cold

      Врачи в белых масках расступались, будто волны реки. А мимо них проносилась медицинская каталка, с неё свисали черно-блондинчатые косы, что изрядно растрепались со временем и белая простынь, что в районе груди уже налилась багровым пятном.       Ран Хайтани щурился, ведь свет от ламп на потолке слепил лавандовые глаза, хотелось закрыть их, но если сейчас он закроет глаза — то уже навсегда.       Рядом маячил младший брат, слегка перепуганный Санзу, который скорее всего был под очередной порции наркотических веществ и обеспокоенный Коконой.       Никто не ожидал, что на обычную уличную потасовку, кто-то принесёт огнестрел и никто не ожидал, что пуля, предназначенная в черепушку Риндо, окажется у Рана в груди.       Казалось, ещё чуть-чуть и будет свет в конце тоннеля. Желание жить было огромным, но даже это не перекроет ущерб, нанесённый пробитому легкому.       Риндо нервно перевязывал поясом с формы грудь старшего брата, крича о том, чтобы вызывали скорую. Но даже со жгутом продолжительность жизни при таком ранении дай Бог полчаса. Неважно, как быстро реагирует скорая, не важно, насколько быстро пострадавший будет доставлен в реанимацию. Человек попросту задыхается, захлебывается своей собственной кровью.       И Ран не исключение, с его уголков рта не переставая текли струи крови. При малейшем кашле сгустки выходили внушительных размеров, марая собой одежду, ранее будучи белой, простынь и лицо.       Риндо с паникой смотрел на брата, не переставая бежать в темп врачам, что везли старшего Хайтани в операционную. — Рин… Риндо, — Ран закашлялся на втором слоге имени старшего, — спасибо за… За все. Если бы не ты… — Заткнись, уебан! Тебе нельзя разговаривать! — чуть-ли не сорвав голос, закричал Риндо. Паника, страх, все это было сейчас в глазах младшего.       Он попросту не был готов, что когда-то это случится. Он даже не допускал подобной мысли, что в двадцать лет Ран попросту возьмёт и отправится на тот свет. И скончался он не от передоза чем-либо, не от несчастного случая, не от болезни. А защищая Риндо. — Риндо, послушай… Мне… Осталось букваль… Буквально несколько минут. Я хочу, чтоб… Ты запомнил то, что я любл… — очередной позыв кашля заставил остановиться и прокашляться, крови становилось с каждым разом больше, будто бы рана на легком расширялась, позволяя выходить большему количеству жизненно необходимой жидкости, — Я люблю тебя и хочу… Чтобы ты жил дальше… Несмотря на мою кончину.       Ран улыбнулся и, будто, с облегчением закрыл глаза, издавая последний выдох. — Идиот, блять, не закрывай глаза, даже не смей, — Рин будто бы свихнулся и кричал сквозь слёзы, сквозь ком в горле.       Каталка въехала в операционную и двери в неё захлопнулись, не давая даже взглянуть глазом, что происходит. Слышимость была мизерная, Риндо даже не мог услышать, нужен ли хирургу пинцет или свет ярче. Ему лишь оставалось плюхнуться на стул в зале ожидания и пустым взглядом сверлить белоснежную стену. Рядом уселся Санзу, растеряно метая голубые глаза туда сюда и лишь Хаджиме старался сдерживать свою панику, отвлекаясь на телефон.       Время, казалось, тянулось целую вечность. Рин перестал ориентироваться во времени, ему начало казаться, что прошёл час, а может два. Хотя по истечению буквально десяти минут, вышел хирург и снял с лица медицинскую маску. — Риндо Хайтани, мне жаль, мы сделали все, что могли, — уже на этих словах хирурга глаза Риндо сужались, — Ран Хайтани скончался.       Риндо сам не помнил, как он встал со стула, как подошёл к хирургу и как вцепился в его плечи, требуя пустить в операционную к брату, требуя увидеть его, не веря во все происходящее. — Риндо, хватит, — Коко пытался оттащить младшего Хайтани от несчастного хирурга.       Но все же он добился своего и, распахнув двери операционной, он увидел операционный стол, на котором лежал старший Хайтани, прикрытый очередной белой простыней. Глаза были закрыты, расслабленное лицо, будто бы тот наконец-то избавился от страданий и губы, сложённые в небольшую улыбку.       Руки Рана лежали вдоль бёдер. Риндо не мог сдержать желания взять за руку брата, хотя бы в последний раз. Рука тёплая, подвижная. Риндо даже забыл о том, что тело начинает остывать и коченеть примерно через три часа. Будто самовнушение заставляло думать, что все это глупая шутка старшего и вот, он жив, сейчас рассмеется, как обычно он это делает и встанет. Встанет и они вместе пойдут домой. Но нет, грудь уже не вздымается, показывая, что человек дышит. Ресницы не дрогнут и нос не сузится при вдохе кислорода.       Невесомый поцелуй был оставлен в тонкие губы старшего Хайтани и Рин будто бы соскользнул на пол, держась также за руку Рана. Слёзы текли неумолимо быстро и не хотели останавливаться, ком в горле стоял и не давал даже слова вымолвить. Хотелось столько всего сказать, сказать слова, которые при жизни не успел, извиниться за все, за все ошибки, но не успел. Не успел и не смог.       Истошный крик наполнил операционный блок. Кому-то он даже напомнил вопль животного. Он был наполнен болью, сожалением, ненавистью и страданиями.       В груди закололо, а дыхание нарушилось, Риндо жадно глотал воздух, стараясь не захлебнуться в собственных слезах. Все тело трясло, а рука безжалостно колотила кафель, убивая в кровь костяшки.       В голове крутилась лишь одна мысль.

