Лесополоса.

      Трясучка красного москвича выбивает из глубоких мыслей, и пространство заполняют советские песни с позитивным посылом, дабы приукрасить напряжённое и неловкое молчание между людьми. Алина судорожно выдыхает, крепко сжимая пальцами края чёрной шубки и глядя в окно, где мелькают затмевающие голым стадом деревьев пейзажи зимнего города Казань. Её вспотевшие от лёгкого волнения пальцы продолжали беспорядочно теребить мех. Трясучки стало чаще, стадо тёмных деревьев начинает окружать с двух сторон, дома пропали из виду, а затем снова прямая езда.       ― Кхм… Слушай, мы куда едем-то?.. — откашлялась тихо девушка в слегка сжатый кулачок тонкой ладони. — Ты ж сказал недалеко от станции дача твоя… Уже полчаса прошло, а говорил «минут пятнадцать-десять ехать», ― сдавленным и сомневающимся голосом выразила Алина, стараясь казаться спокойной.       ― Ха-а… Я помню, что я говорил, красавица. Но ты оглянись вокруг! Посмотри, какая дорога! Не чистят нихера здесь, вот и едем долго… Мы как приедем, ты вообще обалдеешь! У меня там тако-о-ое… Тебе точно надо это увидеть! — заверил Кащей, крепко держась за руль автомобиля и внимательно смотря за дорогой, освещавшую только два жёлтых луча.       Веренцова напрягается, тяжело сглатывая и не находя вариантов ответа. Она смотрит в окно, уже жалея о том, что согласилась на предложение его «помощи».

***

      Алина бессмысленно бродила по заснеженной станции, в промежутках нескольких минут поглядывая на наручные часы и с каждым разом вздыхая всё разочарованнее. Она не могла поверить, что ошиблась в дате и времени автобуса, из-за чего теперь опоздала на электричку, чтобы поехать к пожилым родителям, помочь им по хозяйству, встретиться в конце концов спустя месяцы… Одна совсем осталась, кроме мужичка в сером пальто, который скурил сигареты три и дремал на скамейке неподалеку, съёжившись, пряча руки в карманах. Долго Веренцова бродила: то по станции, то на пустынном вокзале, пока вдруг не остановилась перед ней машина, а там и он. Кащей. Честно, Алина чуть не засмеялась ему прямо в лицо, желая пошутить, но стиснула зубы и подавила любую улыбку. Он порасспрашивал, предложил помощь и рассказал о даче, до которой недолго ехать; ему нужно что-то на даче той, а потом поедет обратно в город. «Так, красавица, чего толку-то тут торчать? Ты, поди, устала после дороги, в Москве, в конце концов, погуляла хорошо, да? Ха-ха… Так что, давай, лучше по домам, отдохнёшь, а завтра и к родителям с утреца, да?» — и она зачем-то согласилась, думая, что лучше поступить именно так. Села в машину, заболталась совсем немного, узнав, что, оказывается, он её неделю назад подвозил до дома, когда она после магазина на остановку побежала и на последний вечерний автобус опоздала — пришлось пешком идти, а там он на своей тачке подвернулся. И как она не узнала его?

