Закон всемирного притяжения

      Пробуждение ото сна в зимнее время — последнее удовольствие на всем белом свете. Сон обрывается на самом интересном месте, мучительно медленно освобождая сознание, впуская тревожные мысли о новом дне, школе и прочих абсолютно не нужных вещах. Школа никогда не была личным криптонитом Антона: он неплохо учился, хорошо ладил с одноклассниками. Но никогда не горел идеей просыпаться рано ради чтения учебников, поездки в забитом автобусе и прослушивания нудных лекций. Проблема была даже не в самой учебе, а скорее в жертвах на которые Антон шел ради нее. Впрочем, все такие утренние рассуждения жестоко и неумолимо, каждый раз, прерывались вторым пришествием звона будильника. Как на зло, динамик, по стечению неясных для Антона обстоятельств, всегда оказывался невозможно близко к его ушной раковине, и парень, как обожженный, в одних трусах, выпрыгивал из-под пухового одеяла. Тело моментально покрывалось мурашками, сонная истома окончательно покидала его, оставляя бедного парня мерзнуть, потирая предплечья холодными ладонями, в четных попытках согреться хотя бы немного. Антон наугад протягивал руку, чтобы нащупать в темноте холодной комнаты стул с висящей на нем домашней футболкой. До невозможности растянутой и покрытой бесчисленным количеством невыводимых пятен домашней футболкой. Мама Антона постоянно сетовала на эту часть гардероба сына, мол: «Ну зачем тебе эти тряпки, есть ведь нормальная одежда». Антон не отрицал: нормальная одежда и правда была, но по необъяснимым причинам, старые футболки располагали к себе намного больше, чем что-либо другое. В начале, он яростно отстаивал честь своих любимых домашних вещей, но со временем пыл подостыл, да и мать смирилась с неоправданной привязанностью сына к вещам. Каждое утро в учебном году начиналось примерно одинаково. Антон, за десять лет школьной жизни, уже привык к утреннему рутинному расписанию и особо не жаловался на свое бренное существование. Порой, он даже брался за ум, решая разбавить свой ежедневный график и выделял на гигиену и уход больше пяти минут, но обычно, все заканчивалось умыванием ледяной водой и очень поверхностной чисткой зубов. Выходя из ванной, парень, каждый раз, натыкался на свое отражение в зеркале. Когда Шаст был в хорошем настроении — в зеркале он видел высокого молодого человека, складного и подтянутого, с аккуратными, почти аристократическими чертами лица, тонкими запястьями и щиколотками. Но сегодня был явно не его день. В зеркале его встретил худощавый, сутулый парнишка, со взъерошенными волосами цвета соломы и заспанными глазами болотного оттенка. Четырехчасовой сон не добавлял Антону шарма: мешки под глазами основательно и на долго обосновались на бледном лице. Потерпев резкий удар по самомнению, Антон тяжело выдохнул, посмотрел на отцовские гантели в углу зала и направился на кухню готовить себе завтрак. Кухню заволокло дымом, за столом сидела женщина с сигаретой зажатой между пальцев. Анон отмахнулся, стараясь развеять белую пелену в воздухе. — Доброе утро, Тоша, — поздоровалась она и нежно улыбнулась глядя на сына. Анон буркнул короткое «Доброе» и принялся заваривать чай. Электрический чайник громко зашипел, напоминая жителям квартиры о своем существовании. С мамой у Антона были на удивление хорошие отношения. Женщина лишь изредка возмущалась разбросанным по комнате тетрадям, вещам и учебникам Тоши, но как и любая другая мать, быстро прощала эти проколы любимому и единственному сыну. Чайник закипел, кнопка включения с характерным щелчком вернулась в свое исходное положение, вода медленно прекращала бурлить. — Тоша, ты читал чат класса? — нарушила тишину женщина, с неожиданно громким лязгом ставя хрустальную чашку на блюдце. Антон бросил в кружку чайный пакетик и принялся наливать кипяток. Рука предательски дрогнула и горячая вода ошпарила пальцы. Шаст одернул руку и зашипел, треся запястьем и дуя на пострадавшие пальцы. Не то чтобы Антону была очень интересна классная деятельность, вопрос он задал машинально, чтобы поддержать диалог. Парень