«Почему не я?»

***

      На поминках было достаточное количество человек. Многие приносили конверты с деньгами и передавали их младшему Хайтани, денег было немного, ведь не каждому человеку Ран Хатайни был близок. Лишь младший брат удосужился заслужить ту близость, о которой никто не знал.       Пока священник читал сутру, каждый выражал уважение к Рану. И когда очередь дошла до Риндо, тот еле смог остановиться. Он повторял одни и те же фразы по несколько раз, утирал рукавом пиджака слёзы и старался сдерживать очередную истерику в связи с кончиной старшего брата.       И после всего этого обряда прибывшие на поминки, приступили к ночному бдению. Многие старались соблюдать традиции и говорили на темы, что не имели отношения к смерти, старались употреблять лишь сакэ и пиво. Но только Риндо успел напиться и просто сидел, постоянно всхлипывая. Никто из присутствующих не был близок с Раном, никто не был ему другом, товарищем или семьей. Всем этим был для него Рин. И только Рин испытывает такую боль после утраты.

***

      На похоронах собралось немало людей, все, кто когда-то были связаны с братьями Хайтани, пришли проводить в последний путь старшего из них.       На выступе стоял открытый красный гроб из красного дерева, а внутри находилась белая шелковая обивка. В новой кровати лежал Ран Хайтани, одетый в форму поднебесья. Риндо сам решал в чем хоронить брата и выбрал именно этот образ, в память о том дне, в который он погиб. И именно младший слёзно молил Коконоя занять на нормальные похороны. Никто не ожидал, что кто-то из них уйдёт так рано, никто не откладывал и не копил на смерть. Никто попросту не был готов. И пусть Хаджиме, который ненавидел деньги и больше всего ненавидел их тратить, понимал, что ничего Риндо не вернёт и по сути он просто дарит эту сумму, а не даёт в долг. Коконой успокоил себя тем, что пусть это будет способ проявления уважения к старшему Хайтани и поддержка несчастного младшего, который попросту не успел ничего сделать и ему пришлось слишком рано взрослеть.       После всех обрядов и традиций захоронения, в гроб забили гвозди, хотя Рину казалось, что гвозди забивают в его сердце. С каждым ударом по шляпке гвоздя, колкое чувство отзывалось в сердце.       И уже после того, как старший Хайтани был захоронен, Риндо трясущейся рукой вознёс букет орхидей.       Орхидеи были любимыми цветами Рана, в детстве он обожал их, постоянно рвал цветы, как только они попадались ему на его лавандовые глаза.       И само имя Ран означает орхидеи, как будто звезды сошлись.       Да и в конце концов, на языке цветов фиолетовые соцветия ассоциируются с властью, уважением и достоинством. Поэтому их так часто дарят преподавателям и руководителям. Но Риндо решил их подарить брату. Выразив уважение к нему. — Теперь нет братьев Хайтани, — с болью произнес блондин, стоя возле могилы, — есть только Риндо Хайтани.

