Lust/Love

             

***

      

[MEG MYERS — Little black death]

             Чонвон просыпается раньше всех, чтобы урвать себе время в ванной. Он плохо спал, просыпаясь посреди ночи каждый раз от едкой усмешки Чонсона в его лицо. Он бежал, казалось, по замкнутому лабиринту, из которого попросту не было выхода, но он должен был быть. И, чем больше времени Чонвон находился рядом с Сонхуном, тем больше он жаждал этот выход найти. Чтобы освободить себя. И путь для них двоих, если он у них был. Если он не ошибался и трактовал поведение Сонхуна в своей голове верно. Ему так хотелось трактовать его верно. Они не говорили об этом открыто, никогда даже не затрагивали эту тему и перестали обсуждать фан-сервис. Но всё больше тянулись друг к другу, всё чаще Сонхун окружал Чонвона разговорами, заботой, взглядом. Они, как два магнита неизбежно рвались навстречу, где бы не находились. Чонвон испытывал такое единожды, с Чонсоном, но и грани притяжения там были до банального просты и низменны. Очевидны. Между ними с Сонхуном их будто была сотня разных. И каждая старалась соприкоснуться с другой. Чонвон влюблялся. И это слово так чуждо колется в сознании и на кончике языка. И отвертеться от него уже не получается, потому что как бы Чонвону не хотелось, но он понимал это всё слишком хорошо, пусть и не испытывал ранее. И тем больнее от этого делалось. Он узнал, что умеет чувствовать, но жить с этим не мог, буквально и фигурально связанный по рукам и ногам Чонсоном. Вода, в которую он опускается, этим утром едва ли тёплая. Чонвон задерживает дыхание и прогоняет в сознании все прошешие месяцы. Ощущение пустоты и безнадёжности в квартире Чонсона; лёгкости и свободы в его постели; азарта и удовлетворения на практиках. А после внезапно тепла и безопасности рядом с Сонхуном, перевернувшим всё его привычнее вверх дном. Или поставившее, наконец, на ноги. Только вот Чонвону на ногах непривычно совсем. Он, как оленёнок на дрожащих ногах, едва ли умеет ходить. Не в правильном и адекватном мире, когда так долго был подвешенным головой вниз, считая это — нормой. У него совсем не было управы на Чонсона. Пожалуйся он продюсерам на насилие, и Чонсон придумал бы тысячу способов перевернуть его слова, обернув против, попросту даже назвав их ложью. Они слишком аккуратно скрываются, так что даже у самого Чонвона нет никаких доказательств их связи. Даже переписки уже по привычке удаляются каждый вечер, очищаясь под корень. Все передвижения — продуманы. И единственное, что могло бы помочь Чонвону — это камеры в жилом комплексе Чонсона, но, чтобы их проверили, нужно будет поднять шумиху на всю индустрию и вынести её за рамки кабинета Шихёка. Карьера их всех будет загублена, даже не начавшись, а именно это пытается защитить Чонвон. Их всех и их будущее. Он вырывается из воды, хватая ртом воздух и цепляясь в края ванной, потому что слишком задумался и забылся. Дышит тяжело, буравя размытым взглядом кафельную стенку напротив. И щурится резко, когда по затылку отстреливает острой мыслью. Воспоминанием. Когда они с Чонсоном только начинали свою интрижку, опробовали новое и жгуче опасное, Чонвон настолько потерялся в ощущениях, что не подал сигнал Чонсону вовремя. А Чонсон, увлёкшись податливым и жарким телом слишком сильно, не рассчитал своей силы тоже. Чонвон тогда впервые потерял сознание от асфиксии. И понял для себя внезапно, что это было той пиковой точкой, до которой им нужно было дойти, чтобы ему начало становиться легче. Чонсон кричал в ту ночь, едва не ударив Чонвона от злости, пока сам Чонвон всё ещё приходил в себя и ощупывал горло, думая лишь о том, сколько же облегчения ему это принесло. Они договорились с тех пор, что Чонсон будет внимательнее и делать перерывы в удушении, даже если Чонвон не подаёт знаков, а Чонвон в свою очередь не будет молчать, если станет совсем невмоготу, как бы ни хотелось держаться. Тогда Чонвон нашёл выход в ванной, где его контролировала только собственная выносливость и паника. А с Чонсоном соблюдались свои правила. И почему-то лишь сейчас Чонвон вспоминает брошенные в ту ночь слова Чонсона:       — Впредь, если это ещё хоть раз повторится, я разорву с тобой наш уговор. И ищи себе другого психа. Чонвон безумно тянет губы в ухмылке. Он мог хотя бы попробовать. Рискнуть жизнью и обрести настоящую свободу. Или потерять всё.              

