Жизнелюбие

Как бы поздно Кисе не возвращался домой — даже под утро — его всегда ждала тёплая еда и такой же тёплый Аомине с нежными объятиями, осторожными, ненавязчивым поцелуями, от которых в случае чего всегда можно было отказаться… И усталыми глазами. Такими же, как у Кисе. Это давно не менялось. И, казалось, уже никогда не изменится. А Кисе хотел и не хотел изменений одновременно. Хотел, чтобы никогда не менялись эти нежность, забота и внимание… Но хотел намного лучшей жизни для них. Или лучшей жизни хотя бы для Аомне, который сначала весь день проводил на баскетбольных площадках, по ночам сидел на валютных биржах, а потом так радушно встречал эту блёклую тень своего парня. Правда, они, казалось, все уже стали теням. Конечно, бывали и свободные (но такие же бессонные) ночи, которые Кисе и Аомине проводили вместе. Но бывали очень редко. Не только из-за загруженности Аомине. Просто обычно Кисе проводил их с другими. После травмы его никто не хотел брать в команду — ни игроком, ни тренером, сколько бы заявлений он не подавал. Поэтому модельная внешность и острая потребность в деньгах сделали выбор за Кисе. И в этом бизнесе никто о его травмах не переживал. Ни о физических, ни о моральных. Аомине никогда не винил Кисе. Отговаривал, убеждал, переживал за него. Но не винил. Аомине понимал. А Кисе — винил. Винил себя в собственной никчёмности, ведь самым прибыльным делом в жизни оказалось продажа своего поломанного тела. Винил в собственной слабости — в том, что не может дать своему парню столько, сколько он хочет. И, главное, сколько заслуживает. И при этом Кисе винил себя в удаче. Правда, это делал далеко не он один. Раньше Мидорима бы совсем не понял этого. Но теперь все они понимали. Теперь все они изменились. Аомине, этот лентяй Аомине стал заядлым трудоголиком. Неприступный красавчик Кисе, разбивший в средней школе так много сердец, стал провдавать свою красоту всем желающим. Мидорима больше не верил в судьбу. Ведь тот день для всех них вовсе не обещал быть несчастным. Именно поэтому Мидорима сел в машину с Кисе и Аомине на заднем сиденье. Куроко стал тенью тени, и со дня на день мог и вовсе исчезнуть. И все пытались предотвратить это. Тецуи Два и Акаши вообще не стало. Тецуи Два — физически, Акаши — духовно. Все знали, что Акаши никогда бы себе не простил случившегося. Если бы он до сих пор способен был прощать или не прощать. И это беспокоило остальных вдвойне. Да, Акаши уже было не помочь. Но с этим — ничего не поделать. А вот с состоянием Куроко — ещё можно. Но нужна ли ему эта жизнь, ради которой все не жалеют себя? Хочет ли Куроко, в прошлом первоклассный спортсмен, вместо смерти очнуться прикованным к постели или в лучшем случае инвалидному креслу по вине любимого человека, сошедшего из-за этой вины с ума? Этот вопрос часто повисал в воздухе у друзей Куроко. Но они отгоняли его прочь, и возвращались к работе. Всё-таки, ответить на него должен сам Куроко. И они сделают всё возможное, чтобы его ответ совпал с их. Ночь на восемнадцатое июня не предвещала ничего особенного. Кисе как всегда встретил Аомине в домашней одежде и такой же домашний запах еды. Кисе улыбнулся. Искренне. Ведь это оставалось единственным, что его радовало. Когда Кисе стоял у раковины, он смывал ненавистный макияж — и всё никак не мог стереть стойкие стрелки и помаду. Аомине подошёл сзади, свободно обнял своего парня и положил голову ему на плечо: — Кисе, — нежно, но серьезно прошептал Аомине тому на ухо, — я нашёл систему одну, по-простому научит на бирже играть… Ну, как по-простому. Научит, главное. Прибыль сначала будет не такая большая, как у меня, но всё равно — деньги. Кисе замер, посмотрел на их отражения в зеркале. Там он не встретился со взглядом Аомине. Значит, он знал, что ответит Кисе. — Давай каждый из нас будет делать, то что у него лучше всего получается… — раздраженно буркнул он, и тут же его выражение лица стало ещё более измученным. Хотя Аомине казалось, что это уже невозможно. Кисе виновато поджал чуть распухшую губу, неловко высвободился из объятий и молча пошёл на кухню. «Как подбитая собака», — пронеслось в голове у Аомине страшное сравнение. Но в этот вечер он легко совладал с собой. Аомине подошёл к Кисе, который, поражённый, стоял посреди кухни с накрытым праздничным столом, вновь обнял и протянул письмо, адресованное Рёте: «Вы приняты на должность тренера в Старшую Школу Киригакуре». И эта фраза вмиг смыла весь макияж с души Кисе. Он быстро развернулся, стиснул Аомине в объятиях — крепко-крепко. Так, что весь воздух вышел из лёгких. Как раньше. И улыбнулся. Тоже искренне. Но совсем не так, как при входе в квартиру. Лучезарно. Заразительно. Как раньше. В ту ночь Кисе заново понял, что такое настоящая жизнь. Благодаря Аомине. Что такое настоящая любовь, он никогда не забывал. Тоже — благодаря Аомине. Кисе теперь твёрдо знал, что и в жизни Куроко найдётся человек, который заставит его так же поверить в жизнь. Так же, как Аомине заставил поверить в неё Кисе. И пускай этим человеком даже будет не один из них. Кисе оказался прав.