Лучше умирать от боли (?)

Это был бы самый обычный день в жизни Славы Макарова, если бы судьба не решила над ним поиздеваться. Последний день зимы. Такой, какой бывает только раз в четыре года. Двадцать девятое февраля. И, как очевидно, всё идёт совершенно не так, как обычно. Сегодня Макаров выпустил песню, посвящённую уже даже хрен знает кому. Или чему. Стихи в своё время написались как-то сами собой, под впечатлением от… увиденного. Они с Лёшей тогда только-только разбежались, думая и надеясь, что так им обоим будет лучше. Слава ещё и был инициатором этого всего. «Мы не сможем быть счастливы, не в этой стране». Ха, как же, удобные слова! Лёша звал его в Америку. А Слава… испугался. Не просто испугался даже, он натурально зассал – и отказался. Ему легче было разорвать ту ниточку, что их связывала, чем побороться за своё счастье. Теперь было стыдно, и на душе неприятно свербело. Просрать то, что тебе дорого – это надо уметь. Итак, песня… Стихи родились в момент, когда Слава, листая от нечего делать ленту Инстаграма, наткнулся на свежий Лёхин пост: естественно, из Штатов. Слава очень старался не вглядываться, чтобы не травить себе душу, но… через минуту нашёл себя, изучающим, в какой компании Воробьёв проводит свой досуг… после их разрыва. А Воробьёв был с каким-то слащавым парнем, ну, или мужчиной, это уж кому как нравится говорить – возраст определить было… сложно. По мнению Славы, «парниша» был каким-то слишком уж приторным. Слишком «сладким». Его вообще было как-то… слишком. На фотках, конечно, не было ничего такого. Ничего, что могло бы намекнуть, что это не новый друг Лёши, а его новый партнёр. «Новый партнёр»… Даже звучит приторно. Но Слава знал Лёшу лучше, гораздо лучше. Знал слишком хорошо, слишком сильно, слишком близко, чтобы понять, что именно кроется за этими фотографиями с какой-то тусовки. Он не просто хорошо проводит время. У него кто-то есть. И Лёша выглядит достаточно счастливым, чтобы подумать, что у него… всё хорошо? У Славы не было причин в этом сомневаться. И вот тогда-то, в момент какого-то осознания, Макарова и накрыло. Хотелось много чего разом, но больше и сильнее всего – курить. Хотя он в жизни не курил. Да и нельзя ему: связки беречь надо, иначе как петь будет? Сипло и прокуренно? Нет, спасибо. И вот вместо физического и буквального саморазрушения Слава занялся саморазрушением моральным. Он написал эти злосчастные стихи. Которые теперь стали его новой песней. Вообще, выпускать эту чушь он не планировал. Но… а почему нет? Всего-то и нужно было – поменять в парочке мест «мужчину» на «женщину». И вот, как будто бы вполне традиционная драма… Слава ещё с утра записал в свой Телеграмм несколько «кружочков», несомненно порадовав этим своих очумелых фанаток-«пчёл». Они, наверное, думали, что это он для них постарался, контента наделал. А на деле он скорее пытался себя через эти «кружочки» убедить, что выпустил песню не для того, чтобы в теории Лёша заметил бы её и что-то понял, что-то прочитал между строк. Что выпустил её для себя и для своих… поклонников? Убедить себя не получилось. Это было всё же послание для Воробьёва. «Я вижу тебя с другим – и мне больно. Он ведь не сделает тебя счастливым? Давай всё вернём!» Наверное, душа Славы кричала именно об этом… Можно было написать Лёше. Позвонить. Сделать что угодно, но Макаров выбрал холодное молчание и немое самобичевание. Жизнь продолжается? С этим можно было поспорить. Слава открыл «телегу» ещё раз, закинул туда ещё один «кружок» с инфой о том, что сегодня – очередные съёмки «Маски». Сам не знал, зачем и кому это вообще реально интересно. Делал уже просто на автомате. Сейчас он уже сидел в машине, готовый ехать к павильону. До старта съёмочного процесса оставалось около двух часов, самое то, чтобы не спеша доехать и ещё немного «покипеть» в гримёрке. К тому же, Киркоров точно опоздает минимум на час. Спешить некуда. Макаров завёл двигатель. Зажёгся экран плеера на приборной панели, и Слава, подключившись к устройству через телефон, стал выбирать музыку, под которую проведет ближайшие минут сорок дороги. Хотелось чего-нибудь новенького, незнакомого. Недолго думая, мужчина открыл вкладку «Недавние релизы». Где-то тут, наверное, красовалась и его песня тоже… Слава листал ленту новинок, но ни названия песен, ни их исполнители «в душу» не западали, взгляд не цепляли. Не хотелось узнать, что кроется за названиями «Календарь» или «Добрый вайб», не хотелось открыть для себя мир какого-нибудь Смоки Мо (Славу вообще поражало, как можно было додуматься взять себе такой псевдоним) или познать, о чём поёт недавняя участница «Аватара» Мона. И Слава уже готов был бросить эту затею с поиском новых песен для себя, готов был открыть старый-добрый, уже заслушанный до дыр, плейлист со всякой сборной солянкой. Как вдруг… Взгляд зацепился за один трек. Макаров очень надеялся, что ему почудилось, но… Нет. Это была песня Лёши. Первой мыслью было не слушать. Но пальцы сами собой уже нажали на «плей». Салон автомобиля тут же наполнили звук. мелодии, показавшейся Славе тревожной. Но… по-своему красивой. А потом раздался и голос Воробьёва. Тот пел, специально его «занижая», и Слава чуть головой об руль не приложился: как-то Лёша рассказывал ему, что так низко он поёт, когда хочет что-то скрыть. В его «нормальном» голосе всё слишком «открыто», легко считать его настроение. Что же сейчас прятал Лёша?..

