Как старая сведённая наколка

— Антон, что за фигню ты выбрал? — Олеся шуршит возмущённым голосом в трубку, продолжая шуметь феном на заднем фоне, и Антон еле разбирает суть претензии. Совершенно, кстати, не дельной и не справедливой. — А что такого? — уточняет скучающе, надеясь, что на громкую связь его переключили и прекрасно слышат за сторонним шумом, пока наверняка придирчиво разглядывают присланное фото с уже утверждённым эскизом. — Как что, у тебя детство в жопе заиграло? — хихикает уже более спокойно девушка. — Ну серьёзно, ты это откуда вытащил? Не из паблика ВКонтакте, заброшенного в пятнадцатом году, случайно? — Да ну тебя, красиво же! На всякий случай ещё раз разглядывает фото, засомневавшись, — не замылен ли глаз? Но вроде бы за пару дней красивый утончённый рисунок не разросся до размеров чудовищ юрского периода и нравиться не перестал. — А главное очень по-мужски, по-взрослому, — поддакивает Иванченко. — Да отвянь ты, что такого? Обычная тату. Да, не тигр на всё плечо и не колокола на спине, но скажи спасибо, что я хоть на это согласился, всё-таки крайне абсурдная затея. — Ты всё равно давно хотел попробовать, не гунди. Тебе вон даже помогли с салоном разобраться, только прийти да ноги раздвинуть перед мастером осталось, — ржёт девушка, на что Антон сопит в трубку, за секунду вспыхивая краской до ушей. — Зачем я сказал, что бью её на бедре, твою налево… — Так в чём проблема, скажи, что передумал и бей где-нибудь на предплечье, всё равно как браслет выглядит. — Нет. — Педик, — фыркает она и, выждав секунду, чтоб уловить снова раздражённое пыхтение юноши, заливисто смеётся. — Ну а если серьёзно, Шаст, зачем тебе на бедре-то её бить? Почти никогда видно не будет. Ты даже летом ходишь в своих этих шортах до коленей. Кто ж ей полюбуется? — Я, — отрезает Антон, задолбавшись выслушивать беспочвенные предъявы подруги. — Всё, иди дальше сушись, не отвлекаю. Я вообще позвонил не для совета, а чтоб отчитаться. — Позу отправь, пусть тоже поржёт, — бросает та в догонку, но Антон уже сбрасывает. Да уж, поддержка друзей как всегда на высоте. Вертит в руке телефон, раздумывая. Эта тату должна стать у него первой, и, ожидаемо, одолевали сомнения, пусть он и понимал, что Олеся просто прикалывается и его выбор в любом случае поддержит. Не имя бывшего же бьёт — и на том спасибо. Но аккуратно окольцовывающая бедро линия волн с очертаниями миниатюрного кита, бьющего хвостом по поверхности воды, действительно выглядят своеобразно как для взрослого парня: но Шаст ничего сделать не может, да и не хочет, — нравится ему такой стиль. Тем более правильно сказала Олеся, кто кроме него самого разглядит на столь закрытом месте? Вот и не страшно было, что осудят, максимум летом на пляже пара-тройка человек косо посмотрят на несуразного юношу в плавках и с забавной ребяческой наколкой, да и забудут через минуту. Наверное. Впрочем, давать заднюю было уже поздно. Эскиз утверждён, запись согласована с мастером и назначена на вечер завтрашнего дня. А Сергей, — работник того салона, кто и разбирался с его пожеланиями, отрисовывая по Антоновому образцу рисунок нужного размера и дизайна, — уже надиктовал ему кучу советов что делать и чего не делать перед сеансом, которых Шастун придерживался, словно от этого зависела вся его жизнь. Последними из пунктов значились его любимые — выспаться, сытно поесть и комфортно одеться на сеанс. Он-то и в обычные дни от такого не отказывается, — спасибо за возможность удалённой работе, — а сегодня, когда на это есть веская причина, в виде указаний опытного человека, тем более хотелось устроить себе хороший отдых. По словам Сергея, это значительно снизит боль и неудобство, а это оставалось почти главной проблемой, долгое время останавливавшей его в постепенно становившемся навязчивым желании обзавестись тату. Идея вообще зародилась как глупость — Дима в шутку предложил набить что-то на видном месте, чтобы позлить бросившего его по молодости придурка, который любил всем в их компании мозг выносить по этому поводу, мол, чтоб не страдали фигнёй и не портили себе внешность. Антон поржал, отмахнулся, не придав значения, а потом несколько раз с тоски да ностальгии всерьёз порывался воплотить шутку в жизнь — причём набить не абы что, а рисунки, какие ему этот придурок и дарил, пока встречались. Неугомонный юношеский максимализм отказывался признавать, что тому уже было всё равно и ни ругаться, ни вымаливать на коленях прощения к нему бы после такого пируэта не прибежали; благо друзья мысль эту донесли до него вовремя. А потом как-то забылось. На время. За прошедшие восемь лет Антон к мыслям о тату частенько возвращался, только уже осознанно. Но всё медлил, надеясь, что это очередная временная гиперфиксация. Долгое время просто читал, разузнавая подробности да нюансы, знакомых расспрашивал, что уже на опыте, друзьям мозг выносил периодически — и, видимо, в какой-то момент особенно зачастил и даже переборщил с разговорами, раз те дружно скинулись ему на подарочный сертификат и направили по нужному адресу самому разбираться со своими пожеланиями. И тут страшно стало до жопы. Нет, сначала, конечно же, накрыло детской радостью, что всё наконец решили за него, избавив от мороки поисков, лишних телефонных переговоров и что ещё более приятно — большей части денежных трат. Да и колебаний, которые его самого уже порядком задолбали. Только после, когда он уже держал в руках распечатанный пока на обычной бумаге, но уже готовый эскиз, выслушивая все указания, коленки нехило прошило дрожью: Антон не совсем понимал свой болевой порог и неизвестность ощущений пугала. А что, если он на середине передумает? А что, если завтра же вся эта затея ему снова разонравится? А что, если… Да Антону в целом было сложно решения принимать. Он мог по полчаса мучиться, метаясь от полки к полке в магазине, выбирая вкус чипсов и распугивая своей дёрганостью всех сотрудников, желающих помочь, что уж говорить о рисунке, который с ним будет надолго — а если надоест, но будет слишком больно, чтобы перекрыть или свести, так и подавно на всю жизнь останется. Страшно, ответственно, но всё равно хочется. Замкнутый круг.