***

      

[Glasslands — Misery Game]

             Чонвон нервничает. Удивительно, что именно на сольной съёмке его руки пробирает дрожь, а выражение лица никак не получается нужным для атмосферы. Он лишь выглядит недовольным, злым, раздражённым, и ему не нравится результат, который выводят на экран. Ни один кадр. Этому можно найти с десяток причин, но кажется главная из них завершила свою съёмку двадцать минут назад, смеясь и шутливо ударяясь плечами. У Чонвона перед глазами стоят эти сырые кадры. Сонхун, величественно восседающий в бархатном кресле, и трогательный у его ног Сону, смотрящий в камеру так трагично и чувственно. Юным принцем умостившийся в этом же кресле Сону, и Сонхун, сменивший его на полу, выглядящий словно его цепной пёс. Чонвон помнит одно старое аниме с подобным сюжетом. Чонвон помнит, что там у этого самого пса были явные неоднозначные желания к мальчишке, держащему в своих руках всю власть. И оттого горечь его к этим фотографиям сгущалась всё больше. Сонхун и Сону слишком уж органично смотрелись вместе в этот день, будто весь концепт был сделан именно под них и ждал своего часа. У Чонвона из рук валится искусственный виноград и проливается бутафорская кровь из бокала. Всё летит к чертям, а в кармане брюк горит телефон напоминанием о сообщении, которое он получил от Чонсона перед съёмкой с пожеланием удачи. Чонвон пожелает её себе сегодня, когда поедет к нему домой, чтобы разорвать, наконец, затянувшуюся слишком надолго «терапию». Но его внезапно хвалят. За такой раздражённый вид, разгневанный взгляд. Это вдруг так сочетается с задумкой, вливается в общую атмосферу и красиво подходит к его нежному лицу. Чонвон никогда так о нём не думал и даже кривится на комплимент. О нежности у них Сону, никак не он. Но его отпускают, и он освобождает место на площадках для Хисына, Джейка и Рики. Пропуская мимо шутки Сонхуна о том, что это «фэмили фото», пропуская через себя звонкий смех Сону, стоящего рядом со стаканчиком арбузного лимонада в руках. Этот запах здесь всюду, и Чонвона от него немного мутит. Неужели так внутри кипит ревность? Премерзкое чувство.       — У них здорово получается, — кивает в сторону экрана Сону. — Правда, как семья вампиров.       — У вас тоже были красивые кадры, — с трудом проговаривает Чонвон, прикованный взглядом к снимкам мемберов.       — О, считаешь, хён?! Спасибо, я очень старался. Сонхун-хён мне так помог…я дрожал всю съёмку, но у него точно дар убеждения. Сону хихикает, а у Чонвона сводит внутренности до боли. Потому, что у Сонхуна этот дар и ещё парочка впридачу. Он знает, как это ощущается, когда Сонхун успокаивает одним только своим голосом или касанием. Он нуждается в этом прямо сейчас, пока ядовитая ревность разъедает его изнутри. Но стоит молча, пряча руки в карманы брюк и делая вид, что наблюдает за съёмкой.       — Тебя и убеждать не надо, — фырчит Сонхун. — У тебя природный талант к съёмкам. Ты больше выделываешься, Сону-я.       — Вот и нет! Я правда смущаюсь и…       — Приковываешь к себе всё внимание, да.       — Ох, хён!       — Когда-нибудь ты признаешься… Между ними происходит шутливая перепалка, и на такую ещё недели две назад или у других ребят, Чонвон не обратил бы ровным счётом никакого внимания. Но его нервы накалены были до предела. Вот почему, резко развернувшись, он вдруг гаркает на обоих так, что замирает даже фотограф неподалёку от них:       — Йа! Прекратите уже! У нас тут съёмки или детская площадка?! Он ловит горящим взглядом удивлённо вскинутые брови замершего Сону и пронзительно суженные глаза Сонхуна, и вылетает с площадки так быстро, как может, чтобы остудиться. Иногда он ругал кого-то за излишний шум в зале или дома, но никогда не позволял себе действительно на кого-то кричать. Точно никогда не на Сону и с такой злобой в голосе. Он ругает себя уже на полпути в уборную, но что сделано. Он как-нибудь извинится за это позже. Чонвон держит руки под ледяной водой пока не перестаёт чувствовать их, и только после этого вытирает насухо и прикладывает к щекам. Чтобы не испортить макияж до вечера, чтобы не являться перед всеми с размазанными по лицу тенями и тональным. Но чтобы охладить себя немного и привести в чувства. Он походил сейчас на Чонсона, который сорвался на всех из-за дикой ревности. И сравнение это Чонвону показалось самым отвратительным из всех возможных. Он вероятно проводит в уборной не мало времени, оно теряет для него счёт, когда он забывается в своих мыслях, потому что, когда он выходит, у дверей его перехватывает озадаченный Сонхун.       — Ты в порядке? Тебя все ищут.       — Теперь в порядке, — кивает Чонвон, уходя первым и заставляя Сонхуна пойти следом.       — Съёмка окончена. Гончжон-ши сказал, что у нас выходной до завтрашней вечерней репетиции в зале. Ты домой? — благодарит его мысленно за то, что не задаёт больше вопросов и не лезет в душу.       — Да. А вы?       — Тоже. При чём все. Чонвон не понимает, хмуря брови и заходя обратно в павильон, как они все могут поехать домой, если дом Рики — их общежитие. Но, замечая внезапно всхлипывающего в руках Джейка и Хисына Рики, кажется, складывает всё воедино.       — Хён! — кричит ему Сону как ни в чём не бывало. — Ты куда убежал? У нас тут такое…       — И ничего у нас тут такого, — посмеивается Джейк, трепля Рики за плечи и прижимая к себе. — Просто я сказал маме, что сегодня приеду с Хисыном, а она внезапно предложила позвать Рики на ужин. И мы подумали, что это классная идея.       — Она классная, хён, — сквозь всхлипы басит Рики, не показывая никому лица и пряча его в шее Джейка. Хисын беззвучно смеётся, поглаживая спину младшего.       — Такой ты ещё ребёнок, Рики-я.       — Предупреждаю сразу, я сделал фото твоей заплаканной мордашки и выложу её на твой день рождения сразу после нашего дебюта, — фырчит Сону, вскидывая подбородок.       — Чего ты сделал?! Сону верещит, едва только Рики отрывается от Джейка, и пускается в бег по площадке. Рики несётся за ним, бросая скрытые ругательства и всё пытается поймать, обещая сделать с Сону ужасные вещи. Пока Джейк и Хисын смеются над ними и достают камеры, Сонхун за спиной Чонвона смеётся тоже. А сам Чонвон, словно потерянный в пространстве, смотрит на это всё и как будто до конца ничего не понимает. Не может поверить, что с каждым днём все они и впрямь становятся ближе. Вот уже знакомятся с семьями друг друга. Но вполне осознаёт, что это будет началом конца, если он сегодня же не порвёт связь с Чонсоном. Солгать о поездке к семье уже будет невозможно.       — Чонвон-хён! Лидер-ним! — слышит он крик, встряхивая головой и оборачиваясь.       — Пусти, малявка! Кричал Рики. Под всеобщий смех и визг Сону, он зажал его в углу, держа за руки со спины и не давая вырваться.       — Лидер-ним, разреши мне отлупить его! — кричит Рики. — Иначе я задушу его подушкой дома!       — Ты даже спишь в другой комнате! — верещит Сону. Но на лице его сияет улыбка, несмотря ни на что. Лукавая и довольная. Обращённая именно к Рики.       — Кажется, нам нужна ещё одна отдельная комната, — усмехается над его ухом Сонхун, отчего Чонвон вздрагивает, но не оборачивается. — Для этих двоих. И Чонвон смотрит на них неотрывно. Чувствует, как за спиной его возвышается Сонхун, даже не думая вмешиваться, а заполняя собой всё пространство Чонвона. Смотрит, как Сону показательно кричит, извиваясь, пока Рики от души лупит его по заднице, но сразу после пускается вдогонку за ним и запрыгивает на спину. Ругает младшего, но позволяет подхватить себя под коленями и умащивает подбородок на светлой макушке. Позирует в камеру Джейка. Будучи таким счастливым и ярким. Невинным и искренним. И не с Сонхуном.       — Обязательно. Как только нам дадут квартиру побольше, — бормочет Чонвон. И, пока никто не наблюдает за ними, позволяет себе урвать момент и откинуться затылком на грудь Сонхуна. Только, чтобы проверить, что всё не зря и он не ошибается. Чувствуя цепкие пальцы на боку под пиджаком и выдыхая облегчённо на мгновение, впитывая его в себя, чтобы набраться сил перед предстоящим. Запоминая и на подкорке высекая то, за что стоит бороться. Тех, за кого.              