***

      Первые две недели Риндо слонялся где угодно, только не дома. Не мог, не мог переступить через себя и войти в квартиру, где когда-то они жили вдвоём. Все могло ему напомнить о Ране, абсолютно все, Рин был уверен, что на что бы он не посмотрел — воспоминания автоматически возникнут в голове.       Но вариантов на ночлег оставалось с каждым разом меньше. У Коконоя своя личная жизнь, в убитой квартире Санзу жить не хотелось, а все знакомые уже давно приютили на пару дней Риндо и тоже нуждались в личном пространстве. Хайтани часто думал о том, чтобы переехать, снять квартиру. Но чтобы снять жильё, нужны деньги. А количество йен на его карте с каждым разом уменьшалось. Парень прекрасно понимал, что когда денежные средства кончатся, придётся найти работу и пойти уже наконец-то работать. Но состояние овоща, который мог найти в себе силы только принять душ и продолжить сверлить потолок лавандовыми глазами, не давало возможности даже начать просматривать вакансии.       С огромной неохотой и страхом Риндо все же приехал к дому, в котором находилась квартира. Дрожащими руками он открыл входную дверь и зашёл. Все было как обычно. И эта обыденность сведёт его с ума.       Вот снова футболка Рана валяется на полу, а недопитая чашка кофе, что уже покрылась плесенью, как обычно стояла на столе, именно на той стороне, где когда-то сидел старший брат.       Ком в горле уже потихоньку образовывался и хотелось сбежать из этой квартиры прочь, но увы, некуда бежать, Риндо как загнанный в клетку зверь, человек, который увяз в воспоминаниях, воспоминаниях, что таят в себе боль и сожаление.       С большим страхом Рин зашёл в бывшую комнату Рана. Все как обычно.       Скомканная кровать, которая никогда не была убрана. По полу разбросаны всевозможные резинки, которыми Риндо фиксировал только что заплетенные косы. Грязная одежда свалена на стул, а на столе одиноко лежал чехол для телескопической дубинки. Ран никогда им не пользовался, зато сама телескопка использовалась только так. И даже сейчас она при Риндо. Он хранил ее, надеясь на то, что когда нибудь Ран заберёт ее, ведь тот никогда не разрешал ею пользоваться. Теперь она лежит без дела, никто не будет ею пользоваться.       Осторожно младший сел на кровать, оглядывая бывшую комнату старшего брата. Казалось, ничего не изменилось, да и действительно ничего не изменилось. Хотя, все же одна вещь кардинально поменялась. Рана здесь больше нет. Пустая комната лишь создавала иллюзию, что здесь кто-то живет.       Рин осмотрел бардак и грустно улыбнулся.       Ран никогда не был чистюлей. С самого детства он ненавидел убираться и чаще всего спихивал все домашние дела на младшего. Пока Риндо во всю убирал игрушки и постели, Ран как ни в чем не бывало сидел и играл в приставку. И эта привычка из детства переросла во взрослую жизнь.       Грязные вещи валялись в комнате, пока Риндо не зайдёт и не заберёт все в стирку. А кровать не убиралась с самого заезда в эту квартиру. Менялось лишь постельное белье. А внешний вид кровати оставался тем же. Мусор копился и выкидывался, когда мусорное ведро было завалено до отвала. В шкафу всегда был хаос, вещи скомканы и лежали как попало, а после старший громко ругался и возмущался, почему он не может найти ту или иную шмотку.       Риндо ненавидел в нем это. Ругань была частым явлением из-за бардака. Рин только и делал, что упрекал Рана в нечистоплотности и эксплуатации его в качестве домработницы. Но сейчас ему так хотелось снова зайти и увидеть в этом всем хаосе старшего. Такого беззаботного и наглого, который скажет, что уборка бы не помешала и он хоть сейчас готов освободить комнату для мытья полов и пыли.