***

На свежую голову думается лучше, и страх, пусть и не сходит на нет, но значительно утихает под логичным «уже решился, что теперь дёргаться». Несмотря на нервы, выспаться получается, настроение не портит даже задержавшийся с обедом доставщик, потому что ест Антон почти перед самым выходом и не волнуется, что сгрызёт все ногти с заусенцами от голода под конец сеанса. Ещё и таксист по дороге учтиво молчит, не вырывая его из таинственного залипания в окно под тихую музыку, играющую по радио, и Шаст думает, не потратил ли он уже всю выданную судьбой удачу на сегодня, потому что давно у него ничего не проходило столь гладко. Даже погода, что несвойственно мёрзлому концу февраля, радует показавшимся меж лёгких облаков солнцем, грея порозовевшие на морозе щёки, пока Антон нелепо ковыляет меж высоких сугробов по обеим сторонам узкой тропинки прямиком к знакомой уже двери салона. За стойкой ресепшн его встречают всё те же добрые карие глаза, оттеняемые такого же цвета рубашкой, Сергея, — как он в этот раз подмечает на бейджике, — Матвиенко, что уже вымотанной за день улыбкой приветствует посетителя. Тот быстро проводит Антона к необходимому кабинету, сообщая, что мастеру уже передал эскиз и вообще: — Нечего так трястись, Антон Андреевич. Ручаюсь вам, это мой хороший друг, он сделает всё на высоте, я его знаю. Извиняюсь, — и, так и не дав Шастуну заявить, что ничего он тут не трясётся или хотя бы поблагодарить за беспокойство, отвлекается на звонок. — Да? А, конечно, давайте напомню время, — кивком головы подсказывает Антону входить в комнату и не дожидаться его, пока сам уже вновь убегает вертеться над журналом за своим рабочим местом. Антон, решив не тянуть, как было велено, сразу стучится. Мандража на удивление нет, дело то в начитанных самому себе мотивационных речах по дороге или удачном начале дня, которое оставило Антону нервы и силы на спокойное контактирование с людьми до самого вечера — неизвестно. Но он сам удивляется с какой уверенностью отворяет дверь, и, сунув острый заинтересованный нос в приоткрывшуюся взору комнату, интересуется: — Можно? — Здравствуйте, да. Шастун проскальзывает в дверь, чуть не зацепив сумкой дверную ручку и не развалившись прям на пороге, как в тех же пресловутых Пятидесяти оттенках, которые накануне его потянула смотреть Олеся, с явным недовольством «как это ты ни разу не видел эту легенду кинематографа», заставив краснеть весь пошлый марафон из трёх частей. Только сейчас «легенда кинематографа» приобретала вполне себе реальный вид, потому что, пусть он и не упал в первые же секунды знакомства, а выпутавшись, спокойно прошёл и закрыл за собой дверь, — дизайн комнаты вновь окунул в воспоминания, но уже ближе к середине фильма, когда неприметная связка ключей открывала Красную Игровую. Впрочем, конечно, впечатлённое юношеское сознание утрировало, заставив Антона на пару мгновений замяться, засомневавшись, — а не подшутили ли друзья, отправив его в какой-то подпольный БДСМ-клуб. В комнате всего-то пара пошловатых тематических картин на стенах, преобладающий бордовый цвет в интерьере, общий и локальный, — у самого рабочего места, — свет, тумбочки, полки да кресло-кушетка. И мужчина, что уже в перчатках стоит полубоком к двери и подготавливает всё необходимое оборудование. Антон невольно задерживает дыхание, наблюдая за смутно знакомыми чертами серьёзного профиля его лица и надеется, что не будет выглядеть полным идиотом со своей несерьёзной и простенькой тату. У мастера ведь явно вкус получше его собственного будет: одна рука от плеча до запястья забита различными рисунками с множеством деталей, несмотря на разнообразие выглядящими композицией в едином стиле. Антон уже предвкушает как весь сеанс будет разглядывать каждую мелочь рукава, гадая над смыслом. Может хотя бы это займёт его мысли, вытеснив рой бесполезных загонов. — Кофе, энергетики, алкоголь — что-то пили из этого последние сутки? — уже громче и развернувшись с улыбкой на лице к клиенту спрашивает мужчина, да только, встретившись с ним взглядом, выдавить что-то в ответ Антон уже не способен. Так и замирает с застрявшим поперёк горла «нет, все указания соблюдал», когда на середине фразы до него доходит кто именно это говорит. И непонятно почему Антона сразу не озарило кому принадлежал голос: то ли мозг всячески отрицал возможность такого совпадения, то ли густая ухоженная щетина, что скрывала половину знакомых черт лица, никак не могла столь же гармонично наложиться на воспоминания — на молодое лицо, не тронутое мелкими морщинками в уголках глаз и пеленой усталости в них же. — Да… — подвисает, не сразу соображая что и на что отвечает. — Ой, в смысле нет. Не пил. Антон чувствует как вся его уверенность распадается на песчинки, быстро сыплясь сквозь пальцы, и надеется, что образовавшиеся зыбучие пески под ногами поглотят его по макушку, сиюсекундно исполняя желание провалиться сквозь пол. Арсений же, напротив, чувствует себя замечательно, судя по лёгкой улыбке и легко брошенному: — Хорошо. Тогда можем приступать. К Антону с неясной тоской в груди приходит осознание — тот его не узнал. И так же быстро испаряется, сдаваясь логичному «и не должен». Больше должно удивлять, что Антон сам помнит глупые интрижки по молодости, едва ли не приписывая им какую-то сверхзначимость или нарекая первой любовью. Ну было и было, чё бубнить, правильно? Да и к тому же, может Шаст просто обознался? Он молча разглядывает мужчину, пока тот маячит у него в ногах, подготавливая кожу бритвой, антисептиком, каким-то прохладным гелем, который помогает перевести эскиз на кожу и завороженно кивает, соглашаясь начинать, когда видит в зеркале в полный рост очертания рисунка на бедре, будто начерченного умелой рукой простой синей ручкой. — Красиво, вам пойдёт, — сообщает он, знакомой добродушной улыбкой вынуждая Антона признать: не обознался. От комплимента становится неконтролируемо приятно, да и уверенности в выборе сильно прибавляется, пусть Антон и понимает, что слова эти могут быть обычной профессиональной вежливостью. Ещё раз коротко пробежавшись взглядом по бедру, Шаст кивает, стараясь сосредоточить всё внимание на главной задаче вечера, а именно — уйти с нормальным чётким рисунком, который его устроит, и случайно не устроить драму на ровном месте. — Какие-то ещё пожелания будут? Могу добавить что-то вручную, если хотите, — видимо, неправильно поняв заминку у зеркала, спрашивает причина Антоновых раздумий. — Нет, давайте бить так, — всё ещё не поворачивается, немного дёргано поправляя боксеры, в которых пришлось остаться для лучшего доступа к бедру, и смотрясь в зеркало. — Если сомневаетесь, не бойтесь попросить перенести сеанс или сменить мастера, всё-таки это проще, чем потом выводить тату или требовать переделать. Тем более дважды подумайте, если делаете на спор или это было слишком спонтанным решением. Арсений продолжает спокойно прощупывать почву такого смятения юноши, видимо, совершенно не подозревая, что причиной мог стать и стал он сам. — Я думал почти восемь лет, — бросает Шаст, разворачиваясь. — Немало, — присвистывает мужчина, задумчиво почесав щетину на щеке. — Хорошо, тогда… — Да-да, бьём, извините, что затягиваю. — Ничего. Располагайтесь и начнём. Арсений, подходя к рабочему месту сразу становится собранней и серьёзней, не давая усомниться в словах Матвиенко, — мастер он, судя по всему, действительно хороший. И это удивляет Антона донельзя. Не сам факт его профессионализма, конечно, — Сергей показывал ему портфолио мастера, и ещё тогда ему показался отдалённо знакомым стиль работ, но он не придал этому значения, — а выбранное им направление. Как от масляных красок, граффити баллончиками на старых гаражах и набросков в тетрадях простыми карандашами, которыми горел Арсений последние месяцы их отношений в свои девятнадцать, он дошёл до работы в не самом последнем, между прочим, тату салоне их города, так ещё и забил руку, хотя сам с пренебрежением относился к подобному виду самовыражений? — Садитесь сюда, Антон, можете и прилечь, если будет удобно, — слегка откинув спинку кресла-кушетки и подвинув ближе небольшой столик с тарелкой мелких закусок в виде фруктов и миски, полной шоколадных батончиков, говорит Арсений, — ногу здесь положите. И не бойтесь так, давайте живее. Да неужели это так очевидно?! Антон же не трясётся в припадке, максимум растерян немного, ничего он не боится. Внутренние негодования приходится отложить на потом, потому что он и так своей нерешительностью задерживает мужчину, который наверняка последнего чего желает в вечер под конец недели — промучиться до ночи на работе из-за его заторможенности. Располагается Антон полусидя, сразу отмечая удобную, но не слишком мягкую обивку кушетки, на которой можно будет весь час сидеть, не ворочаясь, без последствий в виде затёкших конечностей. Он запихивает себе в рот какой-то миниатюрный батончик сникерса со стола, хотя сам поел от силы полчаса назад, чтобы занять свой рот чем-то и сбить неловкость тишины, которую, наверное, чувствовал лишь он один. Арсений придвигает ближе невысокий стул и начинает вертеться над собственной передвижной тумбой со всякими атрибутами, которые всё больше начинали устрашать Шастуна, стоило заприметить боковым зрением блестящие иглы, ватные диски с антисептиком или какие-то ещё странные вещи, выглядящие как орудие пыток. В том числе и саму тату-машинку, которая тут же оказывается в руках мастера. Он удобно умещается над его бедром, ещё раз продезинфицировав свои руки в перчатках и набрав краски из ёмкости, начинает вести аккуратный контур, чётко виднеющийся на бледноватой коже даже с высоты Антонового роста и в такой неудобной позе. Больно. Не смертельно и не до скрипа зубов, но ощутимо и явно некомфортно, отчего рефлекторно хочется дёрнуть ногой и потереть больное место, но Шаст прекрасно понимает, что ему здесь не акварелью ногу расписывают и даже не прививку ставят, что заживёт сама, если не так ткнуть, так что смиренно терпит, сцепляя зубы и не отводя взгляд, словно заворожённый. Поджимает только пальцы на ногах и чувствует, как Арсений второй ладонью его ляжку несильно сжимает, отрываясь только когда нужно смахнуть ватным диском излишки краски с кожи. — Всё нормально, выдержите за раз всё до конца сделать? — в очередной раз прервавшись, чтобы набрать краски и заменить старую пропитанную вату чистой салфеткой, интересуется он. — Надеюсь. Антон и правда очень надеется, потому что второй раз сидеть наедине с бывшим в кабинете не намерен ни под каким предлогом. Он снова тянет в рот какие-то конфеты со стола, ест банан, а после кидает в рот какой-то сосательный леденец, потому что это очень помогает отвлечься, не столько от боли, сколько от сосредоточенного, серьёзного Арсения, что без стеснения уже облапал всё его бедро в процессе работы. И что уже выводит аккуратные очертания кита на светлой коже, гипнотизируя уверенными отточенными движениями. Антон невольно вспоминает как тот точно так же, штрих за штрихом, бесконечно долго рисовал в своей излюбленной тетради на коленке, склонившись над ней в три погибели и был так же точно отрешён от всего мира. — Так, здесь закончили, — поднимаясь и потягиваясь, говорит мужчина. От долгого пребывания в скрюченной позе спина наверняка ноет, а на пальцах ещё ощущается фантомная вибрация, потому что он сразу немного потрясывает ими в воздухе, смахивая неприятное ощущение. Шаст оглядывает получившийся контур рисунка и удовлетворённо выдыхает, не замечая никаких проблем. Только немного порозовевшая кожа в месте, которое пальцами цепко обхватывал Арсений. — Теперь мне нужно устроиться удобнее, чтоб на внутренней стороне бедра нанести, двиньтесь чуть ближе к краю и ногу закиньте сюда, пожалуйста. Он легонько хлопает ладонью по стене, показывая куда именно опереться и двигает стул, опускаясь между ног Антона, когда тот, заметно тормозя, всё же закидывает свою неуклюжую длинную конечность. Смотрит внимательно на то, как Арсений совершенно невозмутимо устраивается на своём прежнем месте, пока в собственной голове как назло Олесин голос дублирует ехидный подкол про «раздвинуть ноги перед мастером». Антон вновь напрягается и отвлекается на боль, мазнувшую по бедру, когда Попов возвращается к работе, но следом же переключается на вновь обхватившую и удобно зафиксировавшую его бедро руку. Антон незаметно прокашливается, пьёт воду из бутылки с того же столика и пытается хоть чем-то отвлечь себя, потому что жужжание тату-машинки по ощущениям нисколько не убавляет его неловкости и стеснения от столь странной позы и столь же странной встречи. — Ты… э-э-э… Вы давно тут работаете? И вообще занимаетесь… — Шаст, — строго и как-то даже грубо обрывает его незаконченную мысль мужчина, не отвлекаясь от работы. У Антона всё ухает вниз со скоростью, противоречащей законам физики, стоит до сознания дойти такому давнему, личному обращению. — Все интересующие тебя вопросы касательно моей работы ты мог и должен был задать Сергею. А сейчас, будь добр, досиди уже в тишине до конца сеанса, это тебе не встреча выпускников, и я не подружка, мастер по маникюру, меня отвлекать нельзя. — Я… конечно. Просто подумал, что ты меня не помнишь, и ну… неважно. Извини. Я понял. Зря Антон посчитал, что сильнее за этот вечер уже не удивиться. Он в ахуе. — Узнал. Вернее подозревал ещё с момента, когда Серёжа твою фамилию назвал — не так уж и много на Питер Шастунов, думаю. А сегодня убедился. Голос его бесцветен, но, уже вцепившись в не самый добрый тон вначале, Антон моментально делает вывод: встрече Арсений, мягко говоря, не рад. Притворялся, что не узнал, чтобы не создавать неловкостей? Понадеялся, что сам Антон его не узнал? Не просто так предлагал сменить мастера или перенести сеанс, а Шаст не уловил очевидного намёка? Загоняясь про себя и умолкнув, пока Арсений вновь сосредоточенно возвращается к работе, Антон пытается думать о чём-то отвлечённом, однако кожа на внутренней стороне бедра гораздо чувствительней, поэтому даётся это с бо́льшим трудом, чем в первой половине сеанса, и в какой-то момент Антон, перестав прикусывать щёку, шипит, отвлекая мужчину. — Так больно? — с ноткой сочувствия интересуется он, приостанавливаясь. Вновь меняет салфетки, стирает щекотно потёкшую краску, давая небольшую передышку. Антон, не желая распинаться, в ответ просто кивает. — Я бы поцеловал, но не гигиенично. Смеётся, глядя на одновременно насупленное от неприятных ощущений и ошалевшее с его фразы лицо: — Шучу же, — жмёт плечами. — Ещё чуть ногу подними, — подталкивает прохладной тыльной стороной ладони в перчатке его под коленкой и просит Арсений. Антон готов проклинать его за эту пытку до конца жизни. Зардевшись и от неожиданного дурацкого — в арсеньевском стиле — прикола и от провокационной позы, он молится только о том, чтоб поскорее оказаться дома и забыть этот поход в салон как страшный сон. Хотя вряд ли это вообще возможно, когда на его коже буквально клеймом отпечатано, так ещё и руками самой проблемы, перманентное напоминание. Он стойко высиживает оставшееся время, которое Арсений будто тянет, силясь не съесть все конфеты, заманчиво блестящие обёртками в ажурной миске, и не прослыть плаксивым ребёнком, даже если это будет стоить ему прокусанной щеки. Спасительное «закончили» заставляет выдохнуть с облегчением, а руки Арсения, на коленке и его собственной ладони, помогающие осторожно подняться на ноги, уже не так смущают. — Что ты там спрашивал, как я к этому пришёл? — наконец заговаривает Арсений, звуча не так холодно. И Антон быстро кивает, пока его усаживают на край кресла, поставив ногу на низкий стул и начиная окончательно стирать всю лишнюю краску и обрабатывать. — Да, ты же вроде сам всех гонял за тату… — припоминает Шаст. Но Арсений на это прыскает, удивлённо вскидывая брови. — Прям гонял? Просто отчитывал по делу, не утрируй, Шаст, — качает головой, всё ещё веселясь. — То, что они прям на лице себе всякую фигню накалывали, ты не помнишь? И не у лучших мастеров, я тебе скажу, иногда и самостоятельно. Мелкие же были пиздюки, родители денег не всегда давали, как и разрешение, вот и пытались выделиться, всякое творили. А потом кого на работу нормально не брали, кого в школе чморили… Так что да, может я перегибал, но неспроста ведь. Шастун понятливо кивает, вспоминая что-то подобное. Недавно даже встречался с Димкой Журавлём, — тоже по молодости бывшем с ними в компании и набившем какую-то фигню на плече, — тот сам показал какие рубцы на коже остались, после того как он это тату свёл. — А я уже тогда всей этой темой интересовался, вот и больно видеть было, как они себе кожу уродовали. — Ну а… давно ты в салон устроился?.. — Антон чувствует себя глупо, потому что об опыте мастера действительно нужно было расспрашивать у Матвиенко ещё до сеанса, но Шаст со своей инфантильностью, только портфолио его глянув, согласился, не желая больше отвлекать Сергея и переключаясь на врученный в руки отрисованный эскиз. — Ну как устроился, — усмехается он, — скорее сам его и устроил. С Серёжей напополам. — И вновь переключается на работу, пока Антон пытается переварить новую информацию. — Клеим плёнку? — Стой… а можно сначала сфоткать? Хочу друзьям отправить. — Да, без проблем, — коротко улыбается и, недолго пронаблюдав за пытающимся извернуться для ровного кадра Антоном, предлагает, — помочь? Сняв перчатки и получив в руки телефон с открытой уже камерой, мягко обхватывает наконец-то свободной от латекса ладонью его бедро чуть ниже рисунка, так что жилистая кисть со слегка заходящим на неё рукавом тату прекрасно видна в кадре. Щёлкает пару раз, возвращая телефон, и как ни в чём не бывало, вновь натягивает перчатки, обеззараживая руки. — Серёжа? — вернувшись к теме, интересуется Антон. — Администратор ваш на ресепшн? — А ты его не помнишь? Мы с ним вроде познакомились ещё до того, как с тобой расстались, — так легко об этом говорит, что Антон охреневать не успевает. — Наверное, на тот момент ты уже не особо делился со мной тем, что в твоей жизни происходит, — старается ровно произнести Шаст, потому что сейчас претензии и разборки уже не имеют никакого значения. И Арсений, наверняка поддерживая эту мысль, выпад просто игнорирует. — Он тут не работает, на самом деле, временно взял на себя обязанности, пока мы нового работника ищем. Наш прошлый администратор в декрет ушла, — поясняет он, пока спрыскивает кожу какими-то средствами, дезинфицирует, протирает и клеит защитную плёнку. — Да и твоим эскизом занялся, пока меня в городе не было. Ну, вернее, мне все твои пожелания описал, отправил фотку с примером, которую ты ему дал, а я уже внёс правки, добавил что-то и отправил ему итоговый вариант. Так всё и утвердили, — с явным удовольствием наблюдает, как Шаст в лице вытягивается. — Обычно такие вещи лично с мастером обсуждаются, но в этот раз не было возможности, Серёжа выручил. Так… В целом мы закончили, можешь глянуть результат. И пока Антон, доковыляв до зеркала, немного вертится возле него, осматривая красивую новую тату, Арсений опирается спиной о стену и рассматривает его. Шасту под этим пристальным вниманием быстро становится неловко, поэтому он ещё немного поразглядывав рисунок, хватает висящую на спинке стула одежду, натягивая предусмотрительно свободные в бёдрах штаны. — Сам-то ты как, почему решил?.. Но договорить Арсению не даёт тихий стук в дверь и показавшееся в проёме лицо Матвиенко. — Арс, вы тут закругляетесь? Я тебе ключи оставил на месте, свалю пораньше, ладно? Сам закрой всё, остальные разошлись давно, так что разбирайся тут с делами, а я погнал. — Спасибо, Серёж, — кивает мужчина, но когда дверь закрывается, а его внимание возвращается к Шасту, тот уже застёгивает куртку, явно не желая продолжать мило беседовать. И Попову остаётся только кивнуть понятливо и продиктовать все необходимые запреты и указания по уходу за тату, явно не особо внимательному парню, что витает в своих мыслях — точно что-нибудь пропустит и будет шариться по левым сайтам с сомнительными советами. На всякий случай берёт с него слово неукоснительно придерживаться всего вышеперечисленного, и если что — писать Серёже. — Спасибо, — слабо улыбнувшись, кивает Шаст. — И через шесть дней жду, позже напишешь Серёже время уточнить. Сниму тебе плёнку, тогда уже можно будет… — Стой, стой, стой! А я не могу сам её снять? — удивлённо, уже шагнув в сторону двери, перебивает Антон. — Я настоятельно рекомендую прийти. Тем более я хочу убедиться в том, что всё хорошо зажило. Антон мнётся недолго, но сдаётся под натиском знающего своё дело мастера — всё-таки лучше доверить ему, чем самому изворачиваться, пытаясь чёрт знает как отодрать плёнку. — Ладно, я приду. Спасибо ещё раз. И уже в дверях Арсений окрикивает его, особенно знакомо улыбнувшись: — Рад был повидаться, Шаст.