«В судьбе любимых мы лишь гости

И вовремя должны уйти...»

Макаров невольно задумался над этими словами. А что, если?.. Нет. Это бред. У Лёши там уже своя «новая» жизнь, Славе в ней места нет. Это – просто лирика, Лёша её любит. Это ничего не значит. Дослушав песню до конца, Слава нажал на повтор. И только тогда окончательно настроился на поездку. Кажется, ему предстоял нелёгкий день…

***

Славу раздражало, что на «главном секретном шоу страны» интригу держали даже для него. Что сложного было сказать, кто займёт сегодня кресло пятого члена жюри? Славе же нужно хоть как-то подготовиться, придумать какие-нибудь тупые и не смешные шутки, с которых разве что нервно гыкнет массовка… А никто ничего ему не говорил. Поэтому он «обиженно» сидел в гримёрке. В его «пчелином» чате наперебой «жужжали» о песне. После поездки под «аккомпанемент» Воробьёва Слава уж и не думал про свой релиз. В голове сами собой перебирались, кружились строки из песни. Хотелось их разбирать и анализировать. Хотелось их как-то понять. Что-то же ведь за ними наверняка стояло! Подумать толком не дали: только-только в голове начали формироваться какие-то мысли, как в дверном проёме показалась голова Нины – девушки из «стаффа». Та крутила в руках рацию, по каналу которой, не замолкая, переговаривалась съёмочная группа. Нина только открыла рот, чтобы сказать, что Славу уже ждут, но ведущий ничего не дал ей сказать. Махнул рукой, намекая, что и так всё понял. Поднялся с насиженного места, поправил и без того хорошо сидящий пиджак. К тому моменту, как Слава выходил в коридор, Нины уже и след простыл. В дальнем конце коридора, ведущего к части павильона, где находилась нужная студия, мелькнул чей-то силуэт. Макаров остановился, как вкопанный, на секунду или, может, пять. Ему показалось, что в студию зашёл Лёша – но это ведь просто невозможно! Сумачёва ведь не могла позвать Воробьёва в состав жюри после того, как он отсидел там целый прошлый сезон? А Воробьёв не мог ведь согласиться после того, как нехорошо они со Славой расстались? Это, похоже, у Славы просто разыгралось воображение после прослушанной песни. Нужно просто взять себя в руки и не искать скрытых смыслов и намёков там, где не надо. И там, где их нет… Минут через пятнадцать Макаров оказался на сцене. Широко улыбался во все тридцать два, махал массовке, кривлялся перед камерой, которая брала его сейчас крупным планом. Не отрывая взгляда от нужного объектива, зачитал вызубренный за столько лет вечно одинаковый текст о том, что «мы начинаем эн-ный выпуск всеми любимого шоу». А потом, представляя членов жюри, поднял глаза чуть выше. И… снова обомлел. Кресло пятого судьи действительно занимал сегодня Воробьёв. Благо, у Макарова хватило выдержки и какого-никакого «профессионализма», чтобы не застопориться слишком надолго. Ничего, его замешательство длиной в несколько секунд вырежут – и никто ничего не заметит. Представляя Лёшу, он взглядом изучил его со всех сторон. Тот выглядел… как обычно. Может быть, только немного грустно. А может, Славе просто показалось это. Да и весь выпуск Лёша вёл себя, как обычно. Как весь прошлый год на съёмках. За одним только исключением: со Славой они больше не играли в «гляделки», не посылали взглядами никаких намёков и не перекидывались откровенно двусмысленными фразочками. Славе… этого не хватало, как оказалось. День был адским. Слава еле справлялся с тем, чтобы не заговорить с Лёхой. Если они попытаются поговорить, и Воробьёв его пошлёт – Слава просто этого не переживёт, кажется. Поэтому