стеклоре́з

«и смотрю я в глаза твои лишь для того, чтоб свое разглядеть отражение»

хенджин аккуратно скользил сквозь толпу молодых людей, ища глазами знакомую фигуру. он уже достаточно пьян, чтобы говорить с минхо искренне. и достаточно смел, чтобы касаться мягкой кожи чужих рук. добираясь до коридора, ведущего в уборную, он находит того, кого искал. находит в компании не менее пьяной девушки, чьи руки страстно изучали рельефное тело, а губы смазано целовали чужие. и этот вид поражает тело хенджина, точно удар молнии. ревность и обида со скоростью света разливались по организму, отравляя каждую клеточку тела. и с этой же скоростью парень оказывается рядом с причиной своих чувств, встревая между целующимися. голова слегка кружится, а слезы заслоняют черные глаза. — ты че, блять, делаешь? — ли возмущается так резко и агрессивно, что девушка, шатаясь, уходит, теряясь в толпе — ахуенно, ты сорвал мне секс! — а что я должен был сделать? я не могу смотреть, как ты целуешься с рандомными шлюхами! — первые слезы скатываются со стеклянных глаз. — ничего, например? какого хуя ты вообще лезешь в это, может своей жизнью займешься? — но мы с тобой… — какие "мы"? о чем ты, блять, говоришь? — минхо терял контроль, намеренно ранил — я так и знал, что ты не способен меня понять. громкая музыка заглушает собственные мысли. сердце сумасшедше стучало, окрашиваясь в оттенки неконтролируемого гнева. и у ли действительно был повод для злости – хван переступает всякие границы; проникает на территорию, огороженную тысячами электрических заборов. а больше всего минхо раздражало то, что парень знал, что нарушает правила. черные омуты, источающие лишь ядовитые взрывы эмоций, прожигали тело хвана насквозь. и если у минхо в стрессе успешно срабатывал защитный механизм «бей», то хенджин замирал в кататоническом ступоре, плавясь под взглядом старшего. и, лишь когда минхо агрессивно срывается в сторону танцпола, вновь избегая диалога, хван действует. цепкими пальцами впивается в чужую свободную рубашку, не позволяя уйти. — блять… подожди, давай мы спокойно поговорим. спокойно и честно, пожалуйста. — хочет стереть рукавом соленые слезы с собственных щек, но боится отпустить возлюбленного. не получая ответа, ощущает холодную ладонь в своей, с грубой силой тянущую шаткое тело сквозь толпу забывшихся людей. хван виновато плетется за решительным лино до тех пор, пока не получает ледяные поцелуи зимнего ветра. на улице слишком холодно, но вот он сталкивается со сжигающим душу взглядом, и температура воздуха резко теряет какую-либо значимость. — говори. — минхо щелкает потертой зажигалкой, прикуривая терпкую сигарету. всем своим видом демонстрирует, что не желает здесь находиться. — я так стараюсь, хо… стараюсь понять тебя, быть рядом, стать чем-то важным. но у меня совсем