Моё наказание.

Ангелина сидит на коленях по среди комнаты. В руках у неё дрожащая рука Лины, что лежит на полу и несёт невразумительный бред. Все тело Лины сковала дрожь. Она ничего не понимает, голова ужасно кружится, но где-то в глубине души женщина чувствует умиротворение. Ведь она рядом. На глаза Ангелины наворачиваются слёзы, и ком все ближе подступает к горлу. Большим пальцем руки она поглаживает кисть Лины, мысленно приговаривая: «Девонька, зачем?» Ей очень больно видеть медиума такой. Что должно было произойти у человека в жизни, чтобы он доводил себя до такого состояния. Как бы Изосимовой не хотелось помочь Лине, она не могла. Лина не хочет. Все это бесполезно, и нет смысла приходить и вытаскивать за уши Лину из этого дерьма. Каждый раз колдовка даёт себе слово, что это был последний раз. Больше она не приедет, не напишет ей. И каждый раз, как только сердце бьёт тревогу, на телефон поступает сообщение или звонок, она пулей мчит к любимой, находя ее в этом ужасном состоянии. И всегда жалеет. Но почему-то не себя. Джебисашвили что-то бормотала, и в потоке несуразного бреда Изосимова услышала хриплое: –Мне так плохо. Ангелина лишь приложила ладонь ко лбу Лины, проверив температуру. Затем, свободную руку она запустила в волосы брюнетки, и аккуратно гладила голову, что трещала так сильно, даже пульсация доходила до Ангелины. –Вставай. Пойдём на диван, приляжешь. Колдовка помогла подняться даме, а та шипела от головной боли. Только что отошедшая от наркотической ломки. Лина села на диван и схватилась за голову. Рядом с ней присела и Ангелина, все так же не выпуская её руку из своей. Она не отрывала взглада от больного, бледного лица Лины. Она исцелит её. Обязательно. –Воды принеси. Без лишних слов, Ангелина встала и пошла на кухню. Её переполняли и страх, и боль, и гнев одновременно. На кухонном столе стояла открытая бутылка «грузинского-полусладкого» вина, из которой было выпито больше половины содержимого. Подле бутылки стояло два опустошенных бокала. Она усмехнулась. «Надо же, вино, а не водка как все предыдущие недели, Джебисашвили шикует.» Но эта была лишь защитная реакция, чтобы не разъебать кухню. На кухонном гарнитуре, конкретнее на подоконнике, лежали шприцы. Они лежали там с прошлого прихода Ангелины. В этом доме терпимости сам черт ногу сломит. Казалось у неё и из-под крана вот вот потечёт алкоголь. Найдя минералку в полупустом холодильнике, она пошла обратно. Лина все так же сидела потирая виски. Сделав пару глотков, медиум решилась нарушить эту долгую тишину. Повернувшись к Ангелине, она сказала: –Гель, зачем ты сюда приходишь? Тебе делать вообще нехуй? — искренне поинтересовалась Джебисашвили, положив руку на плечо Ангелины. А она все молчала, продолжая смотреть в глаза любимой. А глаза все наполнялись слезами. –Умоляю тебя, уходи. У тебя со мной нет будущего. — отрезала медиум, буквально выталкивая женщину из квартиры. Ей очень больно. Нет, она не хочет, чтобы та уходила. Она хочет, чтобы Изосимова была счастлива. Она обязательно будет, но не с ней. Видеть убитую женщину, которая чуть ли не каждый день вытаскивает её с того света, ужасно. Но Лине так хорошо. Она буквально утопает в запрещённых препаратах. После смерти матери для Джебисашвили не существует другого мира. –Угомонись. — Произнесла Изосимова, вытирая слезы. А затем добавила –Слушай, Лин. Поехали ко мне. Пожалуйста. — Зная, что она откажет, и надеясь что согласится предложила Ангелина. –Ты меня не слышишь. Уходи отсюда. Ангелина встала и пошла на кухню. Лина слышала из комнаты как колдовка звонко наливает в бокал вино, а через пару секунд, не менее звонко разбивает его об стену. «Спасибо что не об голову Джебисашвили» Это бесполезно. Всегда Лина вот-так вот выгоняет её, а через пару дней звонит в слезах с просьбой посидеть с дочкой, так как у самой ломка. Ангелина возвращается, и видит Лину, которая поддалась эмоциям и уже рыдает, закрыв лицо ладонями. Ангелина же садится рядом. Младшая резко захватывает её в свои объятия, плача уже ей в плечо. –Прости меня. Ты этого не заслуживаешь. Я не достойна тебя, прости. — хрипит Лина все крепче обнимая ведьму, как в последний раз. Какой бы властной и сильной не казалась Ангелина, она не могла перевоспитать эту дерзкую девчушку. А сделать ей больно уж тем-более. Хотя Лина неоднократно позволяла себе оскорблять ведьму, делать ей больно. Но влюблённых не судят. Взглянув в мокрые глаза Ангелины, Джебисашвили сказала: — Гелечка, когда я умру, забери пожалуйста Луну к себе. Ты лучше чем я. В ответ на это Изосимова звонко шлёпнула Лине по губам: Дурная. «Господи, за что мне это наказание»