Лего. Последний итог

Когда отца Палба отпускают со свидетельской трибуны, в зале вновь бушует гул. Ребекка поправляет волосы, они пропитались потом. Ей становится жарко, когда Соло поворачивается на кресле в ее сторону и прищуривает один глаз: - Молодец Дэвис. Для первого раза весьма неплохо. – Она хвалит? То есть, все нюансы, что Бекка упустила, ведя допрос, для нее не критичны? Или все настолько идеально? -Стороны обвинения и защиты, подойдите. – Негласная пауза со стороны судейского места, где в ожидании застыла ровная фигура Мидэчи, облаченная в черную мантию. Будто вестник апокалипсиса. От нее за километр веет ледяной сталью. Кирстон спешно выбирается из-за стола, чтобы исполнить волю высшей ступени иерархии, царящей здесь и сейчас, в этом пропитавшемся скорбью и безысходностью зале. Ребекка вновь пропускает удары своего сердца. Смотрит на Алекс. - Ну? Чего сидим? Веред, малышка. Что??? - Но… - Без «но», адвокат Дэвис. Идите. Мидэчи ждать не любит. А Кирстон уже рядом, топочется у судейского стола. Тоже недоволен задержкой защиты. Надменно супит лицо. Его идеально отглаженный костюм в искусственном освещении переливается на складках, что образуются в согнутых локтях. Ребекке ничего не остается, как только встать и, поправляя свой пиджак, идти на дрожащих ногах в эпицентр законовершащих действий. Соло снимает телефон с блокировки, отвлекаясь от процесса из-за создавшегося таймаута. Одно не прочитанное сообщение: « Ты мне приснилась сегодня в белоснежном костюме. Было жутко. Знаю, что ты в суде и что явно не в белом. Но все же переживаю. Все хорошо?» Улыбка трогает черные глаза, но губы все так же остаются серьезными. Алекс бросает быстрый взгляд на спины Кирстона и Дэвис, которые о чем-то говорят с нагнувшейся к ним судьей, и возвращается к открытому на телефоне диалоговому окну. Ее девочка переживает, значит, надо успокоить. Было бы лучше поцеловать ее в сладкие губки, но роль тайной любовницы стоит толстым барьером, и этот факт до чертиков злит. Желваки Соло тут же приходят в движение от осознания своего бессилия. Дергает подбородком, она умеет брать себя в руки, пальцы бегло стучат по дисплею: «Ух ты. В белом? Да, я бы тоже стала переживать, приснись мне такой кошмар. Но хорошо, что это был костюм, а не подвенечное платье, правда, солнышко мое? Все сносно. Да, я на слушании, и оно обещает быть долгим. Когда я тебя увижу?» Зависает и даже не перечитывает. Жмет «Отправить». Вновь бросает взор исподлобья вперед: Ребекка смотрит в ответ, и, скорее всего, уже не первую минуту, пока Кирстон ведет диалог с судьей. Алекс знает, чем наполнен это взгляд. Она знает практически всю судебную кухню, варясь в ней не один год своей жизни. Выравнивается и манит свою помощницу к себе пальцем. - Нужно убрать пятого и двенадцатую, - говорит негромко, кренясь к столу, с другой стороны которого, опершись на руки, нагибается Бекка. Дэвис невольно, больше рефлекторно поворачивает голову налево. Рассматривает присяжных на скамье, выискивая названых Соло. Она в растерянности. - Пятый? – И Алекс хрипло угукает. Они теперь вместе стыкуют внимание на парне под номером пять. Чернокожий, немного напряженный и скованный. Он скрестил руки и хмуро уставился куда-то в прострацию. – Почему? - По его тату на пальцах можно сделать вывод, что он здесь с личной выгодой. У него имеются счеты с законом. Бекки пытается рассмотреть рисунки на темно-коричневых пальцах, но видит только размытые силуэты. Не возможно вот так просто понять, что именно изображено, и она злиться, потому что не понимает. - Тату у многих среди присяжных, Алекс. С каких пор это показатель предвзятости? Соло ощущает вибрацию телефона в своей руке. Нажимает на блокировку: «Завтра. Я попробую вырваться. Если, конечно, у тебя будет на меня время» Будет. Она отложит все запланированное и сгребет свою девочку в охапку, чтобы долго-долго ее любить. «Значит, увидимся! Напиши мне немного заранее, где и во сколько». Соло вновь блокирует телефон и зыркает на ожидающую пояснения нервную Дэвис. - Бекки, учись зрить дальше носа своего. У парня имя на пальцах. И вряд ли оно его собственное. Мать, сестра, девушка, на худой конец. А на большом - крест. О чем это говорит? Дэвис включает механизм раздумья в голове, бегает глазами по лицу присяжного под номером пять, по пространству. А Алекс терпеливо ждет, что не свойственно ей вовсе. - Кончина? - Бинго! Снимай сливки с вывода. Здесь что-то сугубо травматичное за плечами. И он сюда пришел вершить самосуд. Пусть и пассивный, в рамках закона. Но это точно месть. Белые явно посодействовали ему в выборе татуировки. По опыту могу предположить, что парня гложет факт несправедливости. Либо оправдали того, кто принес в его жизнь трагедию, либо дали мало. В любом случае он жаждет расплаты. -Как ты рассмотрела крест? – почти шепчет сконфуженная Ребекка. - Я тщательно подхожу к судебной подготовке. И тебе советую того же. О тату сказано в его деле. Ты читала информацию о присяжных? – И, не дожидаясь ответа, Алекс продолжает: - Его нужно заменить. Как и двенадцатую. Преклонного возраста дамочка с золотым крестом на шее. Она… - Она может быть фанатично верующей, а это влияет на объективность, да? Соло ухмыляется, откидываясь на спинку кресла: - Умница. Иди. И Дэвис идет. Все затягивается более чем на двадцать минут. Из присяжных убирается номер пять и двенадцать. Кирстон убрал третьего. Алекс немного раздосадована этим выбором, но игра должна быть равнозначной. Нихера страшного. « Хорошо. Обязательно напишу», - приходит сообщение, а следом и смайлик поцелуя. Ее тайное сокровище. Никакие картинки не сравнятся с живой нежностью, что