не получается… если честно, я терпеть не могу крепкий алкоголь… но, только если мы выпиваем, ты подпускаешь меня к себе. я не… — как же глупо! — минхо почти рычит, срываясь — тебе память отшибло? начало первого курса. мы пили у меня. — хочет вырвать каждую ресницу, которыми так глупо хлопает заплаканный хенджин — я предупреждал тебя тогда. а ты все равно привязался, как мелкая собака, зная, что для меня все это ничего не значит. подбородок предательски дрожит, а очередная стеклянная слеза катится по, проложенными предыдущими, дорогам. внутренности сжимаются; хенджин хотел свернуться в крохотный клубок и закрыть ладонями уши, чтобы защититься от саднящих сердце слов. — посмотри на меня! у меня нет друзей, нет семьи, нет будущего. ничего нет. — хо, это не так, блять! у тебя я есть, как минимум… я… — любишь меня? ну же, скажи эту фразу. может тебе от этого станет легче, — сейчас вместо ли говорит его ледяное сердце, самостоятельно заточившее себя в зимнюю тюрьму — а мне ни горячо, ни холодно. в этом и смысл, хван: ты у меня есть, но меня у тебя… — нет. понятно, да… и что, блять? — внутри что-то звучно надламывается — я тебя так люблю, минхо. каждая деталь, которую ты позволил мне увидеть, невероятна. знаешь выражение «любить луну»? напряженные плечи заметно опустились, а широкая спина облокотилась на холодную стену; сигарета тлеет в изрисованной кобальтовыми венами руке. минхо пустыми глазами смотрит на танцующие ветви голых деревьев, отрицательно мотая головой. в силу действия алкоголя, хван не способен проанализировать эмоции друга. — мы из разных миров. и я влюбился в тебя, осознавая, что вероятность того, что ты когда-нибудь впустишь меня в свое сердце, близка к нулю. — голос надрывается: хван говорит громче, надеясь докричаться до чужого сердца — пожалуйста, просто позволь мне быть рядом. не отталкивай каждый чертов день – я хочу доказать, что тебя можно любить. искренне и всецело. хенджин каждую ночь визуализировал сцены, как он признается в своих чувствах минхо. и ни разу он не представлял, что это произойдет так. у грязной кирпичной стены, среди пьяных людей и бычков сигарет. а реакция минхо лишь усугубляет ситуацию. тот стоит точно многотонный монумент: лицо не выражает никаких эмоций, а из живого в нем лишь развивающиеся на холодном ветру рыжие волосы. непонятно, думает ли о чем-то парень, или же душа попросту покинула это тело. — я не хочу делать тебе больно, хван. – пустые глаза слегка блестят в свете фонаря — если я впущу тебя в свое сердце, то ты точно разочаруешься… — хо, пожалуйста, доверься мне. второй год я ежедневно рядом. если бы я мог, то давно бы разочаровался. дай мне… — пожалуйста, поехали ко мне. — ли наконец смотрит хвану в глаза, быстро моргая; сам тянет руки к младшему — я хочу домой. — ээ… да. конечно, да.