****

— Ран, блять, ну какого хуя? — злостно выругался Риндо, собирая очередную футболку в стирку, — неужели так сложно начать убираться. — Да не пизди, давай, работай, — засмеялся старший Хайтани и кинул в лицо брата только что снятую с себя футболку. — Пидорас. -       Риндо недовольно вздохнул и собрал грязные вещи. А после притащил ведро со шваброй. — Уебывай.       Ран нагло улыбнулся и удалился прочь из комнаты, давая Рину помыть полы и протереть пыль.       В голове младшего столько нецензурщины пронеслось, пока он замывал помещение. Хотелось придушить Рана и заставить сожрать эту тряпку для мытья полов, но что с него взять, если он с самого детства избегает любой работы по дому, скидывая все на мелкого. Риндо сам прогнулся под это, теперь отдувается. ***** — Прости, но мне придётся убрать это все, Ран, — сказал в пустоту парень, но самовнушал себе, что старший где-то рядом и слышит его.       Риндо долго не мог уснуть, ворочался и чувствовал себя максимально некомфортно. Пустота и тишина. Нет шагов Рана на кухню или в ванную. Нет шорохов из его комнаты или слабо играющей музыки. И нет возможности придти к нему, нет возможности лечь в его взъерошенную кровать и наблюдать за тем, как он во что-то играет.       Не выдержав этой немой пустоты, Риндо встал с кровати и ушёл в ванную. Она тоже полностью напоминала о нем. Куча дорогих шампуней и кондиционеров. Чёрная краска для волос, который Ран закрашивал отросшие натуральные волосы и окрашивал концы. На самом деле Рин хорошо помнит, почему Ран так нелепо красит волосы. Это был их первый опыт покраски волос. Подопытным выступал старший брат, а младший был в роли парикмахера. Риндо знатно накосячил и получилось такое глупое окрашивание. Но Рану понравилось, настолько, что тот теперь красился только так, всячески подъебывая младшего, что создал для него личный стиль своим косяком.       Парень устало посмотрел в зеркало, он исхудал, а синяки под глазами стали куда больше, чем было до. Риндо всегда страдал от бессонницы, с детства. С ней ей помогал Ран. В детстве он читал ему. В подростковом возрасте позволял спать с собой. А в более осознанном они начали использовать интимную близость, которая выматывала настолько, что Риндо не мог не заснуть.       Почему они повернули не туда? Почему предали братские узы, вступив в грязные и неправильные отношения с инцестом? Риндо не помнит. Лишь скомкано помнит первый поцелуй, что случился под предлогом того, что старший научит Рина целоваться. Когда тонкие губы старшего накрывали слегка пухлые младшего — случался приступ эйфории. Это было настолько нежно и одновременно грубо, настолько по-животному и собственнически. Риндо никогда не понимал, почему ассоциации были именно такие при поцелуе с братом. Наверное потому что все начиналось довольно нежно, а заканчивалось грубо. Также скомкано помнит первый секс, что произошёл по пьяни. Помнит только то, что это было страшно, необычно и больно. Ран редко был нежен во время секса, он был предан грубости и жестокости. Позволял себе все: не давать кончать, кусать за ключицы и икры, оставляя глубокие укусы, оставлять багровые отметины, которые Риндо часто скрывал под воротником водолазки. Удары и щипки были обыденностью. Синяки оставались долгое время, болели жутко. Но Рин втянулся во всю эту мерзость и был только рад подобной неадекватной обыденности в их интимной жизни. Пробовали абсолютно все: БДСМ, шибари, ролевые. И пробовали где только можно: в кровати, в ванной, на столе, в общественном месте.       