льется из Остин в мирскую черную жизнь. Хочется прямо сейчас овладеть застенчивым скромным созданием на этом же столе, за которым вершится правосудие и теплится хрупкая надежда на спасение. Ее грудь была бы во рту отличным стимулирующим. Но потом бы пришлось всех убить, потому что никто не должен видеть Николь нагой. НИКТО!!! Судья бьет молотком: - Переходим к допросу подсудимого. Леон и Ребекка синхронно выдыхают, а Алекс громко захлопывает ежедневник. Сейчас будет трудно. Мальчишка Пибоди клянется на библии так тихо, едва звучно. Весь зал замирает в тишине, чтобы услышать. Но в зрачках почти каждого присутствующего видится злость и осуждение. Только голубые глаза матери мерцают обеспокоенностью и страхом. - Защита, начинайте допрос. Гафия Мидэчи еще раз стучит молотком. Ребекка поднимается с места, но Соло вдруг звонко щелкает перстами: - Я иду. Правила меняются. Еще бы. Учитывая, что Леона приходилось до суда допрашивать трижды. Он не шел на контакт. Сидел, опустив голову, и молчал. Иногда кивал или отвечал односложно. Его мать пыталась воздействовать, разговаривала с сыном неоднократно. Соло наблюдала за этой картиной в своем рабочем кресле и знала, что придется знатно попотеть. И теперь ей нужно все взять только под свой контроль. Встает. Грациозная походка к трибуне пышет гордыней и надменностью. Она не смотрит на окружение. Ни на присяжных, ни на потерпевшую сторону. Высокие каблуки прибавляют ей в росте, то есть она возвышается сейчас буквально над всеми. Хвост из густых волос не двигается. Он словно нарисован – без единого выбившегося из него волоска. Ей не нужны подсказки, как и предполагала Бекка, поэтому черный ежедневник остается на столе. Соло берет с собой только карандаш, зажимая его в тонких бледных пальцах с черным коротким маникюром. Он своего рода предмет для отмашки. Как хлопушка в кадре перед отдельными дублями. Гробовая тишь вокруг. Люди рассматривают статную ведьму, игнорирующую внешнюю атмосферу, с плохо скрываемой брезгливостью в каждом жесте. - Мистер Пибоди. –Мороз по коже от мурчания с ледяной подачей. Кирстон даже галстук ослабил, и Бекка этому ухмыляется, ощущая все превосходство своей наставницы. Гордая за нее, как за саму себя. – Вы являетесь министрантом в церкви «Милость Господня» под патронажем Роберта Палба? Кусается обыденное обозначение служителя церкви. Некоторые из зрителей задумчиво округляют глаза. Разве можно святого отца звать, как и других, упуская его статус и регалии? Леон тоже тушуется, моргает часто, но быстро приходит в себя: - Да, - шепчет, а ладони трет до красноты о свои потертые джинсы, купленные где-то на благотворительной ярмарке за два с половиной. А может это дар кого-то из прихожан? - С какого возраста вы на этом поприще? - С семи лет, мэм. Мэм… Алекс проворачивает карандаш сквозь указательный и средний пальцы. Кивает. - Кто вас утроил? Парень вспоминает, старательно обходя зрительную встречу со своим холоднотелым адвокатом, вязкими полушагами меряющую один квадратный метр зала. - Отец, мэм. Он при церкви двадцать лет. Работает звонарем и чтецом на отпевании. Мы всей семьей ходим на службы, сколько я себя помню. Отлично. Мальчишка говорит, а это уже плюс. Еще бы он отмалчивался. В кабинете Соло встряхнула его, пригрозив бросить, нахрен, защиту и отдать на растерзание закону, как ягненка в овчарню перед охотой. «Я нянчиться с тобой не собираюсь, говнюк малолетний. Ты находишься тут только по причине моего азарта, запомни. Но я смогу пережить свой проигрыш, а переживешь ли его ты в тюряге?» - Что входит в обязанности министранта? - Эм… Зажигать свечи, приносить вино и хлеб, подготавливать атрибуты к литургии, помогать чтецам и святому отцу… - Ага… - Соло вновь прокручивает карандаш, повернувшись к присяжным. Но смотрит будто сквозь них. Сколько министрантов служит в вашей церкви? - Четверо, мэм. - Какого возраста остальные трое? Вопросы текут, как талый ручей – стремительно, едва Леон успевает полностью ответить. - Майклу 15, Дилану 16 и нам с Гарри по 17. - Вы сказали, что подготавливаете атрибуты к литургии. В среднем во сколько начинается служба? Бекка не дышит, вслушивается. И пометки делать не успевает, затаив дыхание перед каждым вопросом и ответом. Как же завораживает сам процесс. Будь она сейчас одна, то запищала бы от восторга. - Как правило, она начинается в девять утра. - А в какое время вы должны прийти на рабочее место, чтобы все подготовить? - К семи, не позже. - Когда вы приходите, церковь уже открыта? Парень хмурит лоб. Пауза отражается в громком стуке клавиш клавиатуры, по которой бьет секретарь, ведя протокольную запись. - Почти всегда. - Почти? – Автоматная очередь реже во время смертельного боя. Алекс подходит ближе к трибуне со своим подзащитным и чувствует, как он начинает нервничать. Ей нравится страх. Чужой страх. Это для нее своего рода подпитка. - Да. Иногда мы ждем прихода помощника Дункана. Он живет рядом. В кармане пиджака Алекс вибрирует телефон. Должно быть, ее маленькая кошечка имеет время на связь, как бы блевотно это не выглядело. Но сейчас есть загвоздка с черной стороны, которую простым путем преодолеть не по силам даже самой всемогущей ведьме. - Что происходит дальше? - Дальше мы рассыпаемся по церкви и занимаемся своими обязанностями. - То есть у каждого из вас есть своя зона ответственности? - Да. Я подготавливаю свечи и протираю алтарь. Майкл раскладывает библию на скамьи. Дилан проверяет купель и готовит миссал. А Гарри наполняет графины вином и раскладывает на подносах причастный хлеб. Потом мы все вместе помогаем помощнику Барборро приводить территорию церкви в порядок. - То есть Гарри