***

      Веренцова уже не помнит сколько они едут, начиная постепенно паниковать и сомневаться в его «помощи». Может, дача его должна была мелькнуть среди тех самых домов, которые они проехали минут двадцать назад. И действительно, Алина в головке то посчитала своей, даже дважды для уверенности. Он сказал, что от станции до дачи ехать минут десять-пятнадцать, до того самого мелкого поселения они и доехали за этот промежуток времени, потом поля, теперь лесополоса. А Кащей и глазом не моргнул, когда мимо поселения проезжали. Пазл сложился. Глаза забегали по салону в тщетных попытках успокоиться и решить что делать, как выбираться отсюда. Может, выдумала она вовсе? Может, зря на человека плохое думает?       — Останови… — почти бесшумно буркнула Алина. Её глаза расширились от собственного голоса, а слёзы мгновенно застелили зрение пеленой.       — Чего? — хрипло спросил он, слегка ухмыльнувшись уголком губ и глянув на девушку.       — Останови, пожалуйста, останови машину… Мне надо… Надо… — она толком договорить не успела, как он перебил её «мямлю» своим гортанным смехом. Алина повернула к Кащею голову, затаив дыхание и крепко держась за ручку дверцы.       — Ты боишься што ль? Не паникуй, красавица! Приехали, — тон насмешливый, издевательский, но лицо, резко ставшее серьёзным и мрачным, заставляет сердце биться быстрее, а дыхание сбиваться. Проходит несколько минут и машина медленно останавливается на обочине. Алина смотрит на дорогу, не может пошевелиться и, не раздумываясь, выбегает из машины, в страхе прикусив язык. Она чувствует, как его руки пытаются схватить её за пояс, однако ускользает и слышит в спину «сучка!»       Алина гулко выдыхает, слезы безвольно пошли по разгоревшимся щекам, когда она спотыкается об камень в сапогах с невысоким каблуком и валится лицом в снег. Моментально встаёт на колени, всхлипывая, а Кащей мигом хватает за шиворот шубки, потягивая вверх, бьёт её коленом в живот и лениво опускает, присаживаясь к ней на корточки и чувствуя себя напряжённо.       — Сучара, а… — он тяжело вздыхает, коротко мотая головой.       — Нет… — удалось пискнуть Алине, держась одной рукой за живот, а другой согнутой опираясь на землю. Колени болезненно ныли от холода.       — Заткнись, сука, — Кащей толкает ладонью её в затылок, ткнув в снег лбом. — Вот что вы, бабы… Истерички конченные, — разочарование в его вздохе было очевидным.       Кащей выпрямляется и шагает к машине, заглушает мотор, лезет на заднее сиденье, достает что-то тяжеловатое, замотанное в тряпку, прячет во внутреннем колечке пальто, закрывает дверцы, возвращается, а когда девушка поднимает влажное от слёз и снега лицо, тот резко бьёт ногой, разбивая нос и пуская две струи алой крови. Кровь густыми каплями течёт по губам и подбородку, оставляя на белом-белом полотне свой яркий цвет. Пока Алина жалостно мычит, стиснув зубы и поджав губы, мужчина крепко хватает её за высокий хвост русых волос, наматывает на кулак, сдёргивает на скорую руку с тощего тела шубу и швыряет в сторону машины. Он тащит и толкает под её надоедливый плач и невнятные мольбы остановиться, не слушая, а затем бросает в небольшой сугроб прямо под деревом. Она съёживается, дрожит от студёного мороза, между тем снежинки медленно и романтично кружатся вокруг.       — Если дам тебе за щеку, укусишь ведь, да? — он усмехается, в лёгкой походке приближаясь к её маленькому, хрупкому телу. — Та и по тебе не видно, шоб ты сосать умела…       — Не надо, пожалуйста, не надо, — она умоляет, замолчав из-за плача и тихих всхлипываний, глядя на него щенячьими глазами.       — Слушай, мне твоё нытьё не всралось, твои мольбы и прочая хуйня, — Кащей тянется под пальто и достаёт что-то в тряпке, разворачивает, тряпку бросает под ноги. Топор. Алина вмиг кричит, лихорадочно отползая назад, но сталкиваясь меж лопаток с деревом и вскрикивая громче.       — Нет! Пожалуйста, нет! Не надо, умоляю! Прошу!.. — кричит отчаянно она, сжимая ладонями комья снега. Ноги поджимаются к животу, плечи трясутся.       — Заткнись! — орёт тоже Кащей, рысью сделав пару огромных шагов и нависая над ней. — Если будешь орать и что-то вякать, — мрачно предупредил он, схватив её за волосы на затылке и сжав, — я тебе этим топором черепушку твою пустую расколю на две части, поняла? Расколю и разбросаю по Казани да так, что мамаша родная не найдёт! — вопит прямо в лицо, замахнувшись для убедительности топором в левой руке. Алина замолкает, прикрывает дрожащими руками голову, скулит, когда он заставляет подняться на подкашивающиеся ноги, нагибает, прижимает лицом к дереву, бледную кожу царапает кора сосны. Поставив её раком, Кащей бросает топор позади себя, отпускает волосы её.       Чужие, «грязные» руки чувственно и медленно скользят по талии, останавливаясь на ягодицах, крепко сжимают, выдавив всхлип из тонкого горла, неспеша ныряют под платье, в котором она была, и Кащей подмечает, что баба то его довольно схожа по телосложению с этой, ещё и материал платья неплохой, цветочки забавные нарисованы, цвет красивый — синий. Он задирает подол платья на поясницу, стягивает до коленей лосины, грубо оглаживает ягодицы и сдирает нижнее бельё. Пальцы шаловливо ласкают и гладят гладкий пах, но на прелюдия плевать. Он звенит пряжкой ремня, шуршит брюками, плюёт на пальцы, и Алина царапает ногтями кору дерева, скрипя зубами и зажмуриваясь изо всех сил.       