Иногда лучше не выбирать

Тор искренне не мог понять, что происходит. Сперва он всерьез поверил, что Локи хотел захватить трон: другой причины для его поступков он не мог придумать, да и друзья его считали так же. Но потом Локи убил Лафея, спас отца и помчался разрушать Йотунхейм, и Тор окончательно перестал что-либо понимать. Это было бессмысленно. Почему было не подождать немного и не дать Лафею закончить начатое? Почему не заручиться полной поддержкой его царства и армии? И, ради Норн, зачем вызывать Тора на открытый бой — они же оба знают, что Локи не победить? Больше всего на свете ему хотелось разобраться, наконец, в чем дело, но чем дальше, тем сильнее он запутывался. К тому же его рвали на части противоположные чувства — злость из-за раскрытой лжи, радость от возвращения домой и еще что-то, всеобъемлющее, непривычное и безымянное, появившееся совсем недавно и заставившее его пожертвовать собой. Это последнее чувство было сильнее всех прочих, и оно требовало от него милосердия. Но Локи, плача и смеясь одновременно, швырнул это милосердие ему в лицо. Может быть, он просто сошел с ума. Бой — вернее, пародия на бой — только это доказывал: Тор сдерживался, как мог, а Локи — злил его и подставлялся под каждый удар. Его атаки не были короткими и стремительными, как обычно, а размашистыми, демонстративными, будто они с Тором разыгрывал представление перед публикой. Это тоже было бессмысленно. Тор все пытался и не мог придумать, как остановить это безумие, и потому чуть ли не покачнулся от облегчения, когда от входа в Обсерваторию донесся строгий голос: — Дети! Отец стоял, опираясь о стену одной рукой, в той же одежде, что была на нем в постели; вид у него и сейчас был не здоровый, но даже в неверном свете Обсерватории было ясно, что он зол. — Отец! — обрадовался Тор. — Не лезь, — резко бросил ему Один, и Тор, наученный горьким опытом, замолк. — Отец, — Локи сглотнул, замерев, потом опустил копье и шагнул вперед, — я могу сделать это, ради тебя, ради... — Отключи мост, — перебил его Один и, когда Локи открыл рот что-то возразить, рявкнул: — Быстро! Тор отошел ближе к отцу и опасливо наблюдал, как Локи, посмотрев на них, как на предателей, и убито опустив плечи, повернулся к контрольному устройству. Он, как нарочно, стоял к ним спиной, но Тору показалось, что у него изменился оттенок кожи; впрочем, может быть, дело было в освещении. Совсем недавно Локи говорил, что мост не остановить, однако ему без видимых усилий удалось убрать зачарованный лед. Через несколько мгновений низкий гул луча стих, и Локи, вынув Гунгнир и чуть помедлив, повернулся к отцу и протянул ему копье. Один стоял с трудом, всем весом привалившись к стене и прикрыв глаз, и не сразу это заметил. Тору пришлось его окликнуть. — Нет, Локи, — пробормотал отец, — оставь. — Он с заметным усилием разлепил веки и, посмотрев на сыновей мутным взглядом, нелогично прибавил: — Убьете друг друга — изгоню обоих. И мягко свалился на пол. Тор подскочил к нему и поднял. То, каким маленьким и легким казался царь Асгарда у него на руках, немного пугало: в воображении Тора отец, несмотря ни на что, неизменно оставался всемогущей силой, великим воином. Он и не знал, как глубоко укоренилась в нем эта детская вера. Локи тем временем так и стоял, прижимая к груди символ власти и растерянно моргая. На щеках у него блестели не высохшие слезы. — Надо вернуть его в палату, — сказал Тор. — Почему? — вместо ответа спросил Локи неведомо у кого и жалобно посмотрел на Тора. — Почему он это сделал? Я не понимаю. Тор только пожал плечами и задал другой вопрос: — Ты на коне? — Да, — недоумевающе ответил Локи. Он явно не мог сообразить, при чем тут кони. Тор, и сам мучившийся всякими неразрешимыми вопросами, ощутил себя почти отомщенным и усмехнулся: — Пошли. Под предлогом, что полеты на Мьолнире не самый подходящий способ транспортировки больных и спящих, а из них двоих Локи все-таки полегче, он усадил обоих верхом, предоставив брату поддерживать отца. — Не представляю, почему ты так мне доверяешь, — нейтральным тоном заметил Локи, упирая копье в стремя. — Потому что в случае чего я тебя убью, и меня некому будет изгонять? — Я ведь могу нечаянно уронить его с моста и сбежать из Асгарда. — Можешь. Почему не сбежал? Локи отвернулся и поджал губы. Тор, посмеиваясь, хлопнул коня по крупу. Сняв с пояса молот, он взлетел и увидел, как Локи, тронувшись неторопливой рысью, посмотрел ему вслед. Он по-прежнему ничего не понимал, но это охватившее их семью безумие постепенно начинало ему нравиться. Слишком уж оно было похоже на приключение. Тор любил приключения.