ходит к бочкам в подвале, чтобы наполнить церковный графин? - Леон вдруг теряется и заметно бледнеет. А Соло закатывает глаза на его реакцию. Глупый, пугливый мальчишка. – Никто никого не обвиняет, мистер Пибоди. Я просто уточняю, что именно входит в обязанность Гарри. - Да… - Пахнет потерей сознания. Парень держится на последнем издыхании. - А другие министранты могут спускаться в подвал? Опять пауза, полная страха. Леон трет руки о джинсы, хотя ему уже больно, и кожа вот-вот получит ожег. - Да. Там много нужного хранится. Мы раз в неделю все туда спускаемся, чтобы навести порядки и протереть пыль. Разогрев закончен, пора переходить к важному. Карандаш крутится в пальцах Соло, и она мигает бровью. Бекки предчувствует смену кадра. - Для чего вы проникли в церкви в ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое июня? Ребекка ерзает на кресле, ей душно и хочется пить, но воды в купленной утром бутылке уже не осталось. Говорила ей мама: правильно составь план на важное, чтоб все было под рукой в нужный момент. Но Бекка все на авось надеется. И именно поэтому сидит сейчас с пересохшим горлом. Была бы бочка с водой рядом, всю бы выпила одним глотком. Она так волнуется, будто это ее сейчас пытают вопросами. Парень больше не смотрит ни на кого. Опускает голову и вперивается в свои ладони, точно в клетку под микроскопом. Алекс ждет. Ждут и все, кем наполнен зал. У судьи Мидэчи терпение лопается быстрее остальных: - Мистер Пибоди, вам нужно ответить! Неужели опять вздумал отмалчиваться? Он только однажды наградил Ребекку прямым взглядом, и она ужаснулась – эти глаза напоминали глаза оленя в свете фар (она видела ролик однажды), что через минуту будет в конвульсиях трепыхаться на обочине, пожираемый предсмертной агонией. - Я… - Так. Вроде бы зашевелил своим скудным умом. – Я хотел забрать… я забыл там свою ветровку и хотел ее взять. - То есть вы целенаправленно шли за забытой вещью, так? - Да. - Когда вы ее там забыли? - Уттром. - Как вы попали внутрь? У вас был ключ? Подсудимый тушуется, чешет загривок. Старается не смотреть на Соло, тем самым заставляя ее щурить недобрые глаза. Она его напугала в первую же встречу. Лютое знакомство получилось, он чуть Богу душу не отдал, так вжимался в черное кресло для аудиенции. И сейчас страх не отступил. Он боится своего адвоката в разы больше, чем прокурора. Ненормальное явление. Хотя в одну из ночей (постыдных ночей, как сейчас выгравировано в его памяти) заключения в одиночной камере он имел неаккуратность представить Соло в непотребном виде рядом с собой. Заведенный, просил ее коснуться его кожи, поцеловать хотя бы в щеку. И Алекс подчинялась. Отзывалась и тоже вожделела несформированное до конца мужское тело. Наутро ему было очень стыдно перед Богом. Прочел несколько раз молитву и дал обет полного воздержания (даже мысленного) до конечной точки, поставленной в его деле. - Ннет. Я.. У нас… Я… - Заикается, ищет слова. То ли путается не собранным разумом, то ли путает всех вокруг, в том числе и саму Соло. Но на ее бледном лице нет ничегошеньки, кроме раздражения. Она терпеть не может работать с подростками. Глядит на него, как на еле живую муху, а карандаш в ее руке дергается из стороны в сторону. «Как кошка хвостом», - сравнивает Ребекка, а сама не осознано крениться вперед, будто ей так быстрее других удастся услышать ответ юного подозреваемого. - Налейте ему воды! – грозно приказывает Мидэчи, и секретарь тут же выполняет. Парень выпивает все, а у Дэвис во рту слюна образуется от зависти. - У нас есть тайный лаз через пристройку. Ттам. Ттам нужно доски отодвинуть и пролезть в кладовую. А дальше… Ддальше куда угодно. Соло поворачивается к судье: - Ваша честь, разрешите, не прерывая допроса обвиняемого, задать вопрос потерпевшему? Естественно, ей дают добро. Они уже несколько раз работали в тандеме с Гафией Мидэчи и, нужно сказать, сошлись некими магнитами холоднокровной подачи и отрешенности. Только трезвость ума, четкие алгоритмы и не предвзятость. Разве что немного со стороны Алекс. Но этому виной все тот же азарт и жажда победы. Поворачивается к столу, за которым сидит отец Палб, и подол ее удлиненного пиджака трепыхается, гонимый потоком воздуха. - Мистер Палб, - начинает, делая специальную паузу для того, чтобы мужчина поднялся на ноги, как требует того уважение в стенах судебного зала. - Отец Палб, если можно. – «Он ее поправил?» - Бекки удивленно вскидывает брови. А Соло приподнимает уголок рта, сцепляя в замок руки за спиной, и медленно подходит к столу защиты. Становится почти впритык, касаясь бедрами деревянного края. Они оба в черном – стоят друг напротив друга. Только один - посредник между людьми и Богом, а другая больше близка с кем-то менее святым и рогатым. - Мистер Палб, скажите, вы знали, что в церковь можно забраться через пристройку? Ох, как повеяло ржавым железом от слов, этого не заметил бы только мертвый. Да и то не однозначно. Святой отец, у которого на шее вздулась вена, съеживается, недоуменно вглядываясь Алекс в глаза, а потом опускает взгляд ей в зону декольте, где посреди двух разноразмерных колец висит перевернутый крест. Он понимает, что на религию с этим человеком давить бессмысленно. И звать она его будет так, как посчитает нужным. Надо отвечать. - Нет. Я не знал. Соло кивает: - Вы вошли внутрь с помощью ключа, когда Руфус Дункан сообщил о пожаре? - Совершенно верно. - Из какого материала сделан ваш ключ от церкви? - Я протестую, ваша честь! – Теперь и Кирстон на ногах. Он все это время на последнем издыхании терпел к себе такую критическую близость надменной ведьмы. – Вы бы еще спросили сколько кирпичей потребовалось