Важный день Петра Ивановича

      Пётр Иванович Хейленов был знаменит двумя достоинствами. Первым было то, что он мог выбить любую информацию из любого человека, а вторым, что и до, и после он выпивал по три (больших) стакана «Столичной». Никто не посмел бы усомниться, что у Петра Ивановича не достало бы духа и крепкого желудка для такой работы (тем более для целых стаканов водки!), ведь он проработал в КГБ больше двадцати лет и был очень хитер, расчётлив и скрупулёзен, даже когда был ещё совсем юн и зелен. Ну и, конечно, у нашего агента был не только твердый, как сталь характер, но и все его существо. Неуязвимый, непогрешимый и якобы бессмертный.       Но только якобы, ведь на самом деле это не так, поскольку все оборотни когда-нибудь стареют (и умирают), но этот факт простым смертным не раскрывался. Пускай дальше думают, что они, как вампиры. Что их нет. Даже здесь, в России. А только в народных преданиях.       Самым приятным было, что американцы, слава богу (и железному занавесу), верили в существование сверхъестественных предметов и существ несколько больше, чем русские, так что в большинстве случаев Петру Ивановичу было достаточно сверкнуть клыками, — скорее для эффектности, — или покрасоваться когтями, способными шутя нанести смертельную рану, и не оказывалось ни одного жующего жвачку американского агента, который бы тут же её не сплюнул.       Другое дело, что наш герой не всегда был в настроении выпытывать государственные тайны у врага таким способом. Нет, это не то, что вы подумали. Петру Ивановичу (крайне) не нравилось причинять боль другим. Если быть до конца честным, ему больше всего доставляло удовольствие подшучивать над глуповатыми западниками, но саркастическими комментариями до слез слабовольного американца не доведешь. Иногда, конечно, это было необходимо. Нет, не сарказм, а меткий удар по нервным окончаниям. Однако следовавший за этим оглушительный крик был едва выносим даже для не-оборотня со слабым слухом.       Вот почему очень повезло, что Пётр Иванович мог использовать что-то, кроме своей сверхъестественной силы и смертоносных клыков. А именно знаменитое русское обаяние оборотня. Очевидно, для этого требовалось, чтобы и другая сторона (кхм... враг) была достаточно раскрепощённой в сексуальном плане, но, как оказалось, оборотни (почти так же, как вампиры в голливудских фильмах) были и впрямь чрезвычайно привлекательны и пленительны для представителей обоих полов.       Агент Стайлз Стилински преподал Петру Ивановичу урок. Тот уже подумывал наведаться к своему племяннику, Дмитрию Алексеевичу, который был еще выше и сильнее его (хотя и гораздо благочестивее и безобиднее) и который умел очень грозно хмурить лоб и сводить свои густые черные брови, да так, что кровь стыла в жилах пациентов.       Американский агент выглядел довольно неряшливо, отчего Пётр Иванович всерьез удивился, когда выяснилось, что ему тридцать лет (на вид ему было семнадцать); конечно, вполне могло случиться, что тот солгал, ведь с чего бы это ему раскрывать свой истинный возраст, раз он не поделится какой-либо другой важной информацией. У оборотней было преимущество: они могли сразу учуять, если кто-то лжет. Стайлз Стилински, этот дерзкий молодой человек, надменный, сквернословящий, умный, раздражающе сексуальный...       Пётр Иванович сглотнул. Он будто видел самого себя мысленным взором, как если бы во время утреннего бритья в зеркало наблюдал за собой и своим кадыком, который ходит вверх-вниз. Он налил себе четвертый стакан водки. Никогда такого с ним не случалось на допросах. Не похоже, что это четыре стакана алкоголя как-то повлияли на организм оборотня. То ли дело шесть стаканов, что уже были способны вызвать приятные покалывания в желудке и легкое головокружение. — Двенадцать, сорок три, сто сорок четыре, — перечислял американский секретный агент Стайлз Стилински («У него польское имя», — снова пришло на ум Петру)... и улыбался. Пётр, разумеется, учуял и страх, и возбуждение (преимущества оборотня: инстинктивно знаешь, с каким намерением к тебе подходят простые смертные...). — Корень из числа Пи, десять в сорок восьмой степени... — Стоп-стоп-стоп! — Пётр Иванович отмахнулся от американца с щенячьим личиком, произносившего не по порядку цифры. — Дурака из меня не делай. Даже моя тётка, которая торгует вениками в Екатеринбурге, знает, что это не пароль. Не. Делай. Из. Меня. Идиота.       Пётр Иванович был напряжен, но голос его был таким же устрашающе спокойным, мягким и вкрадчивым, как и всегда. Обыкновенно от этого всем становилось еще страшнее. Конечно, он ничем не выдал своих чувств: он не мог позволить себе роскошь демонстрировать свои эмоции и слабости, но, к сожалению, американца ничто не пугало (как будто бы он уже встречал таких, как Пётр!) и пахло так, словно...       Пётр Иванович потянулся за пятым стаканом «Столичной». Агент Стилински невозмутимо наблюдал за ним, по-видимому, не пытаясь сбежать, не дергал (даже незаметно) свои путы, не выкручивал запястья, чтобы ослабить веревку и не пытался опрокинуть стул под собой. «Ну, хватит!» — сказал себе Пётр Иванович, вытирая чуть влажный лоб.