вообще часто таким промышлял. Всяко лучше, чем неловкая тишина. Женщина взяла в руки телефон со стола, сильнее укуталась в домашний халат, и подтянула очки на переносицу: — Сегодня, в пять часов утра и пятьдесят три минуты, скончалась Наталья Георгиевна — ваш преподаватель физики. Наталья Георгиевна Макаревич была очень мудрой, обходительной и справедливой женщиной, она честно проработала пятьдесят восемь лет в нашей школе, любила детей и свою работу всей душой, — цитировала сообщение от классной руководительницы одиннадцатого «А», мама Антона. Сегодняшнее утро обещало быть интересным. Услышанная новость не отдавалась в душе ни грустью, ни сожалением. Естественно, все написанное в сообщении, вся похвала и перечисление заслуг, было чистой воды неправда. Как говориться: «О мертвом либо хорошо, либо никак.» Антон бы придерживался второго или чего похуже, но из профессиональной этики классная руководительница не могла написать иначе. Антон взял кружку со столешницы и садясь напротив матери, думал, что бы такого сказать, чтобы тактично свернуть с темы об усопшей-никем-не-любимой преподавательнице. — Ммм, — понимающе промычал парень, медленно отпивая чай из полной кружки, и выжидающе посмотрел на мать. — Получается физики у нас сегодня не будет? Об этом ничего не писали в чате? Физика — пожалуй, единственный абсолютно непонятный Антону предмет. Шаст не понимал ее и понимать не старался, не стыдясь признавая это и с чистой совестью получая заслуженные тройки и двойки. Тянули его как могли, упрашивая уже покойную Наталью Георгиевну не валить такого «инициативного» и «ответственного» Антона Шастуна. А этот самый Шастун очень мужественно игнорировал призывы взяться за ум и начать слышать и слушать учителя на уроках. Шаст не понимал, как можно понять предмет, если ополоумившая женщина, которой, по хорошему, лет так двадцать назад пора было уже и уйти на пенсию, на протяжении сорока пяти минут только и делает, что орёт и проклинает всех и каждого в классе. В том числе и его. Его в частности, если быть точными. В седьмом классе, еще совсем маленький Тоша протестовал, возмущался, за глаза материл сумасшедшую каргу с ее законом всемирного притяжения, а спустя три года успокоился. Понял, что бесполезно. Заменить ее некому. И сейчас, услышав печальную новость о смерти учителя физики, фраза «Здоровья погибшим», казалась Шасту до ужаса смешной. — Она же никому из вас не нравилась да? — проигнорировав сына, спросила женщина, делая еще одну, последнюю затяжку и туша сигарету о стеклянную пепельницу, подаренную ей Тошей на прошлый день рождения. Мама у Антона была весьма проницательной женщиной. — Честно? — уголки губ парня дрогнули в легкой улыбке. — Естественно, — женщина тоже улыбнулась, хитро сощурив глаза. Антон приложил ладонь ребром к губам, будто собирался поведать матери вселенскую тайну, и заговорческим тоном произнес: — Не нравилась это мягко сказать… Женщина усмехнулась, пододвигая ближе к сыну тарелку с бутербродами, но больше ничего не сказала, продолжая пить свой уже остывший кофе. *** Вылетая из подъезда, Атон обнаружил, что опаздывает. Морозный утренний воздух обжигал нос, щеки, забирался под дутую куртку черного цвета, и по спине пробегала колкая дрожь. Антон не любил зиму. Не любил резкие перепады температур, не любил рано просыпался, когда за окном еще темно, не любил скользкий асфальт, а что самое главное — не любил опаздывать. Подходя к остановке, сетуя на жизнь и браня все и вся благим матом, в голове Шаста, вдруг всплыла речь социального педагога, сказанная года четыре назад. Дословно ее содержание он уже не помнил: было там что-то про пассивную агрессию, систематические опоздания и нежелание идти в школу. «Систематические опоздания — следствие пассивной агрессии, выраженной нежеланием посещать школу.» — вроде так это звучало. По словам педагога, нужно было определить причину, по которой ученики не хотели ходить в школу и тогда, успеваемость повысится в несколько раз, да и опаздывающих, как таковых, уже не будет. Антон знал, что все это бред и