для постройки храма! Лишними вопросами только затягиваете проце… - Если понадобится для дела, мистер Кирстон, я и все дощечки в полу попрошу пересчитать. – Наклоняется вперед, ближе к красному лицу прокурора. Он зол, а ее это веселит. Прямо танцы на костях. Запрещённое оружие в виде нарушения личностных границ. - Я поясню. Специально для вас: - нагло улыбается и, подмигнув, движется к допросной трибуне. Точнее к столу, где под порядковыми номерами лежат вещественные доказательства. Через секунду в руке Алекс оказывается такой же целлофановый пакетик, в котором более часа назад прокурор Кирстон представлял присяжным раскладной нож с остатками крови бедной Айрин Браун. Но теперь на дне пакета ключ. Соло специально раскачивает его из стороны в сторону, не отрывая взора от Кирстона. Тот багровеет сильнее. У него раскраснелись даже кончики ушей. – Это ключ от входной двери в церковь? – Вопрос к отцу Палбу, конечно же, что все еще стоит на ногах, ожидая, но тяжелый взгляд так и прилипает к прокурору. Приклеивается намертво. - Могу я…? – спрашивает о возможности глянуть поближе, осознано не заканчивая предложение. Алекс этого и не требуется. -Конечно, - говорит. Два решительных шага - и улика уже у самого лица сосредоточенного священника. Пусть внимательнее рассмотрит. Алекс же все это время играет в зрительное фехтование с прокурором. Противостояние не хуже, чем битва за Бастилию. Соло попривычке вскидывает бровь, переполосованную бледным шрамом надвое, но вдруг ее рука с вещ. доком резко отдергивается. – Не стоит трогать, мистер Палб. Думаю, вам достаточно хорошо видно. Ближе только тыкнуть в самый нос. - Да, это мой личный ключ. Соло вновь стреляет черными глазами: - Спасибо. – Она разворачивается на носках и за долю секунды оказывается у скамьи с присяжными заседателями. Поочередно показывает ключ в пакете каждому из девяти оставшихся. – Я задала вопрос подобного характера не из праздного любопытства, мистер Кирстон. БОЖЕ упаси, - язвительно богохульничает, не поворачиваясь. – А потому, что на пятьдесят восьмой странице дела имеется запись о внешних и внутренних повреждениях входного замка. На пятьдесят девятой же есть заключение о деформации ключа. Прошу заметить, господа присяжные, что кончик ключа неестественно изогнут, а на шейке так же ближе к концу, есть глубокие царапины. Экспертизой доказана их свежесть. Достаточно черная мгла пробыла возле сосредоточенной публики, коим законом дана власть вершить правосудие. Она испаряется так же быстро, как и появилась мгновение назад. Отдает улику судье Мидэчи для ознакомления, а сама поворачивается вновь в сторону потерпевшего: - Все выше представленное указывает на то, что в церковь пытались вломиться. Но ведь ваш ключ не пропадал, верно, мистер Палб? Дело принимает горячий оборот, раскаленный скоростью реакции горделивого адвоката обвиняемого. Священник уже давно чувствует, как натянулись его мышцы. Только он же потерпевший вроде как, а ощущает себя сейчас самым отъявленным преступником. Удивительно и гадко одновременно. -Эмм…Нет. Нет, он не пропадал. Просто замок иногда клинит. Особенно после дождя. И приходится повозиться, чтобы его открыть. Алекс наигранно удивляется, немного выпятив нижнюю губу: - Хм, Как интересно. В заключении о других явных повреждениях похожего характера ни на замке, ни на ключе не сказано. Получается, замок клинит не всегда ТАК сильно? - Просто в прошлом у меня было больше времени, что бы открыть дверь. А когда у тебя за стеной пожар… Вы же можете представить, в каком я был состоянии, когда боролся с замком? - Конечно, мистер Палб. Я могу представить. А еще я могу представить, как вы своим ключом пытаетесь выпихнуть ключ, всунутый в замочную скважину изнутри. Нарастающий гул разливается по залу, и судья тут же нервно, трижды стучит по деревянному блину молотком. - Тишина! - Протест! – опять орет прокурор. – Это ваши предположения! Потерпевший уже говорил, что замок заедает. - Когда заедает замочный механизм, его пытаются разблокировать ВСЕЙ шейкой ключа, а не кончиком, мистер Кирстон! Прошу дать разрешение на демонстрацию видео номер один! -Протест отклонен. Мисс Дэбнери, включите представленное защитой видео, мне уже и самой интересно взглянуть, что там. На огромном плазменном экране, повешенном на стене за спиной судьи Мидэчи, вспыхивает картинка. На ней мужчина показывает, как работает ключ при заедании замочного механизма. Он полностью погружает латунную шейку в замочное отверстие и пытается воздействовать на ригель путем давления и проворачивания кольца из стороны в сторону. Вытаскивает и на камеру показывает ключ: он погнут у основания (для успеха в эксперименте специально была приложена максимальная сила). А царапины не глубокие и частые. Следующим кадром все тот же умелец-мужчина: всовывает ключ в замок с одной стороны и пытается воздействовать на него с другой. Результат: погнутый кончик латунной шейки и на нем же одна глубокая царапина. Видео заканчивается рвано. Просто обрывается. А что здесь объяснять? Соло держит взгляд на священнике: он все еще смотрит в потемневший экран, пока секретарь не нажимает на пульте кнопку отключения. Бекки прячет улыбку в кулак, когда Кирстон вытягивает губы в прямую линию. Какой дерзкий. Держится и ведет себя профессионально. Поднимает взгляд на Соло и спокойно, даже немного расслабленно выдает: - Это не доказательство. Всегда есть возможность случая. Вы не можете знать, как воздействовал на замок мой подзащитный. Тем более, что он был в состоянии аффекта. - Я не настаиваю, господин прокурор. – Острый нос Соло в отвращении дергается. Она разворачивается всем телом к присяжным: - Но хочу, чтобы вы проанализировали увиденный эксперимент и попытались мыслить логически, - и, совершенно не желая ждать реакции, в который раз поворачивается к потерпевшему. – Мистер Палб, как вы можете охарактеризовать подсудимого? Алекс задает вопрос, а Бекки вздрагивает. Она совершенно забыла о характеристике Леона со стороны потерпевшего, когда стояла перед священником и допрашивала его. А это важно. Как без личного отношения сторон? Но Соло ее похвалила! Похвалила, хотя должна была указать на промах. Или это часть ее стратегии? А для священника теперь все вопросы звучат странно. С подвохом. Он не ожидал такого накала, потому что все прозрачно в деле, очевидно. А этот черный антихрист напротив него, повел дело по другому пути, неизвестному и мрачному, как и он сам. - Пришел спокойным мальчиком. Скромным. Хорошо помогал в храме и родителям всегда тоже мог помочь, если были предложения. - Какого рода предложения? Вот дотошная. - Разного: овощи собрать на поле у фермеров, помочь в ягодных теплицах. Брался за все, что только можно. Их семья в поселении считается нуждающейся. Как и многие. Но мы все братья и сестры. Мы умеем помогать друг другу. - Вы сказали «пришел» спокойным и скромным. Как дела обстоят на сегодняшний день? - Да, впрочем, так же. Только теперь он подросток. А у подростков меняются интересы. Я верю, что Леон просто оступился. Он не хотел. Вокруг столько искушения, соблазнов. Да еще и телефоны с интернетом в открытом доступе. Я говорил, что… - Спасибо, мистер Палб. Вопросов пока к вам нет. Но это далеко не конец. Соло в этой атмосфере чем-то походит на хакера, который умеет совмещать разнородные работы на нескольких мониторах одновременно, не глядючи на клавиатуру даже краем глаза. Просто включает шестое чувство или свою чертовски развитую интуицию. Ее «монитор» сейчас – мальчишка-подсудимый, и карандаш порхает меж ловких пальцев: - Мистер Пибоди, возвращаемся к вам. Двадцать третьего числа разве была служба? Тот, кто пережил трагедию, помнит каждую минуту дня, в который она случилась. Но парень за трибуной бегает глазами по полу, ищет ответ, копается в воспоминаниях. Алекс терпеливо ожидает, не переставая вертеть карандаш. Может, она так гипнотизирует людей? Наконец-то Леон поднимает на нее глаза: - Нет.- Так испуганно, будто спрашивает: «Подходит ли ответ?» -Хм. А что за работа была у вас в церкви в этот день? Я имею ввиду, чем ИМЕННО вы занимались? Что-то гремит сзади, и слышны пугливые всхлипы где-то за спиной не шелохнувшейся Соло. Бекки поворачивается, чтоб понять, откуда грохот - это у матери подсудимого из рук выпала библия. Она, оказывается, все это время сжимала ее в ладонях. Ее губы с самого начала заседания шевелились в немых речах, Дэвис замечала. И ей теперь становится понятно, что женщина молилась. Они с мамой и Мартином тоже молятся беззвучно, если удается провести вместе какой-нибудь святой праздник или собраться за столом. А вот за столом в доме Алекс эта традиция вряд ли приветствуется. Мира и раньше жаловалась, что ее несносная подопечная крайне редко бывает в столовой в отведенное время для приема пищи. А вместе так и подавно не едят. Бекке вспоминается один Рождественский вечер, который им пришлось провести в доме Соло. Это было во второй год после предательства Айры, и в первое Рождество без Риты. Мира не хотела оставлять черную недвижимую массу одну, прилипшую к дивану в гостиной и безостановочно курящую, как и не хотела славить священный праздник впервые встречаемый без своей любимой матери. Их совместная с Соло боль отличалась, но вытекала из одной глубочайшей раны. Дэвис привезла детей, купила елку. Надо было продолжать существовать. Надо склеить себя по осколкам, ибо она не одна. И без неё боль в окружении наберёт всепоглощающющий оборот. Станет не обратимой. Пятнадцатилетняя Ребекка долго украдкой смотрела на то, как в пепельнице не остается свободного места для очередного окурка, а мать периодически приносит из бара на кухне новые бутылки с разного цвета жидкостями. Было и любопытно, и до тошноты страшно, когда черные глаза все-таки поймали ее за шпионажем. Алекс не моргала. Просто смотрела на замершую девочку, но было понятно, что черный взгляд уходит куда-то сквозь, однако успевает поиграть на нервах, задевая натянутые струны своим шипованным хвостом. За накрытый стол они в тот вечер сели только втроем. Алекс не сдвинулась с места, опрокидывая в себя очередную порцию крепкого алкоголя. Вот тогда Мира и попросила своих детей сложить руки в молитве (как, и принято в их семье) и попытаться вымолить у Бога в эту рождественскую ночь возвращение Соло из пучины зла и ярости. Бекки крепко сжимала ладони меж собой. Жмурилась до световых зайчиков и просила, просила, просила. Надо сказать, совпадение или нет, но Алекс в скором времени стала понемногу приходить в себя. Неважно, какую дичь она вытворяла после, главное, выбралась из зыбучего песка ненависти. И Ребекка считает до сих пор это на половину своей заслугой. Уж больно старательно она молилась. И после тоже продолжала просить за Соло, как за кого-то действительно важного. -Я…- Пауза несобранности в каждом предложении. Забитый мальчишка без инстинкта самосохранения. – Я протер алтарь. Расставил свечи. - То есть, обыденная для вас работа. А в котором часу вы пришли в церковь? - Эм… я…точно не помню. - Примерно, мистер Пибоди! – Алекс практически прорычала это. Как же он ее раздражает. - Был полдень, мэм. Эни, мэни, мани, мо!