, снеся хилый замок с петли. — Какого хуя? — спокойно поинтересовался, обозревая милую сердцу картину: Матвиенко тянет на себя Щербакова, который, в свою очередь, вжимает плюющегося кровью Арсения в стену, удерживая того за грудки. — Твоего, блять, здесь не хватало, — зло бросил Попов, переводя на меня горящий бешенством взгляд голубых глаз. — Ну ё-ё-ёбанный рот, — раздаётся голос Макарова позади меня. — Вы че устроили, дебилы? — Я повторю вопрос, — теряя спокойствие, повышаю голос. — Какого хуя, Щербаков? Че ты его щемишь? — Нехуй таким важным быть, — послушно откликается Лёха, даже не поворачиваясь и продолжая сжимать руки на Поповской рубашке. — Че, Шастун, не слушаются тебя твои шакалы? Распустил совсем? Блять, вы видели этого долбоеба? Ему второй раз за день разбивают губы, в данный момент прижимают к стене, что автоматически означает ещё один шанс получения по ебалу, а он находит в себе смелость насмехаться! Ну конченный же, Кон Чен Ый! — Закрой рот, а ты, — я к Щербакову обращаюсь спокойно, стараясь не показывать пляшущие в груди языки пламени от злости, — отпусти его, и чтоб больше я такой хуйни не видел, ясно, Лех? Попов, несмотря на своё довольно-таки опасное в данный момент положение, умудряется накалить атмосферу ещё больше, выпуская из своего рта полный презрения и издевки смешок, и мне, если честно, уже не хочется отговаривать Леху бить ему ебучку, потому что один удар по смазливому ебалу этот говнюк точно заслужил. — Да он, блять, должен получить, как ты не понимаешь?! — Это ты, блять, не понимаешь! — зверею я в ту же секунду. — Я сказал, отпусти его. Сейчас. Эд, уловив мое настроение, бочком протискивается в и так уже заполненную ванную, лисьей походкой подбирается к Щербакову и кладёт руку ему на плечо, что-то тихо бормоча на ухо, после чего Лёша выдыхает, бросает на меня виноватый взгляд нассавшего в ботинки щенка и, наконец, отпускает рубашку Арсения, отходя на несколько шагов. Я злюсь, я пиздец как злюсь от всей происходящей хуйни, поэтому без единого слова кивком головы указываю Эду, чтобы вывел всех из ванной, а сам делаю шаг в сторону Попова. Дверь закрывается, я прислоняюсь спиной к стене и подкуриваю сигарету, наплевав на просьбы хозяйки курить только в окно, все также в тишине наблюдаю, как Арсений промывает разбитую губу. Остановив кровь, он поднимает голову, но не оборачивается, лишь через зеркало над умывальником ловит мой взгляд и ехидно улыбается одной стороной рта. Я не говорю ему ни слова, но и глаза не отвожу — принимаю игру. Он мажет кончиком языка по губам, видимо, по привычке, и тут же морщится, задев свежую ранку. Я замечаю каждое изменение его мимики, будь то взмах ресницами или подергивание носом, и продолжаю выпускать сизый дым изо рта, пока не чувствую жжение пальцев от истлевшего фильтра сигареты. Арсений позволяет себе ещё одну усмешку, бегая глазами по моему отражению и зацепляясь за все подряд, в конце возвращаясь обратно к глазам. Меня начинает напрягать тишина, переросшая из накаляющей в интимную, и я открываю рот, чтобы уже, наконец, разорвать её, но не успеваю. — Я теперь должен благодарить прекрасного принца за спасение от дракона? — Хриплый от долгого молчания голос, хитрый прищур и снова та самая издевающаяся полу-улыбка. Господи, какой пижон. — Ты же понимаешь, что спасал я в этой ситуации только Леху? Ты мне нахуй не сдался. — Какая прелесть. — Что ты нахуй за человек, Попов? Ты один день здесь, а проблем, блять, от тебя хуева туча уже. Чего ты добиваешься? Хули тебе нужно? — Мне? — делано удивляется. — Это твои шавки ко мне лезут, я причём? Сука. Ебал я тебя в рот, Арсений. — Слушай, ты вымораживаешь одним своим видом. Ты ведёшь себя, как последняя сука. Ты провоцируешь меня на агрессию. Вопрос — нахуя? — Так, Шастун, — он оборачивается, смотрит теперь прямо в упор, не отводя глаз. — Уясни для себя одну простую истину. Мне поебать и на тебя, и на твоих парней. Я не собираюсь жаться по углам в ожидании, когда кто-то из твоих шакалов в очередной раз решил до меня доебаться. Я такой, какой я есть. Если тебя что-то не устраивает — велком нахуй, как говорится. И он выходит из ванной, намеренно задевая меня плечом. Я закрываю глаза и сдерживаю желание догнать и приложить его голову об любую поверхность, встретившуюся на пути. В конце концов, я не имею права так подставляться ни перед пацанами, ни перед мамой, которая может узнать об этом. Мысли о маме помогают, и, спустя несколько секунд, я почти прихожу в норму. Для полноценного спокойствия мне не хватает только одного, и я, не медля, покидаю ванную, ища глазами одного человека. Запреметив, хватаю за руку и тащу в одну из пустующих комнат, ногой закрывая дверь за собой и присасываясь к нежной девичьей шее. Она ничего не понимает, хмурится, но покорно начинает отвечать на ласки, забираясь нежными ручками мне под толстовку и оглаживая рёбра. Этот вечер обязан закончиться хорошим сексом, иначе я точно разобью Арсению ебучку.