Ран в половой связи был садистом, а Риндо мазохистом. Но только в сексе. В жизни они оба были садистами, любящие доставлять боль другим. Наверное, это расплата за садистские наклонности. Ран поплатился жизнью, а Риндо единственным близким человеком.       И наверное, осознание того, что Ран единственный, кто любил Рина по настоящему, искренне, пусть и по своему, пришло только сегодня. Он не видел ни от кого такой заботы, как от старшего. Ни от родителей, ни от друзей или партнёров, что были до брата.       Ран рассказывал, что ждал младшего брата больше всех в семье, ведь ему хотелось, чтобы у него был тот, о ком он мог заботиться и учить тому, чему будет учиться сам. Ран и вправду заботился о Риндо, вытаскивая его из разных уличных передряг, делал за него домашнее задание по предметам, что младший не понимал, таскал из магазина ему сладости, а если Риндо провинился, то брал вину на себя. И драться его учил именно он, дабы тот мог себя защитить. С растяжкой и умением ломать суставы помогал Ран, именно старший поддерживал во всем Рина, именно старший видел в нем то, чего не могли увидеть другие. И именно Риндо заслужил его уважение. Первый и единственный. Ран не считал никого особенным и тем, кто заслужил его одобрения или уважения. Если речь заходила о том, кто достоин хотя бы банальной похвалы со стороны старшего Хайтани, то тот без колебаний отвечал, что это Риндо. И на этом список кончался.       И если Ран заботился о младшем, четко показывая свою любовь и привязанность, то Риндо наоборот.       Младшему всегда казалось, что темноволосого считали сильнее, умнее, перспективнее. Всегда было ощущение, что Риндо находился в тени старшего.       Из-за чего часто срывался на Рана. Часто говорил гадости и не давал никакой взаимности, лишь холод со своей стороны. Столько оскорблений и посылов нахуй на серьёзных щах говорил Риндо, показывая свою ненависть и презрение, за которой пряталась та чистика любви и привязанности к старшему. Но для Рина показывать чувства — признак слабости. И только потеряв Рана, что ушел из его жизни, он осознал, насколько же был глуп и мерзок. Насколько он облажался, не успев сказать хотя бы раз брату слова: «Я тебя люблю.»       Риндо за всю жизнь ни разу не произнес этой фразы. А на эти слова из уст старшего всегда отвечал агрессивно или пассивно, односложно и безразлично.       Осознание этого пришло поздно.       Слёзы текли не переставая, а руки тряслись. Хотелось просто увидеть Рана и сказать ему эти три блядских слова. Сказать, что тоже его любит. Что тоже дорожит им. Тоже привязан к нему и не готов терять. Но уже потерял, уже поздно, опоздал.       Зеркало в ванной треснуло от удара кулаком в него. Риндо склонился над раковиной, рыдая как ненормальный. «Неужели так было сложно сказать эти три слова? Неужели, блять, я настолько мерзкий и слабый?»