* * *

В следующий раз отец очнулся только через две недели, и за это время многое успело произойти. Первым делом Тор поспешил перехватить Троицу воинов и Сиф, готовых немедленно броситься в бой, и сумел их удержать, хоть и не без труда. Приказ "не лезть" не пришелся им по вкусу, однако они смирились. Все-таки Один — это не Локи, которого они до сих пор помнили бегавшим за ними хвостом мальчишкой. Одина иногда можно было и послушаться. Потом Тора вызвала мать, усадила рядом и разъяснила ему, что знала о ситуации. Мягко говоря, Тор был... удивлен, но зато многое стало понятнее. Он, в свою очередь, рассказал ей, что знал сам; мать, немного подумав, посоветовала ему следовать плану Одина. Потому что у Одина, видимо, на все были причины. Локи же правил царством, но, похоже, никакой радости это ему не доставляло (что ж, хоть в этом он Тору не соврал). Разобравшись с текущими делами и семейным кризисом, он — тоже следуя отцовской воле — тут же погрузился в вопрос отношений с Йотунхеймом. Регент Асгарда постоянно где-то пропадал и день ото дня становился все тощее и бледнее. Мать пожаловалась Тору, что он слишком мало ест и спит и совсем ее не слушает. Тор два дня выслеживал брата в коридорах дворца, как зимний волк оленя, но поймал-таки в безлюдном переходе и затеял серьезный разговор. Разговор быстро перерос в скандал, в котором у Тора оказалось примерно в десять раз меньше слов, чем у Локи, да и те в самом начале. Внимательно выслушав многочисленные обвинения, Тор дождался, пока Локи выдохнется, после чего сообщил, что утро вечера мудренее и, кем бы Локи ему ни доводился по крови, спать он его уложит. Он не дал разгореться скандалу заново, перекинув незадачливого правителя Асгарда через плечо и деловито направившись в сторону царского крыла. Локи сперва ругался и отбивался, а потом вдруг обмяк и расплакался как маленький. Тору пришлось остановиться и его успокаивать. Позже, уже в спальне, когда Тор укрывал брата одеялом, тот посмотрел на него большими тревожными глазами и шепотом попросил побыть с ним. Выяснилось, что Локи ни разу не спал с того самого дня, как они побывали в Йотунхейме. Боялся, что кто-то узнает его тайну (он так и сказал: "мою тайну", словно про что-то постыдное) и придет за ним. Кажется, он опасался, что брат рассмеялся и отмахнется от него. Но Тору только стало грустно, и он пообещал охранять его сон. Локи проспал почти сутки. Тор своего слова не нарушил и остался рядом. В какой-то момент к ним заглянула мать, очень обрадовалась и, сказав служанке принести еды, с чистой совестью вернулась к отцу. С того дня Локи начал хотя бы разговаривать с братом, и теперь уже Тору не спалось от количества проблем, с которыми, оказывается, надо работать правителю. И первой из проблем были друзья Тора, которым Локи ни капли не доверял (как и, впрочем, они ему). — Если я поставлю этот вопрос перед советом, добром это не кончится, — объяснял Локи. — Приказ о военном положении и отмене сообщений отдал даже не я, а Один. Раз они воины, а не простолюдины, их вояж — дезертирство и неподчинение старшему по званию. Если они по дурости начнут рассказывать, что хотели вернуть тебе трон, — измена и попытка переворота. Скажут про Разрушителя — как минимум сопротивление при аресте. Сам понимаешь, во что это может вылиться. Их счастье, что сейчас о случившемся в Мидгарде знает только Мидгард, Дозорный да мы. Но если они станут болтать, рано или поздно это всплывет. Разбирайся. Что поделаешь, Тор пошел разбираться: объяснять, что простого "не лезть" будет мало, понадобится еще и "не болтать". Легче всего было с Хогуном, который и так любил помолчать, и с Фандралом, который, на самом-то деле, Локи симпатизировал, а узнав, что того возвел на престол сам совет с подачи Одина, и вовсе чувствовал себя виноватым. С Сиф было сложнее: она Локи терпеть не могла и аргументов не слушала. В конце концов, после долгих препирательств, он сумел ее уговорить сдержаться (хотя бы ради него), но видно было, как ей претит быть в чем-то обязанной его брату. Сложнее всего было с Вольстаггом, потому что добродушный великан, оказывается, уже рассказал всю историю своим детям, и те с большим удовольствием бегали у дома, играя с соседскими ребятами в бой с Разрушителем. Пришлось привлечь не только Вольстагга, но и его жену, в ужасе схватившуюся за голову, и вместе придумывать подходящую легенду — на случай, если у других родителей или прохожих возникнут вопросы, зачем это асгардским детям драться с асгардским же защитником. К концу дня Тор готов был рвать на себе волосы, а ведь пока он всего лишь общался с друзьями и не принимал никаких важных решений. А если бы от него понадобилось что-то большее? Например, объяснять совету, куда делся