***

      Вскоре арестанта с черным мешком на голове оттащили на темную и безлюдную стоянку и там затолкали в черную машину с темными стеклами. Всё, как в кино.       Стайлз дважды чуть не упал с лестницы. Он посчитал: они свернули одиннадцать раз. Он не услышал звуков, только дыхание чекистов, которые, не считая вздохов, тащили его за собой в гробовом молчании. Стайлз Стилински знал, что его следователь был среди них, хотя предпочел бы почувствовать, услышать или иным образом ощутить его присутствие. Он мог бы попытаться закричать, но это было бы бессмысленно, даже если б ему не заткнули рот. Он ждал. Вы не поверите, что вас отвезут в квартиру и казнят, берег реки для этого подойдет гораздо больше, не правда ли? Его могли бы столкнуть прямо в воду. Поэтому он решил «сотрудничать» и ждать. Интересно. Очень интересно. Этот русский мужик — странный оборотень. (А они вообще существуют?) Поверят ли ему дома, если расскажет? Если он решит рассказать.       Стайлз Стилински был профессионалом до мозга костей. Он умел выкручиваться из (даже больших) передряг, и его сердце никогда... не сбивалось с ритма. Но теперь он не мог побороть странное давление в груди. Хотя это было вовсе не давление, а скорее будто кто-то незаметно обмотал вокруг него веревку, взялся за длинный конец и теперь ведет его, как на поводке. Что же это? Какие-то чары наложило на него это странное существо?       Упс. Приехали. Стайлз Стилински пошатнулся и чуть не упал на свой же нос, но все ж смог удержать равновесие, а это было не так-то просто со связанными за спиной руками. Он и сам удивился своему успеху, ведь для суперсекретного агента он обыкновенно бывал неуклюж. Дверь закрылась, затем все стихло, и осталась только темнота. Кто-то сдернул с его головы нелепый мешок. Затем он увидел, что единственной причиной, по которой он не упал и не ударился животом, был русский следователь (оборотень с льдисто-голубыми глазами), который схватил его за руку.       Стайлз прищурился, хотя было не очень светло, но и тусклый свет резал глаза. Откуда-то издалека играла тихая музыка. Это «Петя и волк» Прокофьева, Стайлз узнал мелодию. Серьезно?       Он очутился в месте, чем-то похожем на гостиничный номер, приятно обставленный люкс; со вкусом подобранная мебель, мягкий ковер, картины на стенах, кровать, которая выглядела довольно привлекательно, с множеством мягких подушек, две открытые двери, одна справа, другая напротив, окно... ну, конечно, без окна. Стайлз в мгновенье ока оглядел комнату, его фотографическая память зафиксировала каждую мельчайшую деталь, хотя он и не был до конца уверен, что они ему понадобятся. Вдруг у него заболели запястья. Естественно, кровь стремилась возобновить круг. Русский перерезал веревки. Какого черта? — Выпьете? — спросил русский, совершенно невинно взглянув на него и взяв с барного стула два стакана. — Я думал, что сначала будут пытки, а пьянка потом, — прокомментировал Стайлз, выдавив сквозь зубы и массируя онемевшие пальцы. — Потому что то, что произошло в том подвальчике, я бы даже страшным не назвал. — Да, именно такой порядок я обычно предпочитаю, а после пьянки следует подкуп. Наверное, нужно все же сперва избить, потому что это... рациональнее. — Наверное, — неохотно согласился агент Стилински, — и чем же я обязан чести... нет-нет, спасибо.       