***

Антон отправляет фото Олесе уже поздно ночью, тщательно обрезая кадр, чтобы рука Арсения, неприлично держащая его за бедро, туда не влезла. Он вертится за столом, стараясь сесть так, чтобы не задевать слабо побаливающую от касаний кожу на ноге, случайно не содрать плёнку об стул и устало трёт виски, возвращаясь к экрану компьютера, что в полной темноте уже невыносимо раздражал и без того уставшие глаза. И впору было бы всё выключить, перенеся работу на завтра, благо на него не давили горящие дедлайны и строгое руководство — и вполне сносный начальник не станет требовать задачи раньше срока, да только Шаст не хотел со своими мыслями оставаться один на один. Антон поражён тем, как жизнь любит сводить людей спустя время. У него это происходило постоянно: от случайных встреч в кафе и парках с бывшими одногруппниками, в маршрутке с друзьями из школьной сборной КВН-а, в магазинах и аптеках с детьми маминых подруг, что с ним в один детсад ходили. Да постоянно. Но отчего-то к встрече с Арсением он был просто не готов, уверенный в том, что жизнь бесповоротно развела их дороги. Расстались они без особых скандалов. Один лишь Антон долгое время хранил в себе невыносимую обиду, впрочем без особого желания мстить или что-то предпринимать: Арсений изначально не считал их отношения чем-то серьёзным. И как бы Антон ни хотел, изменить это у него не получилось. У них была прекрасная компания, которой тусили они с детства, когда ещё днями напролёт можно было беззаботно гонять в казаки-разбойники во дворе рядом с гаражами. Арсений редко появлялся вместе со всеми из-за строгих родителей, всё время сохраняя вокруг себя какую-то интригу и флёр таинственности, как выражались девчонки, пускающие на него слюни с шестого класса. Антон только фыркал на эти формулировки, видя в этом Арсении не более чем соперника в симпатии Ирки из седьмого «а». До тех пор, конечно, пока все они не подросли, а этот самый «таинственный» неожиданно не решил приударить за ним самим. Как в этом сумбуре ему стало совершенно всё равно на Иру, а всё внимание методично переключал на себя Попов, он сейчас и не вспомнит, как и то, как Дима отреагировал на его внезапный каминг аут — память штука неумолимая. Зато хорошо помнит как было замечательно утыкаться замёрзшим от холодного ветра носом в арсеньевскую кожанку на плече, когда тот пригласил его первого прокатиться с ним на подаренном родителями на совершеннолетие мотоцикле. Да как они мялись подолгу в подъезде, когда Арс уже за полночь провожал его домой, любой ценой оправдывая перед антоновыми родителями такие гуляния, хотя те, наверное, изначально видели их обоих, влюбленных по уши, насквозь. Из всех Попов повзрослел первым, начал думать об учёбе, работе, переезде от родителей, о будущем. Ему стало интересней водится с теми, кто постарше, а Антон всё больше выглядел назойливой девчонкой, которая беспричинно гордится тем, что охмурила старшеклассника и уже собирается за него замуж. Арсений же мягко, но абсолютно ясно дал понять, что серьёзных планов на него не имеет и дальнейшую жизнь с ним планировать не станет. Так и разошлись постепенно и по жизни, и в интересах, и компания их тоже развалилась, а новостями о новых своих друзьях, интересах и планах он на тот момент с Антоном уже не делился. Со стоном отодвигая от себя ноутбук, Шаст прикладывается лбом к нагретой поверхности стола и стонет повторно с тем же недовольством — так хотелось остудить мысли хотя бы об прохладную скатерть. Краем глаза он видит загоревшийся экран телефона, но в сон клонит слишком сильно. Он обещает себе не забыть ответить Олесе, не видя ничего страшного в том, чтобы уместившись щекой на сложенных перед собой руках, вздремнуть полчасика, а после вернуться к работе, раз и та сейчас от навязчивых мыслей оберегать перестала. Он уже не в силах дойти до кровати и ещё там потратить полчаса в поисках удобной позы с этой блядской плёнкой на ноге, поэтому готов пожертвовать осанкой и позвоночником, лишь бы хоть ненадолго отключиться от мира сего. Только впечатлённое эмоциями прошедшего дня и одурманенное непроизвольным скучанием по прошлому сознание не даёт передохнуть даже во сне. В груди разливается необъяснимое тепло, когда он всецело погружается в яркие и совсем неуправляемые им счастливые картинки. Антон поклясться готов, что в какой-то момент он чувствует даже запахи. Горячий июльский воздух, когда Арсений вытаскивал его из дома в полдень, в самую жару, чтобы погулять только вдвоём, облившись водой из дворовой колонки, и обгореть по самые уши. Таскать вместе сладкую вату, которую стали продавать неподалёку и которая таяла на солнце не успевали они и обратно в свой двор вернуться. И сквозь всё остальное — отчётливый едкий запах бензина, когда Арсений вымазанными руками, после ремонта мотоцикла в отцовском гараже, лез его обнимать. В конце всё перерастает в какую-то ересь — Антон никогда не мог похвастаться хорошей фантазией в реальности, но, судя по его снам, она у него точно была. И пусть откуда-то взявшийся всемирный апокалипсис в его сне немного сбивает и притупляет весь трогательный, романтичный настрой, но из памяти не стирается. И поэтому просыпается Шаст, ещё несколько минут пытаясь сообразить кто он и где, пока не различает помимо шума в ушах гудение холодильника, а помимо звёздочек, пляшущих перед глазами в полной темноте, очертания вырубившегося ноутбука перед собой на столе. На удивление спина ноет не так уж и сильно, поэтому, немного повертевшись из стороны в сторону в своеобразной разминке, Антон со спокойной душой берёт телефон и удивлённо обнаруживает, что поспал от силы пятнадцать минут. Сил возвращаться к работе нет совершенно, тем более, учитывая, что нужно искать зарядку для ноута, которую он пнул куда-то днём, пытаясь быстро навести порядок в квартире, чтобы не опозориться перед, точно увидевшим бы его срач в щели двери, доставщиком. Голова после короткой дрёмы только ещё более устало валится на бок, не удерживаясь ровно даже на опоре в виде ладони, уперевшейся локтем в стол руки, и, теперь уже вынуждено, Антон бредёт в сторону кровати. Не сильно парясь о тату, падает на бок, подтянув одеяло до плеч и врубив телефон — уведомлений на экране оказывается несколько. Шаст сбавляет яркость экрана, пока читает Олесины комментарии к его обновке, которые та по обычаю завершает «Позу отправь, пусть тоже глянет». Антон и отправляет, выбирая последнюю фотку в галерее, ту же, что присылал ей. И уже собирается уткнуться лбом в так желанно прохладную подушку и сладко просопеть в неё до самого утра, как взгляд натыкается на незнакомый номер, сообщение которого коротко и полностью вмещается в строке уведомлений. +7987… 00:13. «Здравствуй, Антон. Как твоё тату, как состояние?» На автомате перейдя в чат, Антону хочется только стукнуть чем-нибудь себя по голове, желательно посильнее, чтобы была уважительная причина не отвечать до утра. Вот зачем надо было сейчас в это лезть? Завтра мог бы на свежую голову ответить. Явно же не Матвиенко пишет — тот у него уже записан, да и на кой ему это надо было бы в такое позднее время. Налицо арсеньевские приколы.

Шаст.

00:32.

«Откуда мой номер?»

Мужчина, словно только его сообщения и ждал, быстро появляется в чате, не давая Антону с чистой совестью уйти спать и начиная что-то писать. +7987… 00:33. «Взял у Серёжи» «Так как самочувствие?»

Шаст.

00:33.

«Всё в порядке»

Арсений, видимо получив ответ на все волнующие его вопросы, испаряется. Но теперь по закону подлости в чате возникает Дима, что-то активно написывая, и Шаст вновь преодолевает желание завалится спать как есть, ответив всем только завтра. Интерес берёт верх. После всех Димкиных поддерживающих «ахуенно» и, то ли заботливых дружеских, то ли докторских замашек в виде «температуры нет, хорошо заживает?» идёт странное: Поз. 00:34. «Знакомое тату» Антон пытается сообразить пару секунд, но сонный мозг будто не прогружается, выдавая озадаченное:

Шаст.

00:34.

«Я же тебе эскиз отправлял, вот и помнишь»

Поз. 00:35. «Да не твоё, блять, Шаст» «У мастера на руке» Шастун замирает ахуевше. Действительно: блять. Листая чат вверх и открывая отправленный кадр, понимает, что фото другу он не обрезал, как сделал это, кидая Олесе. Блять, ему точно не надо было сегодня брать в руки телефон. Поз. 00:35. «Я даже вспомнил где его видел» «У Арсения в инстаграме. Это он, да?» «Антон, ты как? Ау?»

Шаст.

00:37.

«Он, Поз. Потом объясню»

«И почему ты не сказал, что знаешь инсту Арсения?»

Поз. 00:37. «Да я и не знаю, мне просто Журавлёв показал его фотки. Это когда мы в баре том встретились, ты отходил пока, он пару слов кинул о том, что Арсений его раньше за тату осуждал, а сейчас сам руку всю забил» «Тогда и показал» Антон не отвечает. Только думает на какой же тесной планете они, оказывается, живут, раз даже спустя столько лет сталкиваются и каким-то таинственным образом влияют на жизни друг друга совершенно случайными действиями. И который раз поражается фотографической памяти Димы. Много раз она его здорово выручала, а сейчас неожиданно сыграла против — не хотелось пересказывать встречу с Арсением и слушать ещё большее количество подколов Олеси, а он уверен, до неё эти новости дойдут быстро. Тяжко вздыхая и собираясь оставить мысли об этом на завтрашний день, Антон чат с другом закрывает. Спать всё ещё клонит сильно, но перед тем как окончательно на сегодня упасть лицом в подушку, он решает утолить резко зародившееся в нём любопытство.