***

warning: письмо №431 «дорогой стеклорез. сегодня моя душа особенно кровоточит. я так привык тебя любить, что потерял всякую ясность сознания. каждый день я просыпаюсь и засыпаю с мыслями о твоих глазах. сегодня, за несколько мгновений до нашего поцелуя, я сумел разглядеть в них что-то глубокое, понимаешь? может, я выдумываю, но я мельком видел некую… любовь? так вот, больно сегодня особенно сильно, поскольку я наконец ощутил долгожданное тепло, а ты вновь бросил меня в морозильную камеру. на ярком контрасте твои слова наносят настоящие раны. наверное, я действительно нездоров. я одержим тобой, абсолютно одержим. странно, да? я ненавижу каждую секунду жизни, проведенную вдали от тебя, но, при этом, молчу, когда опять выгоняешь из своей квартиры. молчу, потому что могу высказаться в этих письмах. когда-нибудь, надеюсь, ты увидишь хотя бы одно из них. я действительно не знаю, как долго я ещё смогу справляться с твоей жестокостью. любить тебя я буду вечно, но сколько ещё эта вечность продлится?»

***

минхо хватает бутылку виски с барной стойки, попутно разуваясь, и падает на мягкий диван в центре просторной комнаты. а хван невесомо следует за ним, точно потерянный призрак. в этой огромной квартире всегда было дико холодно: из раза в раз балконная дверь дралась с зимним ветром, бившись о серую стену. поэтому хенджин ежится, обнимая себя за плечи, и падает рядом с ли. в такси они ехали молча: хенджин изредка осторожно поглядывал на минхо, который нервно теребил рукав своей шелковой рубашки. он смотрел в окно, думая, видимо, о чем-то болезненном, так как иногда жмурился, сдерживая слезы. и сейчас, сидя на черном диване, парни молчали: один не решался начать диалог, а другой был глубоко погружен в собственные мысли. — у меня две попытки суицида было, — минхо выпаливает свою боль, а после делает значительный глоток крепкого алкоголя — в 16 и в 19 лет. потом реабилитация в психушке по три месяца. оба раза клялся родителям, что больше не посмею, но… мои слова не имеют веса. — как? — хенджин тянется к бутылке в руках ли. — что как? и зачем ты пьешь, если тебе… — как ты хотел уйти из жизни? — припадает губами к горлышку, прикрывая глаза. — таблетки. в первый раз ибупрофен, а во второй антипсихотики, которые принимал по рецепту. — прочищает горло, глотая горький ком — я просто не мог больше выносить своих мыслей. сначала думал, что я просто сломанный – все нормальные, а я бракованным вышел. на первой реабилитации психиатр пограничку диагностировал, и стало немного легче. — легче? — ну да, — потемневшие глаза изучают острые черты темноволосого: минхо до этого момента не замечал многих деталей чужого лица — знать, что ты болен и это навсегда. только, навсегда это пиздец как долго… — блять, но ты… — нет, больше не планирую попыток. — сейчас лино глядит на парня напротив с некой жалостью: молча соболезнует тому, что парень попал в его ловушку. ведь он считал себя смертоносным ураганом. и если бы минхо мог, то сам держался бы от себя подальше. — скажи… почему ты меня отталкиваешь? ты же… — прочищает горло, смущаясь собственных слов — ты чувствуешь ко мне что-то? ли молчит: глаза его непрерывно бегают по лицу младшего, а правая рука медленно убирает прилипшую ко влажному лбу прядь черных волос. хван ощутимо плавится от каждого касания минхо – участок кожи на лбу фантомно горит. он затаил дыхание, точно испуганная лань, ожидавшая скорой смерти. да, ли определенно был его смертью. — я не знаю… — резко отворачивается от хвана, вновь делая глоток — в любом случае, мне нельзя позволить себе в тебя влюбиться. — минхо, ну почему! объясни, пожалуйста… — и вновь крупная слеза, отливающая серебром в лунном свете, стремительно катится по бледной коже. — потому что я уничтожу твою психику, а сам ещё больше буду сходить с ума. у меня абсолютно отсутствует самоконтроль, любое твое действие или слово может заставить меня взорваться. и мысли, при этом, съедают. — минхо смотрит куда-то в пол, обнимая собственные колени — в прошлых отношениях так и было. в итоге, мы оба оказались в психушке. на самом деле, при виде хвана у старшего сердце пропускало удар. в те моменты, когда брюнет строил милые гримасы, передразнивая смущенного минхо, его уши наливались краской. а когда хенджин плакал, минхо хотелось разделить горе на двоих, чтобы младший меньше мучился. по большей части, эти трепетные чувства раздражали, нежели радовали, поэтому парень старательно избегал любых мыслей о хване, упиваясь крепким алкоголем. — блять, можно я скажу? — хван получает незначительный кивок в ответ и шумно выдыхает — я влюбился в тебя в самый первый день. когда мы сидели в этом углу, ты рассказывал мне о своей самой любимой работе… тот серый пейзаж сеульского двора. рассказывал про то место, и глаза твои искрились от счастья. тогда я подумал, что хочу каждый день слушать тебя. смотреть на тебя. ты же, блять, произведение искусства. весь. и я… я каждую ночь пишу тебе письма. не подумай ничего странного, пожалуйста! я просто не знал, куда деть эти чувства, и… особенно, после вечеров, проведенных в твоей кровати! сначала страстно целуемся, ахуенно трахаемся, а потом прогоняешь… совсем, сука, непросто видеть абсолютный холод на следующий день и делать вид, что ничего не было. прости… я… алкоголь путал мысли и чувства, поэтому хенджину крайне сложно было выразить словами свою любовь. минхо чувствует это, поэтому ставит тяжелую бутылку на столик, а после резко целует, прерывая эмоциональный монолог младшего. вкладывает в этот поцелуй все чувства, которые заключены в его душевной тюрьме. на секунду отрывается, вбирая необходимый кислород в горящие легкие, и произносит шепотом во влажные губы: — сегодня можешь остаться.