Разрушитель, но так, чтобы никто не открыл правды? Ужаснувшись, он проникся сочувствием к брату (по-прежнему зеленоватому на вид и с кругами под глазами) и в тот же вечер, вернувшись к нему, спросил, чем еще нужно помочь. Локи удивился, а потом обрадовался и вывалил на Тора целый список самых разных дел: от обычного текущего военного смотра и до охапки прошений от всяких знатных лиц, на которые, которые, как водится, следовало ответить еще вчера. В итоге через две недели, когда им принесли новость, что Один проснулся, они помчались к нему чуть ли не наперегонки и ввалились в палату вместе. — Наконец-то я понял, чем вас воспитывать, — сказал отец, полусидевший на постели. Братья переглянулись, а он самодовольно продолжил: — Царь у вас уже старый, слабый, будет много болеть, — Один поднял ладонь, предотвращая возражения, — а вы будете регенствовать. По очереди. — Но отец, — сказал Тор тоном ребенка, которому сказали, что фестиваля не будет. Локи покосился на него и сделал непроницаемое лицо. Отец негромко засмеялся. — В каждой шутке есть доля правды, — сказал он и поманил их к себе, чтобы сели рядом с постелью. — Но я уже слышал, дела идут? — Я бы не справился при помощи Тора, — тактично сказал Локи. — Если бы не я, не пришлось бы справляться, — возразил Тор. — Глаз радуется, какое единодушие, — вздохнул отец. — Думаю, у вас накопилось немало вопросов... Локи застонал и спрятал лицо в ладони. — Это какой-то кошмар, — глухо пробормотал он, — сколько ни бьюсь, не придумаю, как быть с Йотунхеймом. Даже начать не с чего, все отношения в руинах. — А ты обвини во всем его, — отец заговорщицки показал взглядом на Тора. — Что? — удивился Локи. — А я предлагал, — довольно напомнил Тор. — А потом я туда отправлюсь с друзьями, будем помогать, чем скажут. — Вы... вы это серьезно? — Локи оторопело переводил взгляд с одного на другого, но отец и сын смотрели на него, с одинаковым упрямством выставив подбородок. — Это же безумие! — Я обаятельный, — легкомысленно сказал Тор, — увидишь, года не пройдет, я им понравлюсь. Локи вопросительно уставился на Одина, и тот приподнял бровь: — Тор и впрямь обаятельный. Локи упал лицом в постель и слабо стукнул кулаком по одеялу. — Ты тоже обаятельный... по-своему, — утешил Тор, и брат, повернув голову, бросил на него ненавидящий взгляд. — Вы напомнили мне одну сказку, которую я давно хотел рассказать, — неожиданно сказал отец. — Но мы уже большие для сказок, — рассмеялся Тор, не поверив. Локи, однако, насторожился и сел как следует. — Ничего, — отмахнулся отец. — Слушайте. Жила-была прекрасная дева... — Тор прыснул, но затих под сердитым взглядом. — Так вот... Прекрасная дева, которую полюбили два мужа. Один из них был великим воином, другой — умелым магом. Вместе пришли они к ней и сказали: выбери, кто из нас тебе люб. Но дева не могла выбрать, ибо воин был силен и отважен, а маг — мудр и добр. Оба были хороши, и она не могла решить, кто ей милее. Тогда сказали воин и маг: если так, мы станем биться друг с другом, и кто победит, тому достанется твое сердце. Но дева была милосердна и не хотела раздоров и крови. Она сказала: если один из вас убьет другого, я навек возненавижу убийцу. Тору расхотелось смеяться. Локи сидел, опустив взгляд, и водил пальцем по узору на покрывале. — Дева ушла, а воин и маг сказали друг другу: так или иначе, нам вдвоем тесно в этом мире. Будем биться на рассвете. С тем они расстались, но обоих терзала печаль. Воин, любивший прекрасную деву всей душой, не хотел быть ей ненавистен. Потому он оставил свой меч и кинжал и отправился в лес, которым владел опасный великан, в надежде встретить там свою смерть. Но слава воина была слишком велика, и великан, узнав его и не увидев при нем меча, лишь рассмеялся и сказал: если тебе не мила жизнь, поди домой и убей себя сам, не марай своей кровью других. И воин, пристыженный, ушел. Наутро воин и маг встретились, и воин увидел, что маг взял с собой вместо посоха меч. Я хочу честного боя, сказал маг, и потому буду биться как ты. Но воин знал, что на мечах маг ему не ровня, и понял, чего маг добивается. Он покачал головой и сказал: если тебе не мила жизнь, поди домой и убей себя сам. Не марай своей кровью других. Отец замолчал, а Тор вдруг понял, что не дышал, и сделал медленный вдох. — Кого она выбрала? — глухо спросил Локи. — Никого, — ответил отец и, грустно улыбнувшись, протянул им руки. Тор взял его правую ладонь и смотрел, как Локи — робко, неуверенно — прикоснулся к левой. Отец ласково пожал их пальцы и вскоре отпустил. — К счастью, я не дева, — насмешливо сказал он, прогоняя мрачное настроение. — Никого не смутит, если я выберу обоих. И он, с довольным видом сплетя на животе пальцы, прогнал их работать дальше.