КРИВИЦКИЙ - ПАВЛОВА: КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ЛЮБИМОЙ

***

Гнетущую тишину неожиданно разрезала знакомая мелодия входящего звонка. Я схватил телефон и выпалил: - Лёшка! Ты куда пропал, чертяка? Хочешь отца до инфаркта довести? … Да нет, всё хорошо … Ирина уже отдыхает … Конечно, передам … Как у тебя дела? Ты сейчас где? … Не понял. В Израиле? ... Ты с ума сошёл...? Какое успокойся! Ты в армию хочешь загреметь...? Тебя только на войне не было! ... Ааа, пролетом. И куда собрался? ... В Америку? К Машуни? ... Всё-всё, я слышу. ... Позвони обязательно, как только прилетишь. Я буду ждать. И не вздумай пропадать, а то шею намылю. Разговор с Кривицким-младшим получился сумбурным и состоял из одних вопросов, на которые я получил малоинформативные ответы. Но я был рад услышать своего отпрыска. Рад был, что он жив и здоров. Огорчало лишь то, что неугомонный сынок вновь мчался на другой конец света. Успокаивало одно - он встретится с сестрой. Буду надеяться, хотя бы она ему мозги промоет, если у меня не получается. Впрочем это его жизнь. Если она ему нравится и он счастлив, разве я могу этому противиться? Я принял волшебные пилюли и сердце понемногу успокаивалось. Оно отпускало, но мне становилось всё больше и больше жалко свою жену. «Я поговорил со своим балбесом какие-то считаные минуты и на душе уже потеплело. Я услышал его заливистый смех, его слова поддержки, и мне стало легче. А каково Кривицкой? Ведь её сын даже говорить с ней не хочет. Какая уж тут поддержка! Вот же я идиот! Бесчувственный болван! Нужно что-то срочно придумать». — Ген..., — я услышал своё тихо произнесенное имя и, повернув голову, вздрогнул. Подпирая косяк межкомнатной двери, Ирина теребила вязки своего халата и смотрела на меня с тревогой. — Ты почему спать не идёшь? У тебя всё в порядке? — Да, да, конечно. — Я резко задвинул ящик комода и попытался скрыть следы «преступления», засунув пустую конвалюту в карман домашних брюк. Фокус не увенчался успехом. Ира заметила. Если я чувствовал её, то и она раскусила меня. А как иначе? Мы слишком давно знаем друг друга, чтобы не видеть очевидных вещей и не понимать, кто из нас чем дышит. - Что в кармане? - Своим вопросом она пригвоздила меня к месту. - Ничего. Я постарался проблеять ответ более чем убедительно. Кажется, пронесло. Я пытался выкрутиться перед Ирой и вместе с тем прислушивался к своему сердцу. Постепенно оно успокаивалось, но я понимал, ему нужен отдых и положительные эмоции. - Ир, пойдём уже спать. Что-то я вымотался сегодня. - И, приобняв её за талию, я легонько подтолкнул супругу в сторону спальни. - Еще бы так психовать! - мгновенно среагировала моя заботливая жена, но тут же спохватившись, что вновь перегибает палку и может вызвать у меня очередное отторжение её слов, прикусила язычок и, смягчившись добавила, - нам давно пора отдыхать. Завтра у тебя сутки, милый. «Ба! Что я сейчас слышу! Милый! Ущипните меня. Возможно, я уже сплю»! Я не изобразил удивление, а лишь послушно закивал. Психовать на этот раз я не собирался, так же как и говорить по душам. Не стоит делать этого, пока она сама не захочет поведать мне всё. Поделиться, пожаловаться и попросить помощи. Всё прекрасно понимая, я начал разговор, который ни к чему хорошему в итоге не привёл. Она вновь обиделась на меня. Я обиделся на неё. Моё сердце обиделось на нас обоих.