абсолютно невозможная затея. Удивительно, но все мысли Антона сводились к тому, что школа — это плохо. На социологии, которую после трех уроков в десятом классе благополучно убрали из списка обязательных для изучения предметов, студент-практикант, без пяти минут молодой преподаватель, старательно пытался объяснить тогда еще десятому «А» классу, понятие софизмов, как явление в философии древних времен. Все что запомнил Антон — это дурацкий пример про самоубийц: чем больше самоубийц — тем меньше самоубийц. Всю дорогу он думал о том, как бы ему сформулировать свой собственный софизм. Школа — это плохо. Если идти от противного, то можно начать с утверждения: школа — лишняя трата нервов. Лишняя трата нервов — вред здоровью, так как нервные окончания восстанавливаются очень медленно. Ну а вред здоровью — это неоспоримо плохо. Так и получается, что школа — это плохо. Антон улыбнулся своим мыслям и продолжил глупо пялиться в запотевшее окно автобуса. На самом деле, дорога от дома до школы занимала у Шаста не так уж и много времени. Обычно, парень выходил загодя. Вставал раньше: в шесть утра. Продуктивность перла из всех дыр, а пачка «Парламента» с кнопкой в кармате куртки приятно грела душу. Обычно, Атон доходил до школы за четверть часа. Обычно, Антон сворачивал на пол пути в какой-то двор, подальше от дома, садился на скамейку: отвратительная зеленая краска слоями осыпалась на землю, оголяя гниющее дерево, и тогда наступало раздолье. Вот он — пир души и сердца. Тонкая сигарета приятно согревала щеки и нос в прохладную погоду. Шаст делал глубокие затяжки, вдыхая едкий дым, и легкие не говорили ему за это спасибо. Сигарета дотлевала до фильтра. Со спокойной душой, парень тушил бычок о такую же неприглядную, измученную временем мусорку и брел в школу. Ритуал отработанный годами, задавал настроение новому дню и самые длинные школьные будни, даже зимой, приобретали розоватый оттенок. Из прострации его вывели динамики, оглашающие нужную остановку. Парень оглянулся по сторонам: электронные часы возле кабины водителя мигали ярко красным. Семь часов, пятьдесят семь минут. Шаст мысленно отругал себя за свою непредусмотрительность и расталкивая пассажиров, извиняясь за отдавленные пальцы ног и свой портфель за спиной, выскочил из полного автобуса. Ужасно хотелось курить. Утренний стресс не делал ситуацию легче. Прошедший вчера мокрый снег, за ночь покрыл серый асфальт тонким слоем прозрачного льда и Антон, вылетев из автобуса, как пробка из дешевого шампанского, чуть было не клюнул землю носом. Колени подкосились, ноги разъехались в разные стороны. Словно новорожденный олененок на льду, Шаст зажмурился и вытянув руки, приготовился падать, как вдруг кто-то больно схватил его за предплечье. Антон только и услышал, что громкое «Осторожно!» откуда то из-за спины и в ту же секунду грохнулся на спину, придавленный сверху кем-то ну очень тяжелым. Шаст тихо выругался себе под нос. Локоть пронзила резкая боль, приземление оказалось не слишком мягким, мышцы протестующе заныли под весом взрослого человека. Пыхтя и стараясь отдышаться, Антон широко распахнул глаза, в попытке вернуть ориентир в пространстве. По обе стороны от его головы, странным образом, находились чужие руки. Готовясь чуть ли не на коленях извиняться перед незнакомцем, наплевав на опоздание, Антон приподнялся на локтях, но мужчина в черном пальто опередил его. В голубых глазах незнакомца читалось растущее беспокойство, будто Антон его близкий родственник, а не расторопный парнишка с остановки. — Ты в порядке?! — выпалил незнакомец, поднимаясь на ноги и протягивая Шасту руку помощи. Дышать стало значительно легче. Антон быстро вскочил на ноги, чуть ли не поскальзываясь снова, но на этот раз, мужчина крепко удержал его за плечо на месте. Зеваки на остановке, кто настороженно, кто с беспокойством, кто с легкой насмешкой следили за происходящим, шептались, привлекая внимание обычных прохожих, спешащих по своим делам. Парень опомнился не сразу. Растерянно оглядел мужчину с головы до ног. Пальто намокло, ладони покраснели, дышал