Звёздное сияние

      Ощущение удушения было слишком реалистичным. Эстелю снился сон — странный, наполненный приглушёнными разговорами, чьими-то криками и запахом пыли, сырой земли и крови. Почему-то снова стало очень страшно, будто он был где-то не здесь, в безопасности собственного дома, а далеко, в другом месте или даже времени. Инстинктивно он начинает молотить кулаками по выходу в потолке — кажется, это был подпол.       Эстель ненавидел подобные места, но никак не мог вспомнить, почему.       И стало ещё страшнее, когда кто-то схватил его и начал тянуть вниз, в пугающую темноту, а голоса стали разноситься не только с потолка, но и оттуда, снизу, из пугающего мрака. Эстель взбрыкнул, но пошатнулся на шаткой лестнице и с криком…       Проснулся.       Он загнанно дышал, дезориентированный и не понимающий, где он находится. Лицо было неприятно влажным. Эстель что… плакал? Какой кошмар.       — Что, во имя всех преисподней, тебе снилось? Никогда не видел тебя в таком ужасе, — Астарион, проснувшийся от метаний возлюбленного, казалось, перепугался не меньше. Он сжимал его в своих руках крепко, и, видимо, это воплотилось во сне весьма странным образом.       Эстель виновато шмыгнул носом.       — Прости, если разбудил. И если ударил тоже.       — Глупости, свет мой. Сколько раз ты спасал меня от кошмаров и ни слова не говорил, — фыркнул вампир, сверкая алыми глазами в искусственном полумраке их дома. Всё ещё приобнимая Эстеля одной рукой, другой он потёр лоб, явно размышляя о чем-то.       Юноша вздохнул устало, устроился удобнее в чужих объятиях, пряча лицо в шее Астариона, прижимаясь пылающим лбом к холодной коже. Слова как-то совсем потерялись, и Эстель, если честно, без понятия, что здесь вообще можно было сказать.       Спустя затянувшуюся паузу Астарион негромко спрашивает:       – Мне зажечь свечи, мой дорогой?       – Да, пожалуйста.       Интонации непривычные, тихие и усталые. Такие бывают только после определённых снов, настоящих когда-то в прошлом и не отпускающих по сей день. Астарион зажигает свечи лёгкой, доступной всякому высшему эльфу магией, задумчиво перебирает пряди растрепавшихся и уже порядком спутанных от метаний рыжих волос возлюбленного. Снова повисает тишина – только часы тикают где-то в отдалении.       – Если хочешь, я могу доспать в гостевой спальне, – нервно тянет Эстель, отходя от оцепенения после кошмара.       – Глупышка Эсти, – вздыхают в ответ.       Астарион натягивает на них пуховое одеяло посильнее, едва не укрывая своего возлюбленного с головой. Это первый раз, когда от кошмаров просыпался Эстель, а не он сам, в их общей постели. И в целом сейчас казалось странным, что о проблемах Астариона – без излишних подробностей, но всё же, – этому поразительно тихому, когда не нужно, мальчишке было известно больше, чем самому Астариону об эстельских скелетах в шкафу. Понятное дело, что обстоятельства не слишком позволяли увиливать, нуждаясь в помощи, но казалось логичным получить немного правды в ответ.       В конце концов, разве настоящие отношения не должны строиться так?       – Хорошо, – прерывает тишину Астарион, и это тот самый редкий случай, когда он не уверен, время ли задавать вопрос, – быть может, ты расскажешь, что тебя так напугало?..       Эстель вздыхает, а потом нервно усмехается ему в шею.       – Ты, наверное, посчитаешь меня отвратительным лжецом, но я и сам не помню, что это было. То есть, – он глубоко вдыхает, будто борясь с накатывающей паникой или истерикой, и Астарион оглаживает его плечо в лелеющем утешении, – я могу описать тебе сон, но я совершенно не помню этот день. У меня есть только догадки. – Так бывает, дорогой. Иногда вещи, которые ломают нас, забываются, чтобы мы не сошли с ума.       Астарион невесело улыбается, но слова его тихие, совсем не злые, но очень понимающие. От этого Эстелю становится грустно, и он, точно самое ласковое создание, приподнимается и оставляет легкий поцелуй на щеке.       – Даже в такие моменты ты умудряешься заботиться о моём комфорте, а не о своём.       – Так проще, – пожимает плечами Эстель, укладываясь обратно, будто бы утыкаться Астариону в шею было самой успокаивающей и безопасной идеей.       Пусть так, он не против.       – Помнишь, я говорил тебе, что рано потерял матушку? Мне кажется, это всё тот день, но он никак не собирается цельным. Как будто собственное сознание играет со мной, – Эстель досадливо морщится, и в его голосе сквозит обида. – Я помню тёмный погреб, в котором просидел несколько часов, помню, что было много крови и что потом горел дом… И всё. Я даже не знаю, что сделали с ней, чтобы повторить это с теми, кто тогда был там.       Его дыхание вновь сбивчивое, и Астарион в тревожном бессилии гладит растрепавшиеся рыжие пряди. Эстель говорил, что рано стал жить один, когда неловко объяснял желание помочь и приютить всех несчастных потерянных детей. Но обстоятельств смерти матери никогда не называл, даже тех сбивчивых, которые произнёс сейчас.       Пугающие события для маленького эльфёнка, должно быть...       – Даже мой покровитель не дал ответов, — совсем отчаянно шепчет Эстель и замолкает, явно не намеренный продолжать.       Он ищет утешений в касаниях — осторожных, абсолютно платонических, — и выглядит и ощущается совсем не так, как обычно. Астариону не надо смотреть на выражение лица возлюбленного, чтобы знать — он не улыбается, и щёки у него всё ещё влажные от слёз. Почему-то это приносит успокоение. Мальчишка ещё не разучился плакать, когда горько, хотя явно был близок совсем закрыться и, быть может, примерно через сотню лет так бы и произошло.       Но сейчас этого не будет, и Астарион поможет ему так же, как сам Эстель много раз помогал ему.       — Ты очень сильный, раз рассказал мне.       Немного похвалы никогда не повредит.       — Надеюсь, что тебе это не кажется глупым… Ну, знаешь, в масштабе некоторых обстоятельств осиротеть — не так страшно, — задумчиво и даже слегка стыдливо тянет Эстель.       — Ты видел смерть, — «и, скорее всего, жестокую», — единственного близкого в очень юном возрасте даже для человека. Неудивительно, что тебе тяжело. И ты имеешь полное право переживать и проживать это.       Астарион не узнал бы себя сам, услышь со стороны. Обычно ему не больно хотелось утешать кого-то, но сейчас… сейчас действительно исключительный случай.       Утешать и знать, что ты сможешь получить то же в ответ искренне и безвозмездно — наверняка это и есть любовь.       Тёплые руки обнимают его. Эстель вздыхает — уже не так рвано, гораздо спокойнее.       — Спасибо тебе, Астарион. Ты первый, кто вообще это услышал. Не люблю говорить про детство.       — Я всегда рядом, душа моя.       Следующие минуты они лежат в тишине, при слабом свете свечи у кровати. Эстель больше походит на пригревшуюся лисицу, чем на сосредоточие тревоги, каким был, когда проснулся.       Мягкая пелена доверия, накрывшая их, была ценнее всяких сокровищ.