***

      

[30 seconds to mars feat. Halsey — Love is madness]

             Чонвон надеется, что сможет однажды стереть из своей памяти уже эти моменты, когда толкает Чонсона к стене, едва тот открывает ему входную дверь. Он прилипает ртом к его шее, никогда раньше так не действующий и получающий одобрительный стон и пальцы, зарывшиеся в волосы. Представляет в своей голове, как вгрызается на самом деле в золотистую кожу зубами, с мясом выдирая целый кусок. Так подходяще как раз к их концепту, головокружительно просто. Он не хочет показаться слишком подозрительным и отрывается от шеи Чонсона также внезапно, как и припал к ней, сбрасывая с себя куртку и сразу же через голову толстовку. Позволяя Чонсону поменять их местами и пригвоздить теперь его лопатками к стене, зажмуриваясь крепко, как только острые зубы смыкаются на его сосках. Когда это эта боль нравилась ему, даря наслаждение и освобождение. Теперь же граничила с отвращением. Но Чонвон обхватывает плечи Чонсона руками, запрокидывая голову и давая доступ к шее своей. Зная, что Чонсона всегда только распаляло то, что он мог целовать его, но никогда не оставлять меток.       — Рад, что ты перебесился, — усмехается в его кожу Чонсон, подхватывая под бёдрами и унося в спальню.       — Ну, так покажи насколько рад, а не мели языком, — бросает он в ответ. Замирая внутренне в надежде, что его рисковый план удастся. Ему всего лишь нужно быть сегодня чуть более податливым и послушным, но не слишком разнеженным. Держать себя в руках и держать руки Чонсона на себе как можно дольше. Он справится, на одной его душе ещё пять других. В этот раз у Чонвона нет выбора.       — Раз ты сегодня в хорошем расположении духа, — отрывается от его тела Чонсон, снимая с себя футболку и нависая сверху, — может опустим уговор на тишину? Хочу слышать тебя.       — Где одно нарушение, там и другое, — закатывает глаза Чонвон, помогая Чонсону вытряхнуть себя из узких джинсов.       — Брось, всего один. Хочешь, пообещаю на мизинчиках, что больше ни о чём не попрошу?       — Тебе пять?       — А тебе так жалко постонать для меня сегодня? И вообще-то сегодня Чонвону не жалко ничего, кроме поцелуев. Хочет стонов? Пожалуйста. Захочет, чтобы Чонвон встал перед ним на колени и ублажил ртом, чего они обычно никогда не делали? Он даже на это готов, если это будет способно сбить Чонсона с толка и позволить Чонвону провернуть задуманное. Нужно только не быть слишком подозрительным…       — Ладно, — нехотя соглашается он, шипя от того, как болезненно впились в бёдра пальцы Чонсона. — Но только на сегодня. …и не дать Чонсону понять, что эта встреча последняя.       — Я практически скучал по такому тебе, Чонвон, — урчит Чонсон, склоняясь к нему и вновь влажно целуя шею.       — Ну, смотри только лужей тут не растекись.       — Нет уж, — ухмыляется Чонсон, толкаясь бёдрами вперёд и проезжаясь напряжённым под спортивками членом меж ног Чонвона. — Это твоя прерогатива в моей постели. Если бы Чонвон мог, он закатил бы глаза так далеко, что мог увидеть свой мозг. Но он лишь закрывает их, перекатываясь на живот и прогибаясь в спине, принимая первый размашистый удар ладони по ягодицам. Не болезненный, не сильный, но всё равно больше не приятный. Он позволяет Чонсону вскоре нарушить ещё один уговор. Сегодня они не играют в контроль и подчинение, алые ленты остаются нетронутыми в ящике платяного шкафа. Чонсон хочет руки Чонвона на своей шее, пока вбивается в него, выдыхая в опасной близости от приоткрытых губ. Чонсон хочет сплетённых пальцев, пока ставит Чонвона в коленно-локтевую и как можно глубже и медленнее входит в него сзади, вытягивая один за другим протяжные и не всегда искренние стоны. Чонсон так удачно хочет пальцы Чонвона в своих волосах, пока жмёт его спиной к своей груди и наконец подбирается ладонью в открытому горлу. Внутри Чонвона всё сжимается в предвкушении, и Чонсон так наивно принимает это за ожидание сладостных мук удушения и скорой разрядки. Чонсон так легко покупается, что Чонвону уже даже не верится. Неужели всё получится вот так просто? Чонсон не увидит его лица, когда Чонвону перестанет хватать воздуха, Чонвон не станет сжимать его волосы, когда почувствует резь в лёгких. От подступающего страха и нервных конвульсий, он лишь сдавит внутри его член, отвлекая внимание Чонсона на долгожданный оргазм. Ему всего лишь нужно продержаться чуть дольше и не подать вида. Он уже смог сделать это сегодня в ванной, пусть и не намеренно. И он закапывается глубже в свои мысли, находя в них единственный якорь. Видя под закрытыми веками только одну улыбку с ярко выраженными клыками, которая ещё держит его. А, когда невыносимая боль в груди и огонь в висках становятся сильнее него — всё покрывается тьмой.              