Вскрик. Она выгибает спину, глубже впиваясь ногтями в дерево, когда он также глубже вводит член, невольно думает, что напоролся на целку, но ударив несколько раз по ягодицам и приказывая расслабиться, становится проще. Кащей входит до конца, расслабляясь и глубоко вздыхая, слегка запрокинув голову. Холод снаружи, но невероятное скользкое тепло внутри, охватывающее и приятно сжимающее со всех сторон, заставляют стать помягче и задать неторопливый темп глубоких толчков. Веренцовой хочется выть, умолять, хотя после нескольких минут она всё-таки неподвижно стоит, обнимая сосну и тихо плача, неохотно слушая его бормотание и хриплые, тихие, гортанные стоны и терпя грубые до боли сжимания её груди одной рукой, пока второй — он опирался на её поясницу. Она с отвращением слушала фальшивые восхваления, как он склонился, целуя и царапая зубами кожу её плеч, шеи, лица. Его язык мельком пробежался по скулам, слизывая кончиком дорожки слёз. С удовлетворённым стоном кончает внутрь дрожащего тела, вынимает член, тяжело дыша, заправляет в штаны, поправляет ремень и внезапно сбивает её с ног. Алина словно приходит в себя, рухнув на снег и начав отползать от «чудовища». Он идёт за брошенным топором, а она на четвереньках ползёт в отчаянии в глубь леса, стараясь не обращать внимание на то, как болезненно пульсирует и горит влагалище, как вытекает вязкая и горячая сперма по внутренним сторонам бёдер, как хрустит снег под конечностями.       — Ну куда же ты, красавица? Неужто не понравилось тебе? — смеётся ей в спину, догоняет и безжалостно пинает в рёбра, вытягивая крики и мучительные стоны. Кащей становится ногами по обе стороны её груди, наклоняется, насмешливо хлопает легонько по лицу, она непонимающе смотрит широкими и полными ужасом глазами. Она выглядит такой забавной в растерянности. А затем в лицо прилетает несколько суровых ударов кулаком, скула краснеет, сразу же опухает. Алина кашляет, закатывает глаза, слабо прикрываясь руками, однакож они обессиленно падают вокруг головы и растрёпанных волос.       «Чудовище» начинает расстёгивать несколько пуговиц на платье, на уровне грудины пуговки заканчиваются; он стягивает ткань с одного плеча, потом с другого, она мешается слабым сопротивлением и, кажется, смирившимся плачем. «Упрямая сучка, а», — наигранным недовольством воркует Кащей, крепко хватая за горло и сдавливая пальцами. Девушка смотрит на него с шоком, широко открыв рот и пытаясь глотнуть драгоценного воздуха. Тело машинально дёргается в конвульсиях инстинкта самосохранения, цепляясь руками за его рукав кожаного пальто. Он давит до того момента, пока Алина не перестанет двигаться, хотя будет в сознании. Отпустив, Кащей продолжает снимать платье, кидает себе на плечо, снимает сапоги кожаные с ног, забирает с её руки часы и кольцо, суёт по карманам, золотую цепочку сдирает с шеи, рассматривает с интересом, что-то напевая себе под нос и не обращая внимание, как Алина снова дышит полной грудью, беззвучно кашляет, переворачивается на живот и ползёт, бормоча: «Этого не может быть… Не может… Неправда всё… Не со мной это всё… Мама… Мамуля…»       Кащей наблюдает, хмыкает и вздыхает, топчется за ней, ловит за плечо, рывком переворачивает на спину, разглядывает бледное личико с красным следом на скуле, с разбитой бровью и с двумя размазанными кровавыми следами из носа. В её ушах белый шум стоит, в висках пульсом отдаёт. «Я всё отдам… Никому не скажу, только отпусти… Я никому ничего…» — шепчет слабым, сиплым голосом. Кащей поджимает губы, крепко сжимает топор, хватает одну из её тонких рук, вытягивает и бьёт лезвием по плечу. Женский визг и протяжный крик витает в воздухе, на секунду оглушая «чудовище». Она орёт, извивается, ногами пинает по его ногам, сгибает руку, пытается вырваться из хватки под гулкий хруст костей и суставов, слабеет с каждым ударом, затем рука остается в воздухе. Он её откладывает в снег, а Алина смотрит на собственную руку в стороне, не может поверить, не чувствует даже, как он за вторую руку берётся. На отрубленную руку смотрит. Кривая, едва заметная ухмылка появляется на потрескавшихся окровавленных руках, брови дрожат, сходятся в «домик». Истерика. Телу становится теплее, мозг, чтобы обманным способом согреться, заставляет девчонку засыпать. Перед глазами плывёт, веки тяжелеют, почему-то не чувствуется, как и второй руки совсем нет. Последнее, что Алина чувствует — это толстое лезвие на шее, приглушённо слышит замах.

***

      «Ну-ка, Людка, гляди! — громко говорит Кащей, широко улыбаясь, — ну чё? Как тебе? С Москвы прикупил тебе, вот прям как увидел — сразу о тебе подумал!» Он довольно и гордо смотрит на отражение девушки, когда она крутится у зеркала в меховой шубке, а потом под счастливые вопли прыгает от увиденного платья и сапог в жилистых руках. Люда радостно убегает в спальню переодеваться, возвращается спустя время в сапожках высоких, в платье красивом, в шубке. Кащей говорит закрыть глаза, подходит сзади, на шею цепляет цепочку, на запястье часы наручные, на средний палец кольцо. Людка глаза открывает, всё рассматривает и под счастливые визги бросается на любимого с крепкими объятиями, целуя в губы. А «чудовище» улыбается в поцелуй, обнимая за талию и прижимая к груди своей.