***

      Риндо не помнит, как провалился в сон.       Во сне парень оказался будто бы в пустоте. И лишь пол был усыпан красной паучьей лилией. Красный ликорис ассоциируют с печальными воспоминаниями, смирением, пламенными чувствами, тоской по умершим. И буквально пройдя пару метров по поляне усеянной кровавыми цветами, Рин увидел Рана. «Это лишь сон…» — с болью пронеслось в голове.       Ран как обычно сидел, прислонив ладонь к щеке. На лице была та самая беззаботная улыбка, от которой больно колотилось сердце. Хотелось подбежать, обнять, затянуть в поцелуй и остаться в этих объятиях навсегда. Хотелось остаться в этом сне, не возвращаться в реальность, где нет старшего. — Риндо, как ты?       Рину так хотелось все рассказать, рассказать о всех проблемах, о всех трудностях и боли, что он испытывает. Но его лишь хватило на скомканное «нормально, ты как?». — Опять врешь, — рассмеялся Ран и спустился с выступа из пола, развернувшись спиной к младшему. — Стой, не уходи! — закричал Риндо, стараясь сдержать слёзы.       «Раскаты грома вдалеке едва слышны… Но даже если дождю не быть, останусь, коль ты велишь остаться»       

«Потерял весь мир, забыл себя, я тону в омуте Глаза как у ребёнка, и я забываю голос твой Как снег февральским утром, я весь покрытый холодом Мой разум помутнел, и я вновь теряю голову Ты посмотри в мои глаза, сколько видишь боли в них? Со мною небеса, твой взор убил меня, я вновь поник»

      «Я рад был умереть, запомнив твой чудесный лик И если я умру ещё раз, я умру за нас двоих»

      «Не уходи, прошу, останься, подари немного времени Весь год идёт так холодно, но я согрею, верь в меня Прости за всё, что сказано, и правда, без сомнения Свети всё так же ярко, моё Солнце, я люблю тебя»

«Ну, может, ещё встретимся… Встре-тим-ся, когда пойдёт дождь»       Ран медленно пошёл куда-то вдаль, даже не оглядываясь на Риндо.       Глаза, наполненные солеными слезами, хотели просто смотреть вслед уходящему, но ноги сами пошли за старшим. И вот они уже бок о бок идут куда-то в пустоту и неизвестность. — Ты же в курсе, что если пойдёшь за покойником, то тоже окажешься на том свете? — спокойно спросил Ран, все также смотря куда-то вдаль. — Плевать. — Тогда захвати мою телескопку.       Сон оборвался и Риндо очнулся в поту. Сердце бешено колотилось, хотелось жадно глотать воздух и привести рассудок в порядок.       Сон был такой реалистичный, такой живой и запоминающийся…

***

— Санзу, как давно ты видел Риндо? — поинтересовался Хаджиме, пытаясь вновь дозвониться до младшего Хайтани. — Хуй его знает, что-то вроде около двух недель назад, — незаинтересованно произнес Харучие. — Как бы с ним чего не случилось, — устали протянул Коконой и зашагал в сторону дома братьев Хайтани.       По прибытию дверь была вскрыта запасным ключом под ковриком. В квартире стоял мерзкий запах разложения. Хаджиме с отвращением закрыл нос, пытаясь понять, что произошло.       Санзу сразу же пошёл в комнату Риндо, но не обнаружив его там, решил заглянуть в комнату Рана. — Коко, это пиздец.       Через пятнадцать минут приехала труповозка и правоохранительные органы.       Труп парня семнадцати лет увезли в морг на вскрытие, дабы установить время и причину смерти. А следователь составлял протокол о смерти. А также собрал то, что могло подсказать причину.       Единственное, что он забрал, это предсмертное письмо, что лежало на столе.

«Я, Риндо Хайтани, так и не смог справиться с утратой своего старшего брата Рана Хайтани. Я не смог при жизни сказать ему то, что хотел бы. Мне стыдно за себя и свои необдуманные, глупые детские поступки. За свой отвратительный характер и ребячество. Я не был готов взрослеть так рано, я не был готов к потере единственного близкого мне человека. Я признаю, что я отвратительный брат, друг, товарищ и партнёр. И единственное, что я могу сейчас сделать, это отправиться вслед за Раном, сказав уже на том свете, что не успел сказать при жизни. Мы с ним совершили много грехов, начиная от жестокости и насилия, заканчивая инцестом. И это значит, что мы попадём в ад. Мне не стыдно за все это, мне стыдно за то, что я не дал Рану того, что дал мне он. Мы все встретимся рано или поздно там, так все мы не без греха. Простите меня и примите мое решение. Положите в гроб мои очки и телескопическую дубинку Рана, пожалуйста. Прощайте.»

      Смерть наступила приблизительно позавчера, ориентировочно в 22:06, причина: передозировка медикаментов, не совместимая с жизнью.