Жестом руки Стайлз отклонил предложенный ему стакан, в котором была кристально чистая, резко пахнущая жидкость. — А это ведь одна из лучших водок в мире, — Пётр отпил из своего стакана и облизнул уголок рта. Без толку. Выпивка тоже не помогла. Ничто не могло притупить это странное давление в груди. Это приятно, но чуждо. Это приятно, но нереально и невероятно страшно одновременно. И тут он вспомнил, как его племянник Дмитрий Алексеевич рассказывал о своих чувствах к светловолосому, кудрявому Исааку Федоровичу Лехееву, библиотекарю. Он описывал в точности то же самое. Узы. В душе. В сердце. Прямо в центре. До сих пор Пётр чувствовал запах американца только носом, теперь ему хотелось ощутить вкус его во рту, на языке. Он знал, что заблудился. Ему был сорок один год, и он уже не чаял когда-нибудь встретить свою судьбу, однажды почувствовать «узы», связывающие его со своим спутником, которого судьба, мать-природа, фортуна или бог знает какая высшая сила назначила ему не меньше, чем на всю жизнь. Он не мог знать: а чувствует ли то же этот человек? Этот Стайлз Стилински его, Петра Ивановича Хейленова, не боялся. Ни капельки. Оборотню почти показалось, что этот человек откровенно шутит с ним. Никто не считал Петра Ивановича смешным. Разве что иногда его племянник... и кое-кто из друзей.       Пётр опять сморщил лоб. Он выудил из глубин памяти слова бабушки об этой связи. Чувствуют ли ее, знают ли о ней, признают ли ее не-оборотни? — Кхм. Она не отравлена, — с кривой усмешкой заметил Пётр Иванович и осторожно дотронулся запястья освобожденного пленника. Стайлз Стилински был потрясен, увидев, как вены на руке мужчины на миг почернели, а затем он почувствовал, как колющая боль покинула его тело, будто тугая веревка никогда не резала его кожу.       Американец колебался. Он уставился сперва на пол, потом на свои руки, после поднял глаза и встретился c испытующим взглядом Петра Ивановича. Они смотрели друг на друга волчьими (один из них буквально) глазами, затем русский подошел ближе. Их разделяло какие-то полметра. Пётр шумно втянул воздух. Агент Стайлз Стилински сделал шаг, но не сводил глаз с мужчины. Потом он понял, что не отступил назад, а подходит ближе. В горле у него пересохло, он хотел сглотнуть, но не мог. Может, все-таки стоило сделать глоточек водки?       Ноги Петра сделали шаг вперед. Он знал, что на этот раз американец не отойдет назад. К сердцу Петра Ивановича словно приложили магнит. Тяжёлое железо, неумолимое, но в то же время... О боже, как ему хотелось этого американца! Эти пленительные, широко раскрытые, волшебно-золотые глаза! Непристойно пухлые, розовые губы; лисий носик, тонкие руки. Если бы только они обхватили тело Петра! У Стайлза Стилински перехватило дыхание, лицо раскраснелось, он не смел моргнуть; он не мог, не хотел... Пётр медленно наклонился к его шее, его язык едва коснулся нежной кожи над артерией мужчины. Даже это пьянило. — Послушайте... — ахнул американец, но подставил оборотню свою шею, уязвимое место под подбородком. — Я не знаю, что все это значит и что это за розыгрыш с клыками и когтями, но... — Я знаю, ты меня не боишься, — пробормотал Пётр Иванович сдавленным голосом на ломаном английском с сильным акцентом, в то же время прижимая Стайлза к себе. — И теперь я знаю, что ты тоже это чувствуешь. Я и сам не понимаю, что это такое... Я не думал, что оно так сильно... — Если бы я только мог это почувствовать... — простонал Стайлз, когда мужчина стал покусывать его ушко. Еще он хотел сказать: «Если бы я только мог это почувствовать, в этом не было бы ничего плохого, но и противиться этому я не могу». Он посмотрел на потолок, и его бедра непроизвольно двинулись, когда русский прижался к его спине. — Зови меня Питером... Стайлз, — русский с игривой легкостью приподнял прижавшегося к нему американца и опустил его на прохладные простыни, на мягкий матрас. — Кстати, я оборотень. Я... расскажу тебе позже. — Я не знаю, что это за чертовщина, — заскулил Стайлз, широко раскрыв глаза. — Но я ни в чем не признаюсь. Я-я-я клянусь, я этого не делал!       