Мой милый валет...

      В свету настольной лампы блеснуло лезвие, и Данте приставил нож к основанию стебелька на руке. Да, будет больно, но хуже, чем есть сейчас, точно не станет. Резкое движение, полушипение-полувсхлип и по предплечью потек теплый ручеек. — Просто прекрасно… — c нескрываемым сарказмом выдохнул философ, прикрыв глаза. — Чудесно…       В дверь постучали и Феля спросил, не заходя в комнату: — Данте, все в порядке? Ты весь день оттуда не выходишь вот я и подумал… — Благодарю за беспокойство, друг мой, но у меня все в порядке, — спокойно произнес красноволосый, быстро убирая нож и пожухшее соцветие васильков.       Габриэль, милый, по-детски любопытный валет… Как же Дан не уследил за своими чувствами, позволил себе влюбиться в того, в кого не должен был влюбляться? Старший бубновый и сам пропустил тот злополучный момент, когда объятия эльфика стали вызывать у него больше, чем беззаботную улыбку. Прикосновения Габриэля теперь словно били током, разливаясь румянцем и жаром на щеках и приятным зудом на месте касаний. А его улыбка вообще заставляла короля терять разум и отводить глаза, усмехаясь, как дурачок. Если бы Данте мог, он бы подарил Габри все цветы мира и всю свою любовь. Но цветы заполонили третьего клона изнутри.       Первые лепестки вылетели вместе с кашлем во время завтрака в тот день, когда совершенно ничего не предвещало беды. Тогда Дан почувствовал одновременно тошноту и удушье и быстро вышел из-за стола, направляясь в ванную. А через пару часов на груди распустился синий, как июньское небо, василек, второй чуть выше, на ключице, а затем постепенно этот луговой дьявол стал оплетать философа изнутри, сдавливая легкие, сердце и другие органы в своих цепких пальцах. Теперь король не мог проводить с валетом столько времени, сколько хотелось им обоим, потому что старшему становилось плохо, — цветы душили его, как петля. А Данте даже не мог обьяснить Габриэлю, что с ним происходит. Он боялся быть непонятым и отвергнутым.       Наверно… А может где-то в самых темных глубинах своей светлой, пропитанной солнцем души третий хотел умереть, хотел, чтобы болезнь поглотила всю его суть, выжала всю жизнь из грешного тела… В одно утро, которое правитель Сукхавати помнит довольно смутно, Габри, как обычно, пришел к своему королю с каким-то вопросом и они разговорились. Первый о чем-то увлеченно щебетал, пока красный пытался сдержать рвущиеся наружу соцветия и лепестки васильков. Внезапно эльф спросил: — Данте, а что такое любовь? — Акх-кхе!.. Кха-кх… — король подавился цветами и выплюнул несколько штук на кровать. На сине-голубых лепестках блестела бардовая россыпь мелких капель. Младший взял один на ладошку и начал разглядывать, после чего прошептал: — Красиво… — философ почувствовал, как растения начинают блуждать в груди и несколько бутонов раскрылись на шее под высоким воротником темно-красной водолазки. — Что это, Данте?.. — Это… Это васильки, Габри. Ты же любишь васильки? — слабо усмехнулся Дан. Габриэль улыбнулся ярче и затараторил: — Да, они очень красивые… Такие пушистые и синие, как небо или зонтик Зонтика. Но, Данте, ты мне не ответил. Что такое любовь? — Знаешь, милый мой друг, любовь это… Вот что ты чувствуешь, когда тебя обнимают? — А кто обнимает? — склонил голову на бок мальчонка. Старший же с усилием развел руки в стороны, приглашая первого в объятия, куда Гэб с радостью шустро заполз. — Что ты сейчас ощущаешь? — Тепло… Вот… тут, — валет отстранился и указал на левую половину груди. — А еще лицо краснеет, я чувствую… — Может еще что-то? — Не знаю… А ты что чувствуешь, Данте? — Наверно, хочу натворить глупостей или закричать так, чтобы меня слышал весь мир… — Что, прям весь-весь? — Прям весь-весь… — Данте… — вдруг отвел взгляд в сторону мальчуган. Красноволосый поднял бровь. — Да? — Мне кажется… Мне кажется, я тебя люблю… — сердце правителя Сукхавати судорожно дернулось и словно замерло. Неужели?.. — Ты это правда?.. — Ну… Рядом с тобой я тоже хочу сделать что-то глупое или петь… Сначала Ромео сказал, что я влюбился, теперь ты говоришь, что это любовь… А ещё ты говорил, что хочешь кричать, чтобы все-все-все слышали. Тебе кто-то нравиться? — Габриэль посмотрел Данте прямо в глаза, и король заметил в этих карамельно-карих очах отголоски горечи и легкого отчаяния, хотя Дан сомневался в том, что валет полностью осознает, что это такое. Тогда старший подался вперёд и своими губами коснулся губ Габриэля. Бубновый король почувствовал сладкий вкус зеленого чая с медом и лёгкую солонцу, словно мальчишка плакал. Габри же ощущал металлический присмак крови и едва заметный аромат печенья с малиновым вареньем. Холодные, потрескавшиеся губы то и дело неловко накрывали мягкие и теплые губки, совсем не имея опыта.       Васильки прахом рассыпались, наполнив внутри водолазку сизым пеплом, а растения, что были внутри, исчезли, оставив на память о болезни лишь небольшой шрам на месте первого распустившегося бутона.       Когда бубновые отстранились друг от друга, Габриэль прильнул к Данте. Старший обвил руками хрупкое тельце эльфика и со всей нежностью прижал к себе младшего, прошептав тому в остроконечное ушко: — Я люблю тебя, мой милый валет…