он не пытался инициировать диалог, хотя моментов для «уединённой» беседы представилось как минимум несколько. Под конец дня, когда все уже расходились из студии, а после – и из павильона, в гримёрку Славы кто-то неуверенно постучал. – Да? – не оборачиваясь ко входу, позвал Слава. Дверь открылась, кто-то вошёл. И молчал. Макаров нервно развернулся, но тут раздражение как рукой сняло: он увидел, что его гость – это Лёша. – Красивая песня, – поджав губы, выдавил он. Звучало как-то странно. Неестественно. Но… не «сухо». Это не банальный жест вежливости. Что-то другое. – Твоя тоже, – вторил ему Макаров, даже не думая, что говорит. – Я как будто чьё-то любовное послание прочитал, когда послушал. Лёша нахмурился и вскинул бровь: – А если не «как будто»? Слава огляделся по сторонам. Слушать их здесь некому, к тому же они оба кому-либо мало интересны. Если кто-нибудь захочет услышать какой-нибудь скандал – точно пойдёт к «хоромам» Бедросыча… Немного опасливо, осторожно Слава добавил: – С моей стороны было бы нагло думать, что слова связаны со мной. Но я… Слава не успел договорить нормально. Лёха за два шага оказался вплотную к нему, накрывая его рот ладонью. Призывая заткнуться. Вообще, он часто так делал, пока они встречались – но при других обстоятельствах. Более… интимных. Не желая сдаваться, Слава, невзирая на возникшую «помеху», договорил: – Но я думал. Сложно было однозначно распознать выражение, проступившее на лице Лёши. Что он подумал? Что захотел сказать?.. Предугадать было невозможно. – Я написал её о тебе. Захотел выпустить в последний день этой вечной зимы, чтобы отпустить… Не получилось. Я всё ещё тебя люблю. Слава… опешил. Лёша так быстро всё это выпалил, что он с трудом сумел это переварить. Хотя верилось в услышанное всё ещё не до конца. Воробьёв убрал руку от лица Макарова, чтобы не мешать ему говорить, если у того вдруг возникнет такое желание. У Славы же было скорее желание орать. – Я думал, ты в отношениях. С этим… как его… Сэмом. Лёша улыбнулся, и интерпретировать это выражение можно было безошибочно, одним образом: «Следил, значит?» Славе стало неловко. Если бы он был помоложе – точно бы покраснел. А так – только кончики ушей «полыхнули». – Я пытался отвлечься. Не получилось. А… ты? В этом «ты» – такая хрупкая надежда, как будто это не реальная жизнь, а какой-то максимально драматичный сериал по центральному ТВ. – А я песню посвятил тебе. Написал, когда увидел тебя и этого твоего… Лёша лучезарно улыбнулся, и Слава осёкся. Договаривать не было уже смысла. Воробьёв осторожно потянулся и взял его за руку. Переплёл пальцы. Так, как тогда. Когда они были вместе. И тут до Славы дошло: Лёша ждёт определённых слов. – Я тоже тебя люблю. И тогда мои слова… О безопасности и расставании… они были ошибкой. Я не понимал, что чувствую, и… Лёша снова его заткнул, но на этот раз – не ладонью, а поцелуем. Неожиданным, смазанным и немного робким, осторожным. У Славы сердце пропустило несколько ударов, а потом разогналось с места в карьер. Так хорошо и так плохо разом ему давно не было. А всё Лёша… Его Лёша. – Я правда люблю тебя, – прошептал Слава. – Я знаю, – так же шёпотом, улыбаясь, отозвался Лёша. Он подцепил кончиками пальцев залаченную прядку волос Макарова и заправил её тому за ухо. – И помню твои опасения. Помню, в какой мы стране… – Тут Лёша обнимает Славу, щекой прижимаясь к его грудки. – Но лучше сгореть, пытаясь обрести счастье, лучше бороться, чем сдаться сейчас и сдохнуть от мыслей «а что было бы, если...», да?