- Карандаш снова проходит сквозь пальцы вертолетом. - Что на вас должно быть из одежды во время службы? - Мы надеваем комжу. - А когда нет литургии? Или просто…субботник? – Вряд ли Соло знала правильные названия работ, что проходят в церквях. Часы на стене у окна показывают, что с начала заседания прошло порядка ста тридцати минут. Тело немного затекло, но Дэвис так увлечена, что готова сидеть на этот самом месте вечно. - В домашней одежде, мэм. Которую не жалко выпачкать. Бровь Соло взлетает. Опять этот пугающий, наводящий на тревогу жест. - В Нью-Йорке летом частые дожди. – Она будто беседу пытается завести с парнем, отворачиваясь от него и делая пару шагов по залу. – Трудно передвигаться на мотоцикле. Но жаловаться не приходится, хотя бы не жарко. В Спринг-Вэлле так же, я полагаю, учитывая, что он от города располагается весьма недалеко? - Нет. Спринг-Вэлл часто засушлив летом. Мы радуемся дождю. У нас много полей и влаги не хватает. Зал одобрительно соглашается, люди шушукаются меж собой, но все быстро стихает, когда судья грозно стучит молотком. - А как дела обстояли этим летом? Погода вас не порадовала осадками? - Нет. Отец говорил, что этим летом мы почти побили рекорд по тепловому максимуму. У нас дома термометр сломался. Расплавился на солнце. - Протестую, ваша честь! – О, наконец-то! Алекс уже даже немного заскучала. Кирстон разваливается в кресле: - Дело не имеет отношения к климатическим проблемам. Вы тянете резину, мисс Соло! – И его глаза тут же ищут поддержку со стороны судейского места. Мидэчи хмурится: - Вы ведете к чему-то, адвокат? Алекс ей прозрачно ухмыляется и приспускает голову в полуположительном кивке. Иные вряд ли бы и кивком это назвали. Так, жест для своих. Делает поворот, попутно стрельнув хитрыми глазами в прокурора. Но он точно заметил и опять завелся. Два шага – теперь у нее в руках вещественное доказательство в виде куртки. Черно-белая, с плотными манжетами и гибким воротником, с корявыми буквами на правом грудном кармане. А сзади на латыни написано одно единственное слово белой краской. - За этой ветровкой вы возвращались в церковь? Испуг в глазах парня, только-только начавшего приходить в себя и идти на контакт, наливается красной сеткой капилляров в глазах. Он молчит. Опять молчит, но это молчание развернутый и громкий ответ в ушах задействованной законной коалиции. - Да… - Так тихо сказано, что задние ряды зрителей перешептываются в непонимании. - Это именно та ветровка, которую вы забыли двадцать третьего числа в церкви Милости Господней? - Дда. - Это именно та ветровка, в которой вы пришли на работу? - Да. - Это та самая ветровка, которую вы надели при температуре в сорок градусов выше нуля? -… Да… Соло делает очередной поворот на носках: - Господа присяжные заседатели. – Она приподнимает вещ.док в целлофане повыше, чтобы можно было его рассмотреть сразу всем. – Вещь, которую подсудимый называет ветровкой на самом деле является бомбером. – Делает паузу, рассматривает людей перед собой и через пять секунд ожидания несдержанно закатывает глаза, не увидев в их лицах требующихся эмоций. – Бомбер – это та же самая куртка. Отличается лишь материалом и некоторыми элементами. – Пальцем указывает на горловину и теребит один из манжетов. Но никакой отдачи не получает. Все те же сверчки в глазах некоторых присяжных. Воздухом рычит и оставляет попытку. – В общем, бомбер создан для тепла. Он из толстой ткани. Этот изготовлен из замши, рукава кожаные, манжеты, пояс и горловина эластичные. Носить его в июне даже глубокой ночью не здорОво. -температура не падает ниже двадцати, а что говорить за полдень? - Протест! Люди разные! Кому-то все время жарко, а кто-то вечно ледяной! Плюс не надо забывать про разного рода болезни! - Мой клиент полностью здоров! Это подтверждает справка 16.15. на двадцать первой странице дела. И проблем с терморегуляцией организма у него тоже нет! А эта вещь, мистер Кирстон, поможет согреться в мороз до трех по Цельсию, поэтому в жару ее носить все равно, что обмотаться фольгой и стать под прямые солнечные лучи! Вы лично наденете верхнюю одежду, предназначенную для холода летом, даже если чувствуете озноб? Думаю, навряд ли. Сейчас бренды хорошо клиентоориентировны - конкуренция знатная. А брендAbasiRosboroughдавно на рынке и качество у него идет в ногу со временем. Создатели точно знают, как предложить обществу идеальное! Они слишком через многое прошли для того, что бы их ценники имели шанс на оправдание! Эта вещица, - крутит пакет, возвращая ему должное внимание. – Стоит восемь сотен, если брать с прилавка. У б/у цена конечно ниже, но не менее пятисот. Отсюда, мистер Кирстон, у меня вопрос. Он для КАЖДОГО из здесь собравшихся будет поводом поразмыслить. – Очень резкий поворот к допросной трибуне, где подпрыгивает от неожиданности перепуганный Леон Пибоди: - Откуда у несовершеннолетнего министранта, семья которого едва ли сводит концы с концами, одежда за чуть не полную тысячу долларов? Вот это вопрос. И Кирстон ничего сделать не может, ведь перед Соло сейчас ЕЕ подзащитный! Тот подзащитный, что пятнеет, и дышать ему не очень комфортно. Но он мало подает вида. Держится из всех своих подростковых сил. - Мне брат подарил. А Соло немного навеселе: - Брат? - Да – Уже увереннее звучит. –Шон. Он учится в Гринвичвуд на биологическом. Хороший, однако, выбор. Биологи сейчас в цене, не так ли? Ребекка почему то судорожно перелистывает свой ежедневник. Что она хочет найти? Алекс ей поручала много задач. Заставляла искать ответы на нестандартные и порой несвязные вопросы. Только про брата поручений не было. Все самое интересное себе оставила? А может это «интересно» только из уст Соло? Карандаш единожды делает оборот сквозь пальцы. - Ваш брат… Старший? Что за очевидность? - Да. - Он первенец, не так ли? - Да. Ему