Шаст.

00:40.

«Арс, а ты байк продал, да?»

Арсений. 00:42. «А ты чего не спишь до сих пор? Я тебя не разбудил случайно?» «Давно продал»

Шаст.

00:42.

«Жалко»

***

Кожаная обивка липнет к вновь оголённым бёдрам, Шаст трёт вспотевшие ладони о розовое худи и старается незаметно опустить его ниже. Перед выходом он долго отмокал в ванной, начитавшись, что перед снятием плёнки необходимо распарить кожу, пусть подобных указаний Арсений ему и не давал, поэтому сидеть сейчас в одних боксерах было значительно прохладнее, чем в прошлый раз. Да и неловко, хотя Арс на него почти не смотрел, всё ещё заканчивая с уборкой рабочего места после прошлого клиента, — Шаст зачем-то заявился к нему раньше обозначенного часа. Антон молча гипнотизирует взглядом закрытую дверь, задумчиво постукивая пальцами по чехлу телефона в собственных руках. Не хотелось отвлекать Арсения от дел и докучать своим присутствием. Хотя, судя по всему, его оно никак не напрягало, даже наоборот. Зависать в своих мыслях в этом кабинете словно становилось традицией. Но Антон не мог не прокручивать в голове произошедший ранее диалог. Ситуация слегка напрягала. О времени он договаривался лично с Арсением, потому что Сергея тревожить уже было как-то неловко, тем более, раз это и не его работа вовсе, — может уже и нового работника нашли, — Антон не собирался написывать кому-то ещё, когда Арсений сам не раз за прошедшую почти неделю ловко выводил его на разговоры, прикрываясь профессиональным интересом. Поэтому, договорившись на сегодняшний день, Антон с уверенностью заявился в салон. Но наткнулся в коридоре на удивлённый взгляд всё ещё работающего на месте администратора Матвиенко: — Антон? Здравствуйте. Шаст, стянув с ещё немного влажной после душа головы тёплую шапку, ответно кивает в приветствии Сергею. — Здравствуйте. — Какими судьбами? — Так я к Арсению, — немного озадаченно тянет он. Сергей не в курсе его записи, Арсений не внёс это в свой график? — Странно, он вроде хорошо всё делает, к нему с жалобами не возвращаются… — Да нет, я… ну это… плёнку же снять, — брови Сергея ненадолго взмывают ко лбу, а потом на губах возникает странная улыбка. — За этим обычно тоже не возвращаются. Но хорошо, прослежу чтобы вас никто не отвлекал. Можешь уже пройти, — как и в прошлый раз указывая в направлении нужной двери и глянув на наручные часы, сообщает он. — Только подожди минутку, у него не так давно сеанс с другим клиентом закончился. Хотя, думаю, можешь у него в кабинете и подождать. — Да я… — слегка сбитого с толку Антона быстро подталкивают в спину в нужном направлении, хлопнув пару раз по плечу и пожелав удачи. И вот сейчас, Шаст вынужден вариться в размышлениях — зачем Арсений вытянул его второй раз, если с другими такое не практикует, и почему Серёжа так акцентировал на этом внимание? Интересно, а Арсений ему рассказал?.. Впрочем, это не его, Антона, дело. — Ты так и не ответил в прошлый раз: почему решил тату набить, почему думал так долго, как сам живёшь сейчас? — Да нечего особо рассказывать, — поёжившись от вырвавшего его из мыслей размеренного голоса мужчины и скользнувшего по себе взгляда, с сожалением признаёт Антон. — Работаю удалённо, поэтому почти всегда дома, до сих пор общаемся с Позовым, помнишь же его? — Арсений, немного зависнув, кивает, видом демонстрируя, что плюс-минус припоминает. — А на личном как? — Я ещё даже не рассказал про татуировку, — посмеивается Шаст оттого, с какой прытью его расспрашивают. Попов кивает, поджимает губы и коротко улыбается. Спрыснув руки антисептиком, он ногой подвигает всё ту же невысокую табуретку ближе к Антону, опираясь на неё коленом, а Шаст только подбирается всем телом, вздыхая. — Больно её стягивать? — Всё в порядке будет, не трясись. И прости, действительно заваливаю вопросами. Ты сильно изменился. Так что с тату, просто захотелось? — Можно и так сказать, долго не решался, выносил всем мозги, вот друзья сертификат и подарили… Антон замолкает, помня, что мастера во время самой работы отвлекать нежелательно. И потому что рассказывать что-то дальше становится неловко. Теперь, — когда его мысли не витают где-то за пределами кабинета, а взгляд отвести от мужчины просто не представляется возможным, — определённо становится ещё более неловко. Он ёрзает перед Арсением, убирая руки в карман худи, снова незаметно поправляя задравшуюся, сбившуюся складками на животе, одежду. Даже в прошлый раз его не настолько смущало сидеть перед Арсением в одном белье снизу. Попов аккуратно укладывает руки на его бёдра, разводя на автомате слегка сведённые колени, — Шаст уже устал краснеть, ну взаправду, что за порностудия у него здесь? — потому что работе своим непонятно откуда взявшимся смущением юноша явно мешает. Он осторожно принимается за плёнку, растягивая её и постепенно отклеивая. Действительно оказывается не больно. И пока Арсений занят, Антон изучающе скользит взглядом по тату на его руке. Задранный рукав кофты позволяет спокойно рассматривать рисунки до самого локтя, и Шастун не отказывает себе в удовольствии беззастенчиво этим любоваться. Где-то на подкорке сознания возникает мысль, что, набей Арсений такое восемь лет назад, — Антон в тот же день отдался бы ему, улёгшись животом на байке прямо в пропахшем старинным хламом и бензином гараже, как в каком-нибудь второсортном порно. Арсению невероятно шло. Хотя сейчас, наверное, идёт даже больше, чем было бы тогда: тот явно смотрел за своей физической формой, тату гармонично сочеталось со всем его образом и работой. Антон не представляет как просидел весь прошлый сеанс здесь, не разглядывая Попова с ног до головы. Собранный, осторожный в каждом движении, в чёрных джинсах, кофте с закатанными рукавами, с парой цепочек, болтающихся на шее, с ещё более густой щетиной и с красиво завивающейся у висков тёмной шевелюрой. С жилистыми руками у его голых раздвинутых ног. Антон почти не дышит, молясь, чтобы мозг не начал активно сращивать, что этот ахуенный мужчина перед ним и тот парень, что почти с десяток лет назад встречался с ним — один и тот же человек, начиная подкидывать картинки, как те же руки касались в разы интимнее, скользя выше, к ягодицам, и сжимая до белых пятен, а эти плотно сомкнутые губы были искажены в довольном оскале, пока Антон смущённо бормотал ему что-то в шею. Господи, да что с ним сегодня такое?! Так невовремя худые бёдра пробирает крупной дрожью, но Антон надеется, что отвлёкшийся на свою передвижную тумбу за салфетками Арсений этого не замечает. Он бережно вытирает его бедро, сначала смоченной водой, а после сухой салфеткой и, так же как и Антон, рассматривает аккуратный рисунок на зажившей коже. Красиво. — Я же говорил, тебе пойдёт, — довольно отмечает Арсений и проводит большим пальцем рядом с татуировкой. Антон мычит что-то невнятное в ответ, соглашаясь. И правда. Арсений соврал ему всего раз в жизни, — когда сказал, что будущего у них нет. Случайное, дурацкое, кратковременное, но случилось же. Мужчина встаёт, отодвигая стул куда-то в сторону и откидывая весь мусор с рабочей поверхности в предусмотрительно оставленное неподалёку мусорное ведро. Антону отчего-то сильно хочется это дурацкое кратковременное продлить. Он цепляет чужую кофту за рукав, не давая Арсению отойти, и с интересом задирая выше. Тот, благо, ничего не говорит, пока рукав собирают складками к самой подмышке и скользят прохладными длинными пальцами по коже. Наверняка приятно — невесомо очерчивают контур разных фигур и надписей, внимательным взглядом бегая по рисунку и по лёгкому рельефу мышц выше локтя. — Это я летом набил, на солнце часто приходилось бывать, вот и выцвела немного местами. Никак не дойдут руки сделать коррекцию, — поясняет он, расценивая по-своему чужой интерес. — Всё равно красиво, — бросает Шаст, через секунду же задумываясь, а надо ли было вообще это говорить. Впрочем Арсений на комплимент ничего не отвечает, только благодарно кивает. И руки устраивает по бокам от сжавшегося в момент Антона, что, пытаясь собрать ноги, только зажимает ими мужчину, не заметив, как тот встал почти вплотную. Шаст сжимает его предплечье, по которому только что легко водил кончиками пальцев, и залипает на улыбке, что играет на губах напротив. Довольной, смелой, игривой. Будоражащей внутри что-то родное и тёплое, пылившееся годами под рёбрами. Простое и в то же время особенное — приятное смятение. Когда знаешь, что всего один шаг — и не нужно будет ничего решать. Только Арсению всё отдать в руки и слегка направлять по желанию. Антону до безумия хочется в это ощущение снова окунуться, и причины себе в этом отказать он не находит, особенно когда руки мужчины так подначивающе проскальзывают на его бёдра, осторожно придвигая ещё чуть ближе к краю и себе, чтобы поравняться практически нос к носу. Неловко оттого, как громко в тишине звучат секунды антонового колебания и взволнованное пыхтение в чужую щёку. Арсений не напирает, но дыхание, наоборот, будто задерживает в ожидании. И Шастун шаг делает. Первый вперёд подаётся, разрешая Арсению его губами завладеть, тычется слепо, потому что глаза невозможно дальше держать открытыми, хочется только чувствовать и совершенно ни о чём не думать. И Попов навстречу льнёт, сразу и без лишних прелюдий голодно вылизывая чужой рот и губы перехватывая осмелевшие. Накидывается на него с совершенно абсурдным для рамок их отношений запалом. С широко разведённых ног Антона ладони ведёт к талии, скрытой объёмным худи, ещё теснее к себе двигая, будто и вовсе под кожу залезть желает. Тот же его поясницу ногами крепко обвивает, полностью это желание разделяя. Штаны не особо приятно соприкасаются с голой, чистой после недавно принятой ванны кожей, а щетина Арсения немного колется под пальцами, когда Шаст, не зная куда деть руки, устраивает их на щеках мужчины. Но всё это только больше распаляет. Его целуют с таким энтузиазмом, будто пытаются возместить за все горькие обиды и длительное скучание, будто расцеловывают все давние душевные терзания, что зажили практически бесследно, но всё ещё оставались блеклыми рубцами на памяти, как старая сведённая наколка. Антон задушенно стонет, когда Попов переходит такими же жадными поцелуями на его шею. Устраивает руки уже на его широких плечах, когда мужчина облюбовывает каждый сантиметр до звучных причмокиваний, и, отпуская прикушенную кожу, зацеловывает розовеющие следы. И так раз за разом, напоследок носом проскользив у него за ухом и ныряя к шее с другой стороны, кусая выпирающую ключицу под оттянутым воротом худи. Всё происходит так стремительно быстро, что Шаст только приоткрытыми губами хватать воздух успевает, и то на автоматизме, потому что шевелиться самому становится лишним. Не из-за боязни любым случайным движением испортить момент, а из-за почти забытого чувства кайфа от полной отдачи контроля над своими чувствами и телом другому человеку. Отстраняясь и показательно послюнив пальцы, Арсений ныряет рукой под его кофту, принимаясь по очереди ласкать твердеющие соски. Антона натурально выгибает от ощущений. Так же желанно-бессознательно, зато вполне предсказуемо для мужчины. Тот всё ещё его придерживает за талию второй рукой, не давая в порыве секундного блаженства упасть спиной назад, устроившись перед ним на кушетке во всей красе — рано. Он снова смакует его губы, заставляя следовать за собой в каждом движении, зеркалить, поддаваться порыву. Антону только в удовольствие. Хочется кофту с