Пётр клыками разорвал на нем рубашку. Под ней на Стайлзе оказалась красная футболка. Пётр хмыкнул. — Я знаю. И мне все равно. — Ла-адно... Потому что мне уже тоже, — фыркнул американец.       Сердце Стайлза заколотилось, тело раскалилось, каждая косточка в его теле жаждала удовлетворения какой-то сверхъестественной, но человеческой, жгучей потребности. Он хотел этого оборотня! — Поверить не могу, — хрипло прошептал он, вцепившись Питеру в спину. Он прижимал его к себе с такой звериной силой, какой не было ни у кого и ни у чего на свете. Он думал, что переломает русскому кости, но тело оборотня было, как сталь. Несокрушимо, неуязвимо. Стайлз увидел, как царапина на руке мужчины зажила в ту же секунду, когда появилась. Поцелуи Питера покрыли лоб, щеки Стайлза и запечатали его губы.       Он не помнил, когда они оба разделись, но в этот момент Стайлза не волновало, растаяла ли одежда по волшебству. Он словно вернулся домой. Сюда, в Россию, в московскую квартиру в пустынном районе, к существу с клыками и когтями, кусающему нежно, а затем грубее, сжимающему в зубах его ноющий сосок, когда Стайлз опьянел от вожделения...       Нет, он знал наверняка теперь, что не расскажет об этом дома.       Хотя... зачем и куда ему теперь возвращаться?

***

      Пётр проснулся не выспавшимся. Они оба проснулись не выспавшимися. В этом и была вся прелесть. Они вдвоем. Прелестно? Слово «прекрасно» слишком сентиментально. Оно не подходит для оборотня и его нареченного.       О, боже мой!       Пётр сел на кровати. Стайлз сонно открыл глаза, затем передумал и, как капризный ребенок, перевернулся на живот и продолжил храпеть.       Нет... Это не может быть правдой.       Пётр был растерян. Он не мог бросить своего суженого. И не мог позволить суженому бросить его.       Они оба агенты и враги друг другу. — Стайлз... — Пётр аккуратно потряс американца с лицом мальчишки за плечо. Тот засопел и накрыл подушкой голову. — Стайлз. Слушай. Четыре, два, три, семь, один. И триста двадцать восемь. Запомни это. — Хм? — Стайлз наконец встал и тупо уставился на оборотня. — Ты... ты рассказал мне секретные коды? Настолько хорошо было, что ли?       Стайлз ухмыльнулся. Ехидно, широко. На секунду Петру Ивановичу захотелось дать ему пощечину, но он знал, что никогда не сможет этого сделать. — Это код от ячейки в аэропорту Шереметьево. В нем ты найдешь документы. Тебя без вопросов пропустят через все двери, если ты их покажешь; еще внутри лежит конверт с билетом на самолет до Франкфурта. Ты довольно умный. Верю, ты сам разберешься. Я вызову такси.       Пётр отвернулся. Он не хотел смотреть Стайлзу в глаза. Он не хотел снова прикасаться к нему, потому что, если он это сделает, тот никогда его не отпустит.       Американский... секретный агент. Его суженый... на всю жизнь.       Ему захотелось громко рассмеяться, а потом биться головой о стену.       Стайлз оделся. Молча, не глядя на Петра. Оборотень услышал, что он шмыгает носом. Бесстрашный американский агент, которого невозможно запугать. Какая ирония. Нет, он услышал это не потому, что его слух был острее человеческого, а потому, что это услышал бы и глухой на одно ухо идиот. Пётр сжал губы в линию, заставляя себя молчать. Он пошел в ванную, открыл кран и подставил голову под журчащую холодную воду. Когда он вышел, Стайлза уже не было.       Что-то было у него на груди. Нет, не узы. Что-то его душило. Сильно, он задыхался.       Потом понял, что это слезы. Всплыло смутное воспоминание из детства: один злобный человек застрелил его щенка Дашу. С тех пор он не плакал. Он поклялся, что никогда этого не сделает. Лицо стало мокрым и соленым, и он не мог дышать. Он кричал, крушил все вокруг и сбил со стола бутылку водки вместе со стаканами. Лучше уж гнев, чем боль.       