он все еще тяжело, уложенные темные волосы растрепались, делая его некогда строгий и сдержанный вид, более живым. Должно быть, с высоты собственного роста ужасно больно падать оголенными ладонями на асфальт, потому что, руки незнакомца выглядели плачевно. Антон совершенно забыл о заданном ему вопросе. Шаст подумал, что хорошо было бы извиниться за свою неосторожность, но время поджимало. Мозг лихорадочно соображал, мысли путались, Антон так и стоял, молча смотря на мужчину напротив. Как-то сконфуженно кивнув, Шаст выбрался из чужой хватки и помчался, что было мочи в здание школы через дорогу, оставляя незнакомца и зевак в тупом непонимании стоять на злосчастной остановке. Подбегая к классному кабинету, Антон все не мог забыть мужчину на остановке, его растерянный вид и голубые глаза полные тревоги. Кажется, он знатно подпортил ему рабочий день. Шасту казалось, что люди, которые выглядят так, должно быть, работают на какой-то высокопоставленной должности в министерстве внутренних дел или заведуют большой торговой компанией. А переходить дорогу таким людям, парень совершенно не планировал. «Неудобно все-таки получилось», — подумал Антон, забегая в кабинет и на ходу стягивая огромную, промокшую куртку. Совсем глубоко погрузившись в свои мысли, Шаст не сразу понял, что его окликает знакомый голос из-за спины: — Ты че марафон с утреца решил пробежать? — улыбаясь, съязвил Илья Макаров — одноклассник и по совместительству лучший друг Антона. — И тебе доброе утро, — равнодушно буркнул Антон, старательно пытаясь впихнуть объемную куртку в и так забитый донельзя шкаф. — Че, не с той ноги встал? — хлопнул его по спине Илья. — Да, ладно тебе! Не парься, зато, у нас, походу, окно вместо первого урока. Можешь не торопиться. Прозвенел звонок, оглушая и без того напряженного Шаста. Антон непонимающе посмотрел на друга, наконец-то расправившись с курткой. По расписанию, первым уроком стояла биология и Шаст, даже представить себе не мог, что такого должно было случиться, чтобы биологию отменили. Подмечая озадаченный вид друга, Илья закатил глаза и принялся разъяснять Антону всю ситуацию: — Ну, вот нахуй тебе телефон, если ты чат все равно не читаешь? Антон молча проигнорировал упрек друга, готовясь услышать объяснение всему тому, что твориться вокруг него. — Физику поменяли местами с биологией, теперь био шестым уроком, а физика, — Илья на секунду задумался, строя логическую цепочку у себя в голове. — Ну, а физика получается первым тогда. Вот. Илья, с довольным видом сложил руки на груди, наблюдая за Антоном, который, видимо, прибывал в легком недоумении, в народе называемым «ахуй». — Пиздец какой-то с утра, а не марафон, — промямлил Шастун. — Точняк. Все эта эта ситуация казалась Антону довольно странной. Если физику поменяли местами с биологией, то вряд ли они будут сидеть без учителя на протяжении сорока пяти минут. Голова раскалывалась от мыслей. Слишком много думать, Антону видимо было противопоказано и махнув рукой, как бы прогоняя очередное наваждение, Шаст и Макаров вышли из кабинета. Коридоры пустовали, все давно разошлись. Из-за закрытых дверей, изредка раздавались громкие голоса недовольных учителей и выкрики учеников. Восемнадцатый кабинет физики находился на втором этаже, в самом конце левого крыла. Антон не любил опаздывать, даже если урока в ближайшие сорок пять минут не намечалось. Ляйсан Альбертовна — классная руководительница одиннадцатого «А» и по совместительству учитель физкультуры, скорее всего, сейчас находилась в классе и наставляла ребят сидеть тихо, не галдеть лишний раз. Подходя к кабинету, Антон заметил, что деревянная дверь с номером «18» уже была закрыта. По спине пробежали мурашки. Илья уже хотел было ворваться в помещение с победным кличем, но Шаст вовремя перегородил ему путь рукой, на что получил недовольный возглас. Что-то было не так. Шестое чувство подсказывало Антону не творить глупостей с утра пораньше. Парень постучал в дверь. — Войдите! — раздался мужской голос и Шаст замер, переглянувшись с не менее удивленным другом.