Арсения стащить, чтобы остаться хоть здесь на равных, потому что, пусть холодно ногам под поглаживанием чужих горячих ладоней, уже и не было, было непреодолимое желание увидеть Арсения всего — без лишних тряпок, что он мог себе позволить заголить только для того, чтобы высмотреть все детали его татуировки. И то не сильно выше локтя. Будто его мысли были сразу же прочитаны, Попов, оторвавшись от порядком припухших губ, с себя мешающую вещь быстро снимает, бросая смятой на табуретку. Антон вдыхает глубоко и медленно выпускает воздух, стараясь не сильно смущать своим пристальным взглядом, потому что увиденное ему очень сильно импонирует. Он быстро моргает, возвращая глаза к пытливо смотрящим на него серо-голубым. — Сними с меня тоже, — просит совсем глухим шёпотом, двигаясь ближе в безудержном желании прижаться вплотную кожей к коже. И чтобы гулявшие ранее пальцы Арсения по его груди с той же страстью заменил слегка шершавый и мягкий язык. Только вот у Арсения, видимо, совсем иные планы. Вместо того, чтобы раздеть его до конца, он, мягко огладив поясницу и потянув на себя, спускает ноги Антона на пол. Поднимает, разворачивает спиной к себе и, надавив между лопаток, мягко кладёт обратно на кушетку, но уже животом. Шастун не противится уверенным движениям, только взгляд доверчивый бросает через плечо, устроившись на приятно прохладной поверхности щекой и размеренно дыша. В голове белый шум и мысли прерывисты и неразборчивы, словно за помехами советского телека. Но ни за помутнённым разумом, ни за обострёнными чувствами не различается даже толики недовольства — Антон к себе прислушивается. А после всем этим снова завладевает Арсений. Худи на нём задирает повыше, только на спине, чтобы не было неприятно лежать животом на холодной кожаной обивке. Проникает под плотную ткань ладонями, скользя по ровной спине и цепляя позвонки, гладит, явно наслаждаясь голой разгорячённой кожей, покрывающейся крупными мурашками от его касаний. — Жаль у нас не так много времени. Бросает, никак эту мысль дальше не развивая, хотя Антону интересно, что следовало бы за немым «а то бы». Он даже порывается спросить, но Арсений слишком неожиданно тянет с него боксеры до коленей, выбив весь воздух из груди. Гладит уже гораздо ниже поясницы, после и вовсе спустившись к бедру и заскользив пальцами по контуру татуировки. Антон нутром чувствует, что Арсению вид очень нравится, он им любуется бесстыже, исследует руками каждый изгиб. Такое не может не льстить — заветное осознание, что эти интерес и восхищение, читающиеся во всех беглых прикосновениях, взаимны. И конечно, не может не смущать. Появившаяся томная отдышка и пуще прежнего разрумянившееся лицо тому доказательство. — Я был в душе совсем недавно, — сипит Шаст, когда Арсений принимается сминать уже его задницу, не ходя вокруг да около. — Так что можешь… — Вылизать тебя? — перебивает нетерпеливо он, хотя Антон даже близко о таком не думал и от удивления распахивает глаза ошалело. — Ты серьёзно? — аж приподнимается на локтях, чтобы можно было нормально обернуться и посмотреть ему в глаза — может, шутит? Но Арсений, хитро ему ухмыльнувшись, уже опускается на колени, совсем забивая на грязный пол и вообще на всё вокруг происходящее. За дверью — шум из коридора, где Матвиенко громко разговаривает с кем-то по телефону, через стенку соседний рабочий кабинет, откуда едва слышно доносится гул чужих разговоров и жужжание тату-машинки, где-то на стене громко тикают часы. Но всё это смешивается в сторонний, приглушённый шум, пока Шастун лежит полуголый на кресле-кушетке, частым дыханием перебивая всё месиво звуков и концентрируя на себе всё внимание мастера. Хочется взвизгнуть, когда Попов шутливо кусает за ягодицу, заметив как он пристально и настороженно наблюдает за каждым его действием. Но Антон сдерживается, помня, что они в месте не с лучшей звукоизоляцией, и только падает головой обратно на сложенные перед собой руки, немного расслабившись. Арсений такой же дурак, как и раньше. Он лижет место укуса, без слов извиняясь за свою маленькую шалость, и сжимает его бёдра прям под ягодицами, которые тут же слегка разводит в стороны большими пальцами. Шаст ёрзает, с трудом сглатывая, ведь от напряжённого ожидания кажется, что всё внутри замерло и онемело, вплоть до автоматических процессов организма. Щекотное дыхание чувствуется совсем рядом, и желание взвыть нарастает с каждой секундой, как и напряжение, тянущее сладко внизу живота. Арсений наконец пускает в ход язык. Влажной дорожкой проходится от выпирающей косточки копчика вниз и, едва касаясь сжатой дырки, ощущает, как Антон под ним дрожит и пыхтит от почти болезненной смеси смущения и желания. Не останавливаясь, мажет кончиком языка по кругу, продолжая изводить юношу и заставляя того шумно втягивать носом воздух и скрипеть вспотевшими ладонями по кожаной обивке. Такого Арсений с ним ещё не делал. С Антоном вообще никто такого не делал, если быть точнее. И больше всего сейчас желалось оказаться где-то на просторной мягкой кровати, зарыться горящим лицом в подушку и простыни, а ещё позволить себе стонать или хотя бы мычать несдержанно, отзываясь на все движения арсеньевского языка. Шаст почти никогда не был громким в постели, но сейчас запретный плод был слишком сладок, и надобность сдерживаться его буквально душила и выворачивала наизнанку. Он понятия не имел сколько мог так продержаться, казалось, сорвётся в следующую же секунду, когда Арсений снова так невозмутимо разводит в сторону его ягодицы, вжимаясь лицом в промежность, пылко и увлечённо продолжая отлизывать ему там. Глубокие, но быстрые вдохи, перемежающиеся дрожащими всхлипываниями, очень стремительно заполняют комнату. Мужчина теперь полностью держит ладони на его заднице, сминая ярко порозовевшую кожу со следами своих пальцев. Он отстраняется ненадолго, причмокивая влажными губами и переводя дыхание. Антон раскрывает зажмуренные глаза и промаргивается непонимающе, как слепой новорождённый котёнок, пытаясь понять кто он и где. И ему в этом услужливо помогают, шлёпая обострённо-чувствительную кожу и возвращая в реальность низким голосом, от которого Антон вновь зажмуривается, чувствуя как каждое слово, произнесённое таким тоном, резонирует жаром внизу живота. — Антош, не зажимайся. Позволь сделать тебе ещё приятнее. Не то чтобы Шастун сильно напрягался, разве что в попытке незаметно потереться окрепшим членом хоть обо что-то. Безуспешно, потому что отодвигаться от себя хоть на миллиметр ему не давали. Арсений, щекотно надавливая, проходится ногтями по бедрам, — Антон вздрагивает непроизвольно, не удерживая шумного всхлипа, — а после вцепляется в них крепко обеими руками и раздвигает ноги юноши, по которым теперь почти до самых колен тянутся приятно горящие светлые полосы. Антону хочется расцарапать Арсения в ответ, потому что тот чересчур отвлекается. Гладит его, целует, лижет широко по тем же полосам и будто бы совсем про его влажную от слюны и пульсирующую задницу забывает. Хочется хотя бы сжать бёдра потеснее, чтобы хоть так усилить ощущения, но Арсений и тут лишает его любых путей к стимуляции, крепко держа дёрнувшиеся навстречу друг другу колени. — Я не зажимаюсь, — шипит Антон, не выдерживая. — Арсений… — И я могу вставить в тебя язык? — хрипяще отзывается мужчина сзади. — Это звучит слишком… смущающе, но давай, пока я не очнулся от твоих чар и не передумал, — Антон сдаётся, не думая, потому что понимает, что сейчас согласен на всё сумасшествие, пришедшее на ум Арсению, лишь бы ему вернули те желанные жаркие касания умелого языка, искусно доводящего до беспамятства на грани с безумием. Попов удовлетворённо расплывается в улыбке и прищуривается, ловя его расфокусированный взгляд сбоку. Краем глаза Шаст выхватывает, как тот вновь ныряет между половинок, не церемонясь и сразу подставляя кончик языка к колечку мышц. Шаст честно старается не напрягаться, когда в него погружается твёрдый кончик, и нажёвывает щёку изнутри, чтобы не издавать слишком громких звуков. Но от нервов то и дело постукивает полусогнутой ногой по полу и пальцами тарабанит по поверхности перед носом — чай не дома на перинке нежатся и не каждый день такое практикуют. На прилетающий по заду шлепок Антон понятливо успокаивается, держа свои конечности под контролем и не отвлекаясь от шершавых поглаживаний снова вынутого и пошло вылизывавшего снаружи языка. В какой-то момент Арсений, видимо, решает, что мало за сегодня изводил юношу, поэтому доводит его до пика стыда, сплёвывая прямо на промежность и начав едва ли не трахать языком. Но когда до его ушей доносится жалобный скулёж, не скрываемый даже зажатой в зубах ладонью, он отстраняется. Сыто облизывается, наминает его бёдра и ягодицы и, ещё немного поводив между ними языком, отстраняется. Чмокает влажно напоследок краснеющее от шлепков место и поднимается. Антон лежит, прижимая обе руки к себе в районе груди, елозит щекой с горящим румянцем по уже немного влажной от пота кушетке. Такой одновременно скромный и развратный, что хочется снова опуститься позади него на колени и довести до разрядки одним языком. Но в планах сегодня взять от мимолётной спонтанной близости как можно больше. Поэтому, не растягивая время, Арсений обходит кушетку с развалившемся на ней запыханным и всё ещё приходящим в себя парнем, в пару шагов добираясь до полки и хватая бутылёк трансферного геля. Антон лениво косится на подозрительную ёмкость в его руках, не в силах поднять голову, но ни словом не возражает очередной подозрительной арсеньевской идее. Мужчина бутылёк отставляет недалеко, по крайней мере разомлевший Антон снова ощущает на себе обе ладони, собственнически гладящие поясницу и ненасытно задирающие кофту выше к лопаткам. Арсений теснится ближе, бёдрами обтянутыми джинсой и выпирающим возбуждением за жёсткой застёжкой ширинки проезжаясь по взмокшей, нежной коже. Хочется поёрзать, сильнее притираясь в поисках хоть какого-то контакта, и заодно мстительно вымазать ему всю одежду. Но только Шаст, уперевшись в локти, пытается податься назад, руки на талии с силой вжимают обратно в кушетку, прерывая его излишнюю самодеятельность. И от этого незначительного контролирующего движения в паху только острее ощущается пульсация. Арсений отстраняется ненадолго, продолжая одной рукой фиксировать его в лежачем положении, хотя Антон уже и не рвался сопротивляться, а второй где-то копошась. Когда Шаст всё же решает развернуться, чтобы рассмотреть причину его задержки, натыкается взглядом только на руку, скользнувшую между его ягодиц. — Холодный, блять, Арс, — шипит он, пока подушечка чужого большого пальца бесцеремонно растирает по сжатому входу гель. У Антона даже нет сил уточнять какой, хотя не то что бы его вообще не волновало какой подозрительной субстанцией его здесь мажут. — Прости, — хихикает Арсений, за что неимоверно хочется его лягнуть — были бы силы. Потому что приятная слабость по всему телу после всех манипуляций мужчины, никак не даёт взбрыкнуть, Попова остановить или забеспокоиться, вспомнив, что в изначальной цели его прихода сюда никак не числилось отдаваться мастеру, лёжа раком на его рабочем месте. Особенно своему бывшему. Особенно Арсению. Пальцы разрабатывают настойчиво, но осторожно: Антон шипит только в моменты, когда опять добавляют всё той же прохладной «смазки», но и тут быстро исправляются, заранее грея её пальцами и вставляя в Антона уже два. Ощущения