Узы... Хуже всего было то, что казалось, будто у него вырвали сердце.       Нужно взять себя в руки. Придется научиться жить без этого.       Без него.       Без Стайлза...       Безумие.       К чёрту!       Он быстро надел брюки, измятую за ночь рубашку и свою любимую серую куртку. Не стал заморачиваться с такси. Будучи оборотнем, он мог бежать быстрее ветра. Оказавшись уже в городе, он остановил машину посреди дороги. Взмахнул удостоверением и одним движением выцепил удивленного водителя из-за руля. Даже зарычал на него. Какое ему дело до того, что его разоблачат! Да и кто поверит гражданскому, что он видел, как человек ни с того ни с сего оскалил клыки, а потом зарычал на него, как зверь?       Крутился руль, визжали шины. Он выудил из кармана сотовый. — Дима... — задыхался он. — Дима! Возьми трубку!       На другом конце провода послышался мечтательный голос Дмитрия Алексеевича. — Дядя... полседьмого утра... Надеюсь, это вопрос жизни и смерти. — Дима! Нашел! — Пётр сделал крутой поворот рулём, не переставая кричать в трубку. — Я-я нашел... — Что? — с подозрением спросил Дмитрий Алексеевич.       Исаак, которого крики дяди тоже пробудили от сладкого сна, нежно погладил мускулистые плечи Дмитрия Алексеевича и поцеловал его в заросшее щетиной лицо. — Пойду заварю чаю, — прошептал он и в то же время показывал пальцем их тайный знак, который значил: «Дядя Петя — тяжелый случай». — Я нашел, — голос у Петра Ивановича сорвался, — свою родственную душу.       Дмитрий Алексеевич с довольной полуулыбкой откинулся на спинку кровати.       «По жалобному визгу тормозов я понял, что ты его просто отпустил, но пожалел об этом и теперь гонишься за ним. Очень здорово». — Не отпускай его, — только и сказал Дима вслух. — Не отпущу! Я не отпущу... Мне пора!       Он припарковался, — да куда там припарковался, он чуть не разбил машину перед аэропортом. Он бежал, мчался, чуть не летел, чтобы добраться до Стайлза Стилински. Он узнает его запах среди запахов сотен тысяч людей и услышит ритм биения его сердца даже с расстояния в несколько километров.       Пётр пробежал мимо ожидающих пассажиров, протиснулся сквозь спешащих на вылетающие рейсы, остановился у контроля, у билетной кассы, у выхода на посадку...       Американца он не нашел нигде. Ледяной ужас сковал его сердце. Он проверил время на телефоне. Он опоздал. Он даже не услышал, когда объявили о рейсе. Самолет вылетел несколько минут назад. Пётр выругался. И вновь ощутил давление в груди. Он понюхал воздух, надеясь уловить запах американца.       Потом покачал головой. Медленно побрел к выходу с горькой улыбкой на лице. И тут, в эту секунду, знакомый запах ударил ему в нос, и снова он почувствовал сильное притяжение «магнита» к своему сердцу. Дверь такси хлопнула с глухим стуком. — Я... — перед ним стоял Стайлз Стилински, собственной персоной, во плоти. Немного растрепанный, с красными глазами, но живой и здоровый. Вспотевший от спешки. — Ты забыл дать денег на такси... Водитель узнал об этом на полпути, выгнал меня, а я... украл у прохожего бумажник. Потом я решил поехать в метро, ​​но оказалось, что следовало сесть в поезд...       Стайлз усмехнулся. — Я опоздал, да? — Ты хотел опоздать... — Пётр Иванович взглянул на него и вцепился в красную футболку американца. — Может быть. — И что теперь? — тихо прошептал ему на ухо Пётр.       Стайлз обнял мужчину за талию и притянул его ближе. — Целуй. — А потом мы сбежим? — Пётр кивнул в сторону входа в аэропорт. — Вместе, — ответил Стайлз, глядя оборотню в глаза. В его сияющих карих глазах плясали крохотные озорные искорки. — Вместе, — согласился Пётр Иванович и выполнил просьбу Стайлза поцеловать его.