девятнадцать. - Хм. И он учится в Гринвичвуде? - Да. Поступил год назад. – Это гордость. Леон звучит очень гордо. Даже бросает взгляд на присяжных, как будто хвастается. А Соло потирает запястье с черными матовыми часами на нем. У нее уже готовы вопросы, тут не нужно быть Нострадамусом. - Он стипендиат? Оператор в углу, по настоянию репортерши в бирюзовом костюме жмет на кнопку «приблизить» и теперь лицо надменной ведьмы могут воочию рассмотреть пару сотен жителей Спринг-Вэлла. Но Леон все еще не готов к тесному зрительному взаимодействию со своим адвокатом: - Нет. - То есть он на платном? - Да… Дэвис уже слышит, как Кирстон орет: «Протест!», как приводит аргумент, но… В зале клубится пыльным облаком тишь. Полная тишь и даже звуки настенных часов пропадают. - Ваш брат Шон Пибоди поступил на платный курс в колледж, и его обучение стоит в районе шестнадцати тысяч за год, не так ли? В синих глазах парня полыхает недоумение. Он вряд ли знает цену. Цену, что платят его родители за дальнейшее будущее его кровного родственника. Он просто молчит. Зато священника прорывает: - У него церковная льгота! – кричит с места, а судья Мидэчи громко, в наказание бьет молотком по блину. - Тишина! Никто не должен кричать с места, отец Палб! Таковы порядки судебного зала. Здесь в любой рандомный момент может подавать голос только судья и никто больше. Но Соло все равно. Игнорирует призыв к порядку и поворачивается к кричащему: - Льгота? Интересно. Каков ее процент? Потерпевший, уже напуганный порицанием, косится на судью. Имеет он право на слово или нет? Продолжать нужно на свой страх и риск. Но когда на тебя так пристально смотрят черные, точно не Богом данные глаза, то лучше ответить и закончить эту экзекуцию: - Порядка пятидесяти процентов. Алекс хмыкает, опуская голову. У нее свой алгоритм действий: - То есть восемь тысяч. И еще около того родители льготнообеспечеющегося должны вносить самостоятельно, я права? - … Да… Все тоже ухмыляющееся лицо в полном кадре присутствующей в зале камеры: - Половина. Не буду расщеплять на центы. Семья Пибоди, малообеспеченная и уязвленная в социальной поддержке, все же ДОЛЖНА иметь доход для обучения своего ребенка… Хм…- Наигранно приставляет галочку из большого и указательного пальцев к подбородку. Ей бы оскар. – Мы выяснили, что ваш отец – работник церкви. А кем работает ваша мать, мистер Пибоди? - Оо.. она занимается подсобными делами. - Это как, поясните? - Хходит в дома и помогает с разными работами. Постирать, убрать, приготовить… - И каков ее доход? - Я… не спрашивал. Не могу сказать. Уже и погода за окном поддакивает Соло – колкие льдинки стучат в окна своими острыми кончиками. Пытаются разбить стекло и залететь внутрь, чтобы впиться «зубами» в сердца всех собравшихся и превратить их во всадников из льда. Как Кая из сказки про снежную королеву. Истина в глазах подсудимого парнишки плещется наравне с виной. Он смотрит на свою мать, он извиняется перед ней, еще ничего не сделав. Но всем видно, как дрожат его синеватые губы. И жалость в эту минуту заметна у многих в глазах, включая людей из неполного десятка справа. - Если брать в расчет справку о доходе семьи Пибоди,( страница тринадцатая), то можно смело отметить, что семья находится ниже прожиточного минимуму на пару ступеней. В год у них едва ли выходит тринадцать тысяч на всех. Две тысячи сто пятьдесят примерно на душу, без учета налога, конечно. А это означает, что финансовая обеспеченность в два с половиной раза ниже, чем требуется для содержания столь большого семейства. И уж тем более всё говорит о невозможности вносить оплату за обучение одного из детей в размере восьми тысяч долларов. Кирстон уже почти выкрикнул всем привычное: «Протест», но его опережает сама Мидэчи. Кладет подбородок на подставленную руку и сужает глаза: - К чему нам разбор состоятельности семьи Пибоди, мисс Соло? А Алекс прокручивает карандаш перед тем, как парировать, ведь она готова. Она родилась готовой ко всему, а особенно к ораторству и умению оставаться на коне даже в бешеном галопе. Но вдруг ее лицо бледнеет, зрачки расширяются, а губы размыкаются, втягивая воздух намного больше обыденного. На барабанных перепонках нарастает визг. Звон, ультрозвук. Грудь сдавливает. Сердце несвойственно теряет такт. Сознание кружится, плывет в водовороте до тошноты. Она не слышит, что и кто ей говорит. Нагибается, упираясь одной рукой в допросную трибуну. Ощущение, словно ладонями плотно закрыли уши, и голоса теперь вакуумные, не разборчивые. Пальцы так сильно сжимаются в кулак, что хруст от переломанного карандаша похож на выстрел. Никто не смеет двигаться, просто смотрят. Смотрят и не понимают. Бекка уже на низком старте. Вскакивает на ноги, громко отодвигает кресло, огибает стол, но тормозит, увидев вытянутую в знаке «Стоп» ладонь Соло. Опять все замерло из видео в картинку. Никто не знает, как поступить, даже судья в растерянности. А через полминуты Алекс медленно выравнивается, заметно выдыхает и гордо поднимает подбородок. Возвращение к прежней воинствующей всаднице апокалипсиса. - Простите, - говорит с присущей ей надменностью, но ни на кого не смотрит. – Этот разбор, ваша честь, ведется, чтобы все-таки понять, откуда у Леона Пибоди деньги на столь дорогую вещь. В дальнейшем я обязательно озвучу, для чего нужна эта информация. Замолкает теперь твердо смотря на судью и ожидая ее реакции. Графия Мидэчи еще не отошла от увиденного. Ее глаза все еще округлены, а ладони вжаты в деревянную столешницу. - Продолжаете, - все, что получается ей сказать, на удивительно низких тонах, и Алекс делает ей полукивок в благодарность. - Итак, мистер Пибоди. Бомбер