более-менее привычны, разве что забыты слегка за годы, в которые Шаст отдавал предпочтение отношениям с девушками. Слишком было сложно в условиях его жизни с вечным отшельничеством и узким кругом общения найти партнёра, которому можно бы было уверенно себя доверить со всеми нюансами и предпочтениями. Разве что в периоды, когда он имел жизненные ресурсы и желание с завидной периодичностью из своего кокона выползать, что-то да получилось: один раз он почти построил отношения с парнем, однако так же быстро всё и посыпалось, ибо долгожданный мэтч в постели, к сожалению, вовсе не гарантировал автоматического интереса к его личности и жизни. С девушками складывалось как-то проще. И Олеся всё подбадривала, иногда даже самолично устраивая ему какие-то знакомства, и от общества, родителей, соседей не приходилось скрывать завязывающиеся связи, и легче было чего-то не дополучать, встречаясь с ними, чем каждый раз искать всё и вся, но оставаться ни с чем. — Антош, не больно? — Антон проклинает давнюю арсеньевскую привычку называть его так ласково в процессе, потому что сейчас в груди совсем неуместно ёкает. — Нет, продолжай, — небрежно отмахивается он, заелозив и спрятавшись лицом в сложенных перед собой руках. Не должно ёкать. Когда третий палец мягко надавливает на стенки, Антон отзывается онемелым стоном. Попов его тихо гладит, успокаивая, отвлекая, и от этой нежности Шаста плавит на грани. Арс пальцы разводит, как следует подготавливая, не филоня, даже учитывая то, что времени у них совершенно не вагон — Антон уже предчувствовал, что Серёжа будет сопровождать его уход игривым передёргиванием густых бровей, ибо совершенно очевидно, что невозможно настолько задерживаться, просто снимая плёнку. Когда спустя бесконечное, по меркам Антона, количество времени, Арсений с подготовкой завершает, и его пальцы медленно выскальзывают, он блаженно выдыхает, уже вот-вот готовый умолять об этом сам. Пока мужчина отстраняется, чтобы избавиться от джинсов, сразу вместе с трусами, судя по долгому копошению, Антон успевает приподняться, устроившись поудобнее и, просунув руку, с долгожданным удовольствием дотронуться до члена. От напряжения в паху давно уже перед глазами искрило, поэтому сейчас Антон крупно подрагивает, размашисто водя по члену ладонью. Он позволяет себе эту вольность, пока Арсений занят распределением всё той же импровизированной смазки по своему собственному стволу и на его нелепые кряхтения особого внимания не обращает. Правда длится это недолго: обтерев руку салфетками, находящимися под боком, Арсений пару раз шлёпает его по бедру, призывая лечь ровнее, и руку антонову перехватывает, заводя за спину и крайне удобно располагая на его же пояснице. Шаст честно пытается не взвыть, когда Арсений скользит по его промежности членом пару раз взад-вперёд и толкается головкой в хорошо растянутые стенки, но похоже, практически глухой вопль в руку по кабинету всё равно разносится неслабо, — хочется верить, что только по этому. Мужчина, поводив бёдрами, уверенно входит глубже, сжимая до красных пятен и оттягивая чужую ягодицу. Наваливается всем телом, мешая тянущую боль от полноценного проникновения с контрастно нежными поцелуями в плечи, загривок, между лопаток… Антон, совсем размякший под ним, быстро привыкает, подставляясь под мелкие движения и жмурясь до звёздочек от забытого ощущения давления, заполненности. Рука за спиной быстро затекает, поэтому Шаст осторожно вытягивает её из хватки Арсения и возвращает себе, стирая пот, проступающий на горящем как при жаре лице. Арс к нему всё ближе жмётся, накрывает собой кожа к коже, но лишь на пару мгновений, волосы его приглаживает растрепавшиеся, по бокам гладит. А после выпрямляется, одну руку на плече крепко сжимая и входя уже резче, вымазав лобок липким гелем и заставляя принять до конца. Толчки из раза в раз глубокие делает, слегка меняя угол и ища лучшее положение, чтобы как можно чаще и сильнее по всем точкам чувствительным проезжаться, хотя Антона и так размазывает от ощущений на грани. Он промаргивается, пытаясь совладать с собственным телом, и оборачивается на Арсения, перехватывая за пеленой возбуждения такой же точно тёмный взгляд. Образовавшуюся идиллию рушит только громкий стук в дверь, с голосом Сергея из коридора: — Арсений, я надеюсь ты помнишь, что у тебя ещё один клиент записан на сеанс через двадцать минут? — Он не войдёт сюда, — успокаивает подобравшегося Антона, что от испуга едва на ноги не порывается подскочить, вспоминая, что дверь на хоть какой-то замок они не закрывали, слишком спонтанно переключившись друг на друга. И после уже громче отчитывается другу, прочистив горло: — Помню, уже заканчиваем! Антон прыскает, расслабленно упав грудью обратно, когда слышит отдаляющиеся шаги за дверью. Как двусмысленно. И тупо. Надо было так проебаться, напрочь забыв про открытую дверь? Хотя Матвиенко сам говорил, что проследит, чтобы их не тревожили… Тихий смешок быстро перерастает в стон — Арсений выходит и толкается обратно слишком резко, возвращая всё внимание к себе. — Не отвлекайся. И ноги шире, пожалуйста. Снова зажимаешься. Шаст не перечит, разводя бёдра шире, позволяя мужчине поудобнее устроиться между и свободнее в нём двигаться. Арсений попадает хорошо — с первых же толчков Антона выгибает почти до хруста в пояснице. Он поджимает пальцы на ногах, самостоятельно подаваясь назад и насаживаясь пару раз под тем же углом, пока Арсений вновь дотягивается до бутылька, добавляя вязкую субстанцию прямо на свой член в чужой туго обхватывающей его дырке. Сразу же размазывает, распределяя пальцами по наружным стенкам ануса. И в этот раз за салфетками не тянется, опускаясь рукой с остатками смазки к члену Антона и, обхватив кольцом влажных пальцев, начинает водить по нему в одном темпе с собственными ритмичными погружениями. Антон счёт времени теряет, ныряя с головой в ощущения, и только бёдрами изредка подмахивает нетерпеливо и требовательно, когда Арсений, будто издеваясь, замедляется и толкается совсем мелко, лениво. Голова через пару минут становится ватной, тяжёлой, отросшая у висков и лба чёлка липнет к коже от влаги, а шея затекает, как бы Антон головой не вертел, пытаясь устроиться в положении лёжа. Шаст вообще не был поклонником экспериментов в сексе и предпочитал, пусть и не в одной миссионерской ночью под одеялом, но хотя бы со всеми удобствами на широкой мягкой поверхности и в полном уединении с партнёром. Однако сейчас вся ситуация только сильнее заводила, как и ограничение во времени и в допустимой громкости сего процесса. Как и в целом ощущение пикантности ситуации, в которой он, практически не думая, отдаётся мужчине, что всю неделю его внимания тщетно добивался, пытался разговорить, не получая в ответ практически ничего, кроме вопросов и ответов по делу. Соображать в целом сложно, под конец, когда Арсений начинает входить резче и двигать рукой по болезненно уже возбуждённому члену более чутко, Антон еле соображает где находится, лишь на каком-то подсознательном уровне себе не позволяя быть громче, хотя хочется практически до безумия. Зато Арсений его слышит замечательно — и то, как Антон в закусанный кулак мычит, и то как его пальцы обивку скребут опасно сильно, и то как дышит Шаст часто, хватая воздух, будто каждый глоток последний. Арс тормозит, совершенно неожиданно выходя, и тянет на себя растерянного Антона, чтобы поставить того на ноги. Не даёт ничего сообразить, пользуясь тем, что Шаст каждому движению его рук безропотно поддаётся. Разворачивает и усаживает на край кушетки, сразу же под коленкой перехватывая его ногу и себе на талию опуская. — Не бойся, тут всё стерильно, — Антону если честно было уже глубочайше похуй, но потом он обязательно скажет за это спасибо. Мужчина толкается вновь, до упора, пока Антон в него обеими руками вцепляется, глуша в плече несдержанный стон. И голову там же устраивает, находя идеальное для себя положение. Для разрядки хватает всего нескольких толчков. Даже жаль, что Антон этой позой сполна насладиться не успевает, но продержаться дольше он просто не может. Всё тело начало пронимать приятной нарастающей дрожью, которую прекратить уже не представлялось возможным, да и не хотелось, — ему слишком давно не было так хорошо. Арсений недолго ещё двигаться внутри него продолжает, только зажмуривается сладостно, когда Антон его сжимает, всем телом ближе прилипая. И выходит, держа одной рукой его за бедро точно рядом с татуировкой, а второй себя до оргазма доводя. Шаст его целует первым, ощущает как по собственным бёдрам стекает их смешанная сперма и между делом прикидывает, хватит ли оставшихся салфеток оттереть всё это дело. Языки сплетает несдержанно, целуя напоследок глубоко, чувственно, чтобы только так и запомнилось. Потому что нехотя, но возвращаться в реальность приходится, когда Попов его спокойно от себя отстраняет, чмокая нежно в губы и улыбаясь опять чему-то своему. — Время, наверное, уже. Мне торопиться надо, — опомнившись, промаргивается Антон. Он ещё раз Арсения оглядывает, стараясь с ног до головы рассмотреть за пару секунд и картинку эту на подкорке сохранить, чтобы обязательно к ней вернуться. И хотя после сильного оргазма хотелось только развалиться и пролежать ещё как минимум полчаса неподвижно, отходя от ощущений, Шаст прекрасно понимал, что такой роскоши им не дано. Он тянется к столику Арса и принимается хозяйничать, доставая салфетки и обтираясь от белёсых следов на коже, пока всё не присохло и задача не усложнилась. Одеваются они сильно торопясь, потому что время действительно поджимает, даже если учитывать, что клиент, как и обещал, по словам Арсения, припозднится. Подготовить и убрать рабочее место перед сеансом в этот раз будет наверняка значительно сложнее, и Антон был искренне рад, что не ему с этим всем разбираться. Он уже стоит около двери, поправляя слегка заедавший на молнии замок куртки, пытаясь справиться ещё слегка подрагивающими от истомной слабости пальцами, когда Арс спохватывается, окликивая его, как и в прошлый раз, незадолго до выхода: — Ты тут шапку оставил, Шаст, — и машет стянутой с подлокотника кресла-кушетки вещицей. Точно, Антон же бросил её туда, пока точно так же мучался с тем, чтобы эту куртку снять. — Сейчас, — всё ещё раздражённо дёргая бегунок на куртке, пыхтит он, даже головы не подняв. Но Арсений не дожидается, пока он решит что-то со своими нелепыми дёрганиями, поэтому подходит, самостоятельно натягивая шапку ему на глаза, и, пока он, возмущаясь, её поправляет, мужчина одним рывком расстёгивает и нормально застёгивает молнию, похоже частенько зажёвывающую ткань сбоку. — Спасибо, — вырывается у Антона почему-то смущённо, пока глаза голубые, посветлевшие и яркие, крайне довольно его взглядом прожигают. Не зависнуть на них невозможно. Но вновь секунду полной идиллии прерывает надоедливый голос Матвиенко — ну заебёт, честное слово! — Арсений, ты там всё ещё помнишь, что у тебя клиент через пару минут? — Надо всё же активнее искать кого-то на замену Серёге, он тут как мамка всем мозги делает, — посмеивается Арсений, реагируя на голос друга абсолютно аналогично. — Я тебе напишу. И Антон, кивнув с лёгкой улыбкой, выскальзывает за дверь, где Сергей уже заносит руку для очередного стука и так и застывает с приоткрытым ртом, когда Шаст проскальзывает мимо него на выход, кинув скомканное «пустите-пожалуйста-спасибо-до-свидания» одним неразборчивым бубнежом.