***

На моей половине кровати уютно примостился Жорик. Он сладенько посапывал, уткнувшись мордочкой в свои кучерявые лапки, а попка питомца не нашла лучше места, как расположиться на моей подушке. “Чтобы я так жил!" Не успел я возмутиться, что это уже сверхнаглость, как Кривицкая подхватила своего любимца под толстые бока и спустила на пол, сообщив ничего не понимающему спросонья щенку, что сегодня он спит на коврике около кровати. - Ир, может, уже оставим его в ногах? - робко спросил я, зная, что Жорик умеет испоганить нам всю ночь своим противным скулежом. Она с недоверием посмотрела на меня и поинтересовалась: - С чего ради ты так за него переживаешь? Последний раз ты же скандал закатил по этому поводу. Неделю в спальне не появлялся. - Не неделю, а четыре ночи. Две я в Склифе дежурил, - уточнил я. - В календаре не отметил? «Какая же ты у меня язва, Егорова! Если не кусанёшь, спать же не будешь». Улыбнулся я про себя. - Боюсь, что он просто не даст нам спать. Будет скулить. И ты всё равно его возьмешь в постель. - Не возьму, - заверила меня супруга, от чего мне стало не по себе, - ляг уже. “Или я что-то упустил, или Егоровой что-то нужно. А может, зря я так...”. Не став дальше драконить Ирину, я быстро сменил домашний костюм на пижаму и с радостью нырнул под одеяло. «Кайф! Наконец-то я в своей постели, а не на опостылевшем диване!». Но, убедившись, что я рядом, драгоценная удивила меня ещё больше. Отвернувшись, она стянула с меня почти всё одеяло и затихла. Я попытался обнять её за талию и прижать к себе, потому что мне элементарно было холодно. Но в ответ услышал короткое и красноречивое : - Спи, - моя рука была отстранена жестом, не требующим объяснений. Моё недоумение вызвало поток вопросов, на которые я не мог ответить. Возможно, она что-то хотела. Возможно, я сказал что-то не то. Я начал судорожно прокручивать наши последние фразы. Зацепиться было не за что. «И зачем надо было меня звать? Что сейчас я должен делать? Сказать же можно. Зачем бесконечно в угадайки играть. Ну, Ирка, сама виновата!». Я поправил подушку, пододвинулся поближе, прокашлялся и затянул арию Германа из «Пиковой дамы»: — Прости, небесное созданье, Что я нарушил твой покой, Прости, но страстного Не отвергай признанья, Не отвергай с тоской! Ира обернулась и озадаченно посмотрела на меня. - С ума сошёл? Ты же знаешь, я ненавижу твои арии. И даже не намекай, в оперу я не пойду! - Мать, это же извинение. Извини, если опять накосячил. - И зачем мне твоё подвывание? - хмыкнула она и вновь отвернулась, ещё больше стягивая с меня одеяло. - Это не моё. Чайковского, - уточнил я, забив на сон-отдых. Детализация возымела силу, и Ирина вновь повернулась, крепко вцепившись в одеяло. Это уже было успехом. Я привлёк её внимание, после чего быстро добавил, напомнив о недавнем визите в оперный театр, на который мне больших трудов стоило затащить супругу: - Ты же в опере последний раз так сладко спала. Я и решил тебе “колыбельную” спеть. Я продемонстрировал в воздухе пальцами воображаемые кавычки и подмигнул. Глядя на меня, Кривицкая лишь вздохнула, но я заметил, что уголки её губ тронула едва заметная улыбка. Она ослабила хватку, и я подтянул одеяло к себе, укрывая спину. Ире ничего не оставалось, как повернуться ко мне полностью: - Ген, ну что это за колыбельная? Ты бы ещё «Гимн Советского Союза» спел. - А что? Я могу, - и я тут же забасил первые строчки гимна, которые помнил ещё со школьной скамьи. Тёплая ладонь жены накрыла мой рот, не давая возможность вызвать у неё патриотизм. Я попытался убрать её руку и продолжить исполнение шедевра всех времен. - Да ну тебя, - сказав это, Ира легонько стукнула меня по предплечью и, взяв в руку мою ладонь, поцеловала пальцы. - Я прощён? - я решил убедиться окончательно. - На тебя невозможно сердиться, - она положила свою голову мне на плечо и прижала мою пятерню к своей груди. - Так-то лучше, - я уткнулся в ее волосы и вдохнул родной и любимый запах. Поцеловав свою вредину, и пожелав ей спокойной ночи, почти шёпотом я запел: - Ложкой снег мешая, Hочь идёт большая, Что же ты, глупышка, не спишь? Спят твои соседи, Белые медведи, Спи и ты скорей, малыш…. Теперь это была настоящая колыбельная. И хотя исполнил я её акапельно, моя душа в эту минуту была наполнена музыкой любви и непередаваемой нежности к моей уснувшей второй половине. Боясь пошевелиться, чтобы не потревожить любимую, я прикрыл глаза. Сердце вновь предательски заныло...