вам подарил брат. А у него откуда были средства на столь дорогой подарок? Для малообеспеченной семьи восемь сотен и правда огромные. На них можно питаться две недели или закупиться одеждой во второсортных магазинах. Многое можно. Для Соло восемьсот долларов – это одна бутылка хорошего бурбона. Или покупка горючего для релаксирующих поездок по Нью-Йорку на байке. Только отдаленность от бедноты никак не уменьшает умение детально разбираться в потребностях окружения. Пусть даже в обыденной жизни ей это не интересного. - Он… Эммм… Он вроде нашел себе работу. - Ииии… - Тянет Алекс. – Решил, что вам такой подарок нужнее, нежели накопления на очередной год обучения, так? - Протест! Давление на подсудимого! - Отклоняется, прокурор. Это подзащитный мисс Соло, как бы. Алекс ухмыляется про себя, а в реальности на ней все то же безэмоциональное выражение лица: - Ответьте, мистер Пибоди! - Я не знаю! – Ого, как громко. – Я не могу отвечать за решение брата. Действительно не может. Он и за себя едва ли борется сейчас. - Хорошо. Вы пробрались в церковь через пристройку. Дальше что происходило? Наконец-то прямая линия, ведущая к правде. Глаза Леона вновь цепляются за какую-то деталь интерьера. Он вспоминает. Его разум копошится на своих полках в поиске нужного: - Я… Я пошел в подвал… - Вы забыли свою вещь в подвале? - … Да… Гарри просил меня ему помочь с пылью, и… Я оставил …куртку? Там. - Хорошо. Вы спустились в подвал. Дальше! - Я спустился в подвал… - рассказ вдруг обрывается… Леон вибрирует челюстью. И Соло знает, что так он хочет избавиться от одной части неприятных , можно даже сказать, переломных воспоминаний. – Там… Там была Айрин… - Где именно была? Но мальчишка вдруг замолкает. Он больше не идет на контакт. Его словно заблокировали. Не смотрит, не реагирует. Просто опускает голову и замирает. Может, думает, что если не шелохнётся, его никто не увидит? Алекс опять повторяет вопрос – уже более жестко. - Я больше ничего не помню. У меня провал. Так он и сказал в кабинете Соло, когда они с матерью впервые пришли к ней на аудиенцию. Потом уже было без толку его расталкивать и тянуть еще показания. Алекс злилась и гнала его прочь. А иногда просто уходила сама, оставляя все дерьмо разгребать Ребекке. Теперь опять такая же картина. Соло устало вздыхает: - Вопросов пока нет, ваша честь. Зал опять гудит. Складывается впечатление, что пересменку все воспринимают как школьную перемену, и Мидэчи раздраженно стучит по деревянному блину молоточком пять раз. Бекки уже ждет Алекс рядом с собой. Наклоняется к ней: - Ты в порядке? Алекс так и знала, что сейчас начнется профилактическая забота со стороны. Садится, разглаживая подол пиджака так, чтоб он не помялся. Хуже заломов на одежде могут быть только пятна и дырки, считает она. Нервно отшвыривает остатки сломанного надвое карандаша: - Дэвис, все в полном порядке, отъебись по-хорошему, ок? И Бекки сглатывает, медленно принимая прежнее положение. А чего она ожидала? Что Соло расплачется и попросит все прекратить, отложить слушание? Кто вообще имеет право на подобного рода вопросы? «Николь» - видит она на дисплее телефона, который Алекс достала из кармана. Точно. Вот кто имеет права на все. - Прокурор Кирстон, прошу! Судья вызывает обвинителя, а Леон за трибуной всовывает голову в плечи. - Здравствуйте, мистер Пибоди. Время прокурорского холода теперь властвовать: - Здравствуйте. - Я начну без прелюдий и незначительных расспросов! – улыбаясь, как сытый опоссум, Кирстон делает поворот в сторону стороны защиты. Его руки в замке за спиной. Но Соло неудосуживает его встречным взглядом. Зато Ребекка злится. - Вы пошли за вещью в церковь, спустились в подвал, а дальше ничего не помните, так? - Да. - С вами был еще кто-то? - Нет. Я был один. - Куртку вы нашли, как стало известно. А нож… Что это за нож был в вашем кармане? - Я… Я выиграл его три года назад на соревнованиях по прыжкам в длину. Нам всем из школы такие вручали. - Удобная вещица. И компактная. Вы всегда его с собой носите? - Нет. Просто в этот раз взял. - Ваша честь, из освидетельствования на странице шесть рассматриваемого дела установлено, что нож, который был обнаружен в куртке подсудимого во время обыска, несомненно, является орудием преступления. Айрин Браун получила глубокую колотую рану в область желудка. Потеря крови составила одну четвертую положенных литров. Девушка сейчас находится в больнице, и врачи оценивают ее состояние как крайне тяжелое. Неизвестно, выберется ли бедняжка или так и не сможет оправиться. Мистер Пибоди, на вас были обнаружены пятна крови, принадлежащие Айрин, а так же расстегнут ремень и ширинка. Вы совершали насильственные действия над пострадавшей? - Протест! – И Соло будто ото сна просыпается, отрывая руку с новым карандашом от листа в ежедневнике, где красуется недорисованная морда большого черного волка. Это прогрохотало у нее над ухом. Ребекка. – Мой подзащитный уже давал показания, что не помнит всего произошедшего! Откуда в его памяти появится информация на данный счет? - Принимается! - Хорошо. На веревках, которые связывали руки и ноги Айрин Браун, обнаружен эпителий ИМЕННО обвиняемого и никого больше! Как бы вы могли это объяснить, мистер Пибоди? - … Меня… Гарри утром просил развесить белье из стиральных машин. Может, оттуда остался? - То пыль протереть, то белье развесить… Чем же сам Гарри занимался? – Риторическая издевка из уст Кирстона. - Нам просто хотелось все побыстрее закончить. - Для чего? -… Чтоб уйти пораньше и мяч погонять на дальнем поле у леса. Прокурор Кирстон улыбается, кивает пару раз и разворачивается к судье: - Вопросов больше не имею, ваша честь.