***

Одна из множества причин, за что Антон любил Диму — тот совершенно не считал его звонки посреди ночи под давлением неудержимого желания философствовать о жизни чем-то из ряда вон выходящим. Он как будто был на связи круглые сутки, хотя не мог похвастаться свободным графиком работы, как Шаст, и наверняка не особо-то и наслаждался такими внезапными подкастами, однако вслух не признавал, заверяя, что ему не в тягость и рано спать он всё равно не ложится. А Антону хоть тревожить и стыдно было каждый раз, но желание выговориться всё равно брало верх: будь то очередной просмотренный грустный фильм, наоравшая соседка по лестничной клетке или внезапный секс с бывшим в тату-салоне, которым он же и владеет и в который Антон по наводке Поза и припёрся. Последнее, конечно, слегка выбивалось из его привычного, относительно спокойного образа жизни. Дима, до этого в тихую нажёвывавший что-то на том конце трубки и угукая на его обыденные рассказы, даже притихает обомлевши, когда речь об Арсении заходит. Антон так от этой темы бегал последнее время, что и через пытки ни слова не вытянуть было, а сейчас — попробуй заткни. Голос его знатно мрачнеет, переходя к этому рассказу, хотя он и без того в настроении не был, оттого, видимо, друг и решает, что вещи такие по телефону выслушивать как-то неудобно. Да и не зря же они в одном районе живут. Поэтому, бросив лишь «запомни на чём остановился, буду через минут пятнадцать», Поз появляется на его пороге даже быстрее обещанного времени, так ещё и со звенящими холодными бутылками пива в руках, которые, вкупе с замечательной компанией, обещают этот день сильно скрасить. Забудьте всё, что Антон там говорил про поддержку друзей, они ему богом даны, не меньше. Так же как и умение быстро прятать бардак, разведённый в холостяцкой берлоге. Кухня преображается в приемлемый вид в считанные минуты, поэтому размещаются они именно там. Шаст откапывает только-только начатую упаковку семечек «на закусь» и сразу отсыпает себе жменьку, потому что занять руки во время разговора просто жизненно необходимо. А Дима даже нудеть не начинает про их вред для зубной эмали, как любит, и забывает про прочие издержки профессиональной деятельности, сразу открывая пиво и переходя к делу. — Так, давай ещё раз, спокойно и соблюдая хронологический порядок — что случилось? — Ну… мы это самое, как объяснить то… встретились короче, э-э-э… — в лицо говорить о своих проблемах, так ещё и о личной жизни, было значительно сложнее, они с Позом подобные вещи вообще не обсуждали, если не брать в расчёт тот пьяный каминг-аут по молодости и Димины утешения после его расставания с Поповым. — Ёбан бобан. Соберись, Шаст, когда встретились? Сегодня? — Да нет, ты просто сказал всё заново рассказать, ну, с начала. Я и рассказываю! Не перебивай, а то до утра не сформулируюсь. — Внимаю, — жадно отхлёбывая прям с горла своей бутылки, вздыхает он. — В общем. Встретились первый раз только когда я на сеанс пришёл по записи. До этого Арсения в городе не было, по его словам, поэтому всё через Сергея решали, это администратор, хотя он на самом деле не администратор, но это не важно, — по лицу Позова можно понять, что по речи Антона ничего понять нельзя. Ненадолго прервавшись, чтобы щёлкнуть очередной семечкой, Шаст продолжает. — И вот, прихожу, уже и эскиз готов, и морально собрался, день освободил полностью, и Сергей меня проводит до кабинета, заверяет, что всё супер пройдёт. Я и так не боялся, между прочим! Друг с улыбкой кивает по-детски очевидному привиранию, требующему чуть ли не по головке погладить с материнским «конечно не боялся, хороший мой». Антон быстрее продолжает, пока не сбился с повествования, уберегая себя от предсказуемого Диминого стёба. — А там Арс. — Уже просто «Арс»? — Это ты ещё дальше историю не слышал… Дима обречённо пьёт. После стольких лет, где к имени Попова даже т9 на автомате стал прибавлять «козлище рогатый» скачок обратно до «просто Арса» взаправду был достаточно быстрым. Следом Поз двигает уже к себе упаковку семечек, с кислой миной подпирая рукой голову. А Антон во вновь возникшую минутную заминку, открывает свою бутылку, потому что спиртное — двигатель прогресса в контексте подобных разговоров. — Тогда нормально всё прошло. Вернее, я едва не психанул, когда внушил себе, что он меня не вспомнил, — сознаётся Шаст. — Это чисто из несправедливости, понимаешь? Ну а потом оказалось, узнал он меня, сразу причём. Ну ещё бы, я не так уж и изменился по сравнению с ним. И разошлись нормально, даже хорошо. — Так значит гладко всё прошло. Не набил тебе «лох» рядом с китом твоим на ноге, и радуйся. Запугал меня только, — качает головой Дима. Антон решает просто продолжить. — Я говорил, кстати, что Арс этим салоном всем и заведует, вернее владеет, и тот администратор, который не администратор, Сергей, короче, друг его? Они вдвоём всё это дело раскручивали вроде как. — Так а херли он тогда там мастером работает? И без того при деньгах должен быть с такими-то прибабахами. Их сеть и в Москве неплохо процветает, насколько помню, — памяти друга Антон доверяет, следом задумываясь. — Да кто его знает, Поз, может для души, — хихикает, про себя добивая, «а может и прошлый мастер неожиданно в декрет ушёл, Арс аж из другого города на подмену примчал». У них там такое в порядке вещей, судя по всему. — Мне б так жить, чтоб для души работать… И то верно. Хотя Арсений действительно был таким: трудолюбие у него с раннего возраста имелось, то ли строгое воспитание всё же оставило следы и на взрослой жизни, то ли делом он своим настолько кипел, что и спустя годы не угасало. Но, как бы то ни было, поверить в «работу для души» в жизни Арсения было нетрудно. — Так вот, — тянет, не зная как подать, что история на том не обрывается. Продолжает, только сделав пару глотков для храбрости. — Я думал, что наконец-то скажу аривидерчи, свалю и забуду про всю эту ситуацию. А он настоял, чтобы я пришёл ещё раз, ну там плёнку надо снять, проверить как зажило, всё такое. — И ты, я так понимаю, попёрся второй раз? — Да. — Давай тогда к делу сразу. Потрахались что ль? — буднично спрашивает он, так что и не понятно — в шутку ли? Впрочем проницательность у Димы памяти не уступала, наверняка тот ещё в разговоре по телефону всё понял. Антон согласно мычит, выпивая ещё. — Самое печальное знаешь что? — Блять, это ещё не всё что ли? — Он обещал после этого написать. Мы толком-то не поговорили ни до ни после, вообще всё спонтанно вышло. Но Арс так и не написал, хотя до этого всю неделю мне и «доброе утро», и «как себя чувствуешь?», и вообще ерундой всякой интересовался, лишь бы каждый день написывать. А тут третий день затишье. Позов вздыхает, трёт уже полусонное лицо ладонью и прикладывается виском к холодной бутылке. Да уж, жизнь друга лучше всяких сериалов с Нетфликса. — Ну вы даёте, конечно, как были дураками, так и остались. А кто к кому первый полез? — интересуется больше для проформы. А Антон задумывается. Надолго, пытаясь воспроизвести в голове как вообще они к этому пришли. Но в конце только плечами пожимает — какая уже разница? — Бля, ну он козёл, конечно, — наконец вздыхает Антон, вновь выпивая и поясняя: — если не хотел обсуждать, зачем обещать, что напишет. Хотя может забыл уже, трахнул меня чисто по приколу. Или вообще меня унизить так захотел: сам-то он в жизни хорошо устроился, а тут я пришёл такой несуразный, нерешительный, мямлю что-то о своей жизни, по сравнению с ним не добился, считай, ничего. Ну он и подыграл — не от большого неудержимого желания, а так, для того, чтобы самоутвердиться ещё больше. — А было на это похоже? — со скепсисом уточняет Дима. Шаст снова задумывается. Алкоголь приятно даёт в голову, мысли вертятся в ней медленней, как вязкая, тягучая патока. И пока одна часть Антона бесповоротно грузится и пытается найти подтверждение всем тревожным предположениям, вторая против воли безмолвно настаивает сосредоточиться на воспоминаниях, от которых вовсе не веяло чем-то неприятным, и на воспроизводимом сознанием нежном «Антош» таким изменившимся, но без труда узнаваемым сквозь года тоном арсеньевского голоса. Могло ли это быть лишь частью игры, привычкой, неискренностью? Откровенно говоря, вряд ли. — Нет. Не знаю, скорее всего, нет. Но это не отменяет того, что я абсолютно проёбываю жизнь по сравнению с… — Да хватит всех сравнивать! Ну в самом деле, что у тебя заело? — справедливо негодует Поз, со звучным стуком отставляя пиво подальше на стол, чтоб случайно не смахнуть рукой. — А я, по сравнению с Гослингом, так вообще плевок на асфальте, да? — иронизирует, да таким возмущённым тоном, что теперь уже Шасту нужно его успокаивать, а не наоборот. — Да ну тебя, я же серьёзно. Просто не то чтобы меня устраивает как я живу, полный тухляк, мне даже рассказать нечего. Мне кажется, что весь движ за жизнь у меня только с Поповым и связан. Да я даже с девушками на отвали встречаюсь! А они радуются, что ура — здоровые отношения: партнёр не ревнует, не контролирует, не качает какие-то права. От меня Ира знаешь сколько ждала предложения начать встречаться? Столько, что не дождалась и сама же предложила. А потом видимо не выдержала терпеть три года полного отсутствия инициативы с моей стороны, да закончила наши «здоровые отношения». Тоже сама. — М-да… учитывая, что к Арсению ты каждый кривостоящий пень берёзки ревновал… — Дима немного успокаивается, переставая возмущаться с пришедшим понимаем, что проблема Антона куда глубже «почему у него есть игрушка, а у меня такой нет, ну ма-а?». — Бля, Дим, — тушуется он. — А вдруг у него есть кто-то сейчас? Я ведь даже не спросил. — Ты уж определись: унизить он тебя хотел, изменить кому-то с тобой или память ему отшибло, и он забыл на третий день, что ты вообще к нему приходил? — А вдруг всё вместе… — вздыхает Антон и возвращается к семечкам, переставая хлестать как не в себя алкоголь — так и спиться недалеко. А у него и без того в жизни проблем хоть отбавляй. — Так, всё, я звоню Олесе, ты что-то совсем околесицу несёшь. Тут только с её помощью… — И чё она мне, на картах ситуацию раскидает? — Ты ей это ещё в лицо таким тоном скажи, она тебя самого на части поделит и раскидает, никто не соберёт потом, — ржёт Поз, оставляя на столешнице телефон с раздающимися из него гудками. Действительно опасно, Шаст затыкается. — Про гадание на бараньих костях слышал? — всё не унимается друг, и, прежде чем Антон успевает проблеять в ответ «это кто из нас баран?», из трубки звучит уставший, но ещё не сонный голос, за что они с Димой наверняка вдвоём мысленно воздают хвалу небесам: если бы разбудили, их бы обоих пустили на шашлык. — Слушаю. Привет, Дим, — по шуршанию обёртки и кипению чайника на заднем плане можно предложить, что поздний ужин в виде доширака отличительная черта не только примитивной мужской холостяцкой жизни. — И тебе добрый вечер, — важничает друг, пока сам Антон мычит более ленивое приветствие в горлышко полупустой уже бутылки и икает, что по-видимому не остаётся незамеченным потрясающим слухом Олеси. Интересно, его одного жизнь не одарила ни одной выдающейся суперспособностью? Фантастическое безрассудство и умение накручивать себя — не в счёт. — Вы там пьёте что ли? Совсем охуели — середина недели же! Почему без меня? — упрёк же Дима пропускает мимо ушей, весело хмыкнув и толкнув телефон, так, чтоб он проехался ближе к застывшему Антону, который опустив обратно пиво, пытается понять что от него хотят. И разъясняет: — Сейчас тебе Шаст всё расскажет, просто послушай чё вычудил! Антон закатывает глаза, словно его, как легкомысленного подростка, мама перед друзьями отчитала. Ситуацию описывает нехотя, но уже легче, потому что под градусом загоняться становится сложнее, да и не отделаешься, когда Позов под боком всё подталкивает говорить быстрее. И всю историю то поддакивает, то дополняет, то цыкает на повторяющиеся слово в слово фразы с Антоновым бредовыми переживаниями. Иванченко на фоне только зевает, не спеша заваривает лапшу, угукает на каждую его фразу и резюмирует в конце неожиданным: — Ну и дуралей. Сам напиши, если паришься, а коль нет, — деловито размышляет она, уже, судя по тихим причмокиваниям, начиная ужинать, — сопли-слюни вытри, да забей. Нормально у тебя всё в жизни, и ещё лучше будет, ты ж в самом рассвете сил, честное слово. Раньше времени-то себя не хорони. — Да помню я, окно возможностей у меня там с шестидесяти трёх лет только открывается, все дела, — прыскает он, припоминая Олесины слова про какое-то благополучное сочетание планет и про «звёзды не наебёшь». Пожалуй, больше практиковать свои навыки в этой области на себе Шаст ей не даст. — Забить так быстро смогу вряд ли, но писать ему не стану, ещё я за Поповым не бегал, офигенный план. Мало себя, думаете, выставил наивным? Второй раз в жизни повёлся на него, даже в какой-то момент подумал, что он тоже скучал. Но нет, как всегда наигрался и пропал. — Ладно, ясно всё с вами, — с сожалением и одновременно осуждением за подобную упёртость тянет подруга. — Но если так посмотреть… Разложил и разложил тебя бывший, чё бубнить? Хоть потрахался нормально наконец-то. Да и через месяц-другой может и сам об этом забудешь. Шаст вздыхает с безнадёги: очень вряд ли. Если уж за восемь лет он так нормально и не собрался, отпустив с концами всё скопление эмоций, воспоминаний и не справился с возникшим почти на ровном месте комом глупых надежд, то и два месяца вряд ли толку принесут. А секс действительно был хорош, при всей своей внезапности, при всём неудобстве обстоятельств и привкусе запретности. Давно Антону не было так хорошо с кем-то. И от этого ещё больше хотелось биться головой об стол — лишь бы что-то там в голове встало на место, так как надо, так как хочется, а не так как чувствуется. Поз, наконец отлипая щекой от руки и потягиваясь, завершает их ночную дискуссию очень даже логичным выводом: — Лучше бы мы скинулись тебе на услуги психолога… Хотя какие гарантии, что Арсений ещё и там для души не подрабатывает. Было бы комично.

***

Лёгкое похмелье на следующий день сходит быстро, а к вечеру от него и подавно не остаётся и следа. Несмотря на лёгкую усталость после разгребания завалов по работе за все прошедшие в вакууме дни, Антон на удивление оставался в приподнятом настроении. Довольство своей продуктивностью, вкусный, пусть и припозднившийся обед, найденное интересное кино, обещающее как следует скрасить вечерний отдых в компании самого себя — чудеснейшим образом спасало от любых негативных мыслей. Ничего не предвещает беды. Но Арсений, видимо решивший, что забрать его лучшие годы — мелковато, решает забрать ещё и лучшие дни в не самых лучших годах. Объявляется он неожиданно — Антон, заранее вычитывавший отзывы на фильм на ноутбуке, не чует подвоха, в слепую тыкая на уведомление в телефоне и переходя по нему в чат. Дёргается только когда видит имя бывшего, красующееся над сообщениями, и первые секунды даже глаза боится опускать вниз, где были новые, ещё непрочитанные даже боковым зрением, обычно то и дело нетерпеливо забегающим вперёд. Надолго не хватает, а внутренние молитвы успокоиться и не психовать, что бы там ни было, нужного эффекта на производят. Интерес всё же берёт верх. Арсений. 17:27. «Антон, можешь написать свой адрес?» «Хочу увидеться, прогуляться» — А не много ли хочешь, козёл? — бесится Шастун, скрипя зубами. Мало того, что Попов заявился на четвёртый день без «здрасте» и «привета», так ещё и хочет его вечером вытянуть куда-то на мороз и сырость, вместо того, чтобы Антон заслуженно кайфанул под одеялом до самой ночи без зазрения совести, довольствуясь проделанной за день работой? Первоначальная волна недовольства формируется в гневную тираду, пока Шаст агрессивно настукивает по клавиатуре на экране пальцами, но так и не отправляется Арсению. Перечитав и зло выдохнув на так и не склеившиеся в что-то дельное претензии и мысли, Антон стирает всё к чертям. Арс ему на Библии не клялся разбираться ни в чём, да и Шаст не выслушал ещё — может была причина так долго не писать? Когда-нибудь Антон обязательно поумнеет и перестанет оправдывать всё, что делает и что не делает мужчина, но, видимо, не в этой жизни, где из способностей у него лишь фантастическое безрассудство. Поэтому, или почему-то ещё, но сообщение с адресом в чате материализуется само собой, видимо, из атомов его распавшейся нервной системы. В конце концов, будет возможность высказать всё, что он думает в лицо, либо поставить уже нормальную точку там, где даже на запятые часто скупились. Арсений. 17:32. «Выйди пожалуйста на улицу через минут пятнадцать, буду ждать у подъезда» Антон сильно задерживается, потому что после каждой надетой на себя тёплой вещи морщится с сомнением «на что я вообще подписался, нужно ли оно мне всё?». Лестница с пятого этажа кажется ему бесконечной дорогой в преисподнюю, но за открывшейся тяжёлой железной дверью ни намёка на это гиблое место. Только приятное закатное солнце, блестящий ослепительно-белый снег, смех и крики на детской площадке за раскидистым деревом и улыбка, кажется, самого Иисуса. По крайней мере, щетина Арсения уже вполне себе претендовала на звание бороды, а загоревшиеся при виде него светлые глаза — точно что-то из разряда божественно-святого. — Привет, — тоже делая пару шагов навстречу, шире расплывается в улыбке он. — И тебе, — хмуровато отзывается Шаст. — Почему сразу не написал? Я тебя за язык не тянул, сам обещал тогда, — не медля, к делу переходит он. Всё-таки услышать оправдание — его единственная цель здесь, а после с чистой душой закончить всё и совершенно спокойно, без нервов и выходок… — Да, сорян, замотался просто жесть, забыл, — легко пожимает плечами, продолжая, как дурак, улыбаться ему. Что, блять, весёлого?! …просто уйти обратно домой. Хлёсткая пощёчина приходится прямо на щёку с так выводящими его из себя ямочками от добродушной улыбки и не колючей, мягкой щетиной, которая наверняка смягчает боль от внезапного удара. Собственная ладонь слегка горит, Антон раздражённо трёт её о холодную штанину, а Арсений, от неожиданности происходящего не успевший среагировать и увернуться, только секунду спустя ахуевше отступает и, выдернув руку из кармана, трёт линию челюсти. Заслужил. Нехер лыбиться. — Так обиделся? — уже серьёзно, смотря на него, спрашивает. А Шаст отворачивается только, руки на груди складывает и всем своим видом демонстрирует положительный ответ, хотя старается изобразить безразличие. Но обе маски с лица сыплются в одночасье, стоит взгляду зацепится за стоящий чуть поодаль у обочины мотоцикл. Теперь очередь Антона ахуевше отшагнуть, чтобы за плечом Арсения разглядеть старый, но очень знакомый и родной байк. Попов снова усмехается, крайне довольный реакцией, чем привлекает антоново внимание обратно к себе. — Тебе ещё раз зарядить? Ты мне соврал, что его продал? — уже не из злости наезжает, а скорее из неожиданности. — Арс? — Я не врал, спокойно, Шаст, не психуй, — как ребёнку поясняет, еле себя сдерживая, чтобы не погладить по плечу успокаивающе, и потянувшуюся навстречу руку обратно в карман убирает. — Но откуда? Как? — Мы с Серёжей познакомились, когда я ему этот байк продавал. У меня уже тогда были планы двигаться в направлении тату-индустрии, но нужны были деньги. В долги лезть не хотелось, пришлось чем-то жертвовать, — немного нервничая, рассказывает он. Да уж, наверное ждал, что встретят его с распростёртыми объятьями, а тут такой облом. — Извини, что не писал, правда, я просто не знал что. Разговоры — не моя сильная сторона в таких случаях. Ты знаешь. Антон вздыхает, согласно кивая. Ворошить желания не было, как будто сейчас у них проблем недостаточно. Выжидающе с ноги на ногу переступает и потирает мёрзнущие на холоде руки — выбежал без перчаток с мыслью, что ненадолго. — И он работает ещё? — неверящим взглядом задерживаясь на мотоцикле, словно пытаясь понять, не обманывают ли его тут, спрашивает он. — Если честно, пришлось постараться, чтоб хотя бы завести: Серёжа давно его забросил. Еле откопали в гараже, а как выкатили на свет, я думал вообще от затеи отказаться — работы там, конечно, было… потом фотки покажу, — и не успевает Антон возмутиться, что не давал никакого согласия на «потом», продолжает. — Починил, заправил, внешне отреставрировал, подкрасил местами. И резину на зимнюю сменил. Почти как новый стал, — довольства в голосе столько, будто он его сам придумал и с нуля слепил, имея при себе только говно и палки. — Попов, ты… охуевший, — удивлённо выдыхает Антон и не противится приятно разрастающемуся в груди чувству, что ни одно из его действительно бредовых переживаний не оказалось правдой. Арсений над сюрпризом для него все эти дни работал, только и всего. — Это хорошо? — как самому приятному комплименту радуется мужчина, явно замечая за напускным спокойствием всю бурю различных эмоций юноши. — Это пиздец. Но я хотя бы вспомнил почему запал на тебя тогда. — Из-за мотоцикла? — Именно, — поддерживает шутку Шаст, облизывая обветрившиеся губы и поджимая их, больше чтобы скрыть улыбку, а не потому что дискомфортно. — Тогда имею смелость пригласить тебя прокатиться, — в галантном жесте протягивая ему руку в чёрной кожаной перчатке, ёрничает он. Но когда Антон в ответ вкладывает свою, тормозит. — Только сходи за перчатками, и так холодно, ещё сильнее будет, вечереет уже. Солнце и впрямь маячило прямо над верхушками зданий, грозясь скрыться через минуту-другую. Поэтому, кивнув нехотя, Антон забегает обратно в подъезд, взлетая по лестнице до квартиры и сбегая быстрее, чем когда-либо. Арсений ждёт его уже на заведённом байке, протягивая какой-то новый блестящий навороченный шлем. Помогает застегнуть не менее навороченные застёжки, потому что «на велосипеде будешь крутым ездить, не застёгивая, а здесь не выёбывайся, рыбка». Антон не знает связано ли новое прозвище с его тату или Арсений просто решил его побесить, но, удерживая себя от того чтобы второй раз дать ему леща — в шлеме-то хрен получится, — Шаст с пыхтением взбирается на удобное сиденье позади, обеими руками плотно обхватывая Арсения и тыкаясь в загривок холодным носом. Про прежние планы на вечер и усталость успешно забывается, мотоцикл с рёвом трогается с места, увозя за пределы серого двора с однотипными панельными многоэтажками. Антону хорошо и на удивление вовсе не от накрывших за мгновение воспоминаний. Сейчас — хорошо. Да, если бы у него спросили про самый счастливый год жизни, он бы без сомнений назвал именно тот, в который его так часто уносило красочными вспышками воспоминаний. Просто потому что ничто до и ничто после, не могло даже рядом стоять с тем незабываемым вкусом свободы, бесконечной юности, первой взаимной, искренней и, — как на тот момент думал Антон, — настоящей любви. И в этих воспоминаниях не было привкуса драмы или сожаления. И у них не было будущего. Шастун не жил ими, а, отпустив обиду, просто вспоминал, будто храня старый фотоальбом, с пожелтевшими страницами, что не выцветали, а покрывались золотом — только сильнее обзаводились ценностью. Но до сегодняшнего дня он даже не задумывался, что копия его может храниться у другого человека, вновь ворвавшегося в его жизнь, того, кто станет перелистывать этот альбом дальше — до кучи пустых мест, — как бы показывая, что можно продолжать заполнять, а не только стирать пальцами страницы одних и тех же памятных моментов.

***

— Сука, Арс, ты же сказал, он работает нормально, — бубнит в застёгнутый до самого носа воротник дутой куртки Антон, наклоняясь с претензией к копающемуся с ремонтом заглохшего байка Арсению. — Или у тебя изначально был план провести свидание где-то на загородной обочине? Несмотря на абсолютно провальную «прогулку», вся ситуация веселила: Попов наконец перестал гордо выёбываться со своим старым драндулетом, вынуждено признавая, что либо годы всё-таки берут своё, либо после Серёжи лучше не брать своё. Холодно не было, — благо он приоделся перед выездом потеплее, — да и уверенность в том, что Арсений в любом случае всё решит, не давала всерьёз начать париться. Сам жаловался, что скучно живётся, надо было немного конкретизировать, перед тем как смело посылать жалобу матушке вселенной. — «Почти как новый, почти как новый», — пародирует Шаст. Теперь его очередь Арсения своим весельем раздражать. — М-да, надо было всё же на машине ехать, — поднимается с корточек, руки вытирая какой-то старой тряпкой из рюкзака. Предвидел, блин, ещё, что чинить придётся и всё равно попёрся хвастаться! — Прости. Не замёрз ещё? — У тебя машина есть?! А чё мы на этом, — тыкает носком ботинка в массивное зимнее колесо мотоцикла, — попёрлись тогда? — Ты сам меня про него спрашивал. Я думал, романтично, символично, все дела, тебе понравится, — вновь включая мачо, парирует Арсений. С одной стороны, он был прав, — хрен бы Шаст куда сегодня с ним попёрся, если бы не этот знак внимания и дурацкий блестящий фиолетовый шлем, — а с другой: — Единственное, что мне нравится, это то, что ты всё такой же невыносимый болван. — Нравится? — Определённо. Чувствую себя героем, потому что, возможно, именно сейчас я спасаю кого-то от отношений с тобой. Пусть и ценой собственной жопы, — лыбится Антон, и хотя Арсений этого не видит этого за высоким теплым воротником, но слышит — точно. Да и прищуренные в усмешке глаза Шаст не прячет. — А ты как всегда поддержишь в трудный момент. Иди погрею, — мужчина раскидывает руки в стороны, делая шаг к нему навстречу в явном намерении заграбастать Антона себе. — Он из-за тебя и трудный, дурак, — ворчит тот, но в объятья всё же даётся. — Ладно тебе, я же шучу. Всё равно спасибо, ты как минимум пытался. Решилось там что-то? — С мотоциклом вряд ли что-то выйдет, да и холодно обратно на нём ехать. Я написал Серёже, подъедет, заберёт нас минут через десять, у него классно печка работает в машине, с комфортом обратно домчим. Но Антону, честно говоря, на смысл его слов уже всё равно. Под спокойный мерный голос, он носом елозит по плечу Арсения, заполняя лёгкие ностальгическим запахом его объятий после ремонта, с едкими нотками ржавчины от каких-то железяк и бензина. И думает, что романтичнее быть просто не могло.