***

      

[Placebo — Taste in men]

             Его щёки горят не от стыда, а запястья краснеют не от лент, что перетягивали их во время сессии. Слёзы из глаз вовсе не от боли и горечи льются бесконтрольно, стекая по подбородку. Чонсон кричал. Кричал, как никогда раньше, как только ему удалось привести Чонвона в чувства. Сперва он хлестал его по щекам, чтобы Чонвон очнулся, а как только открыл глаза, ладонь Чонсона прилетела по лицу слишком уж хлёстко и целенаправленно.       — Мне плевать, если останется след. Я предупреждал тебя! Чонвон усмехается, стирая манжетом толстовки слёзы с краснеющих щёк. Прохладный октябрьский ветер приятно холодит кожу, пока очередное такси везёт его уже от родительского дома до общежития. Ему не нужны разговоры. Ему нужно побыть одному. Чонсон встряхивал его словно тряпичную куклу, пытаясь добиться ответов на свои вопросы, но всё тщетно. Чонвон закрылся в себе и молчал после того, как на его щеке отпечаталась красным чужая ладонь. И Чонсон извинялся. Схватив Чонвона за голову и прижав лбом к плечу, он извинялся за излишнюю грубость. А после вдруг едва не заплакал, сказав практически то, ради чего Чонвон готов был рискнуть своей жизнью.       — Нам нужно сделать перерыв, Чонвон. Я предупреждал тебя тогда что разорву всё, если это повторится. Но пока нам просто нужен перерыв. Мне нужно подумать, готов ли я буду рискнуть тобой ещё раз, как бы мне не хотелось оставить всё и забыть это. Чонвон надеялся, что Чонсон разорвёт. Не учёл лишь того, что ещё пять месяцев назад между ними не было абсолютно ничего и отказаться от этой связи было куда как проще. Сейчас всё не так. Чонсон к нему слишком привык, изучил, прирос. Слишком удобно иметь всегда под рукой того, кто знаком уже со всей твоей придурью, готов на неё и не задаёт лишних вопросов. Знает, как действовать и вести себя. Чонсону Чонвон слишком удобен сейчас, менять что-то будет так тяжело. Но Чонвон дёрнул спусковой крючок и напомнил, что за всем этим хорошо кроется опасность. Одна, другая. Смертельная. Чонсон испугался. И попросил время на то, чтобы взвесить все «за» и «против» дальнейшего риска для них двоих. И насколько удобство перевесит страх убийства или тяжких повреждений? И раскрытия сразу всех тайн, которые они так тщательно и долго скрывали. Для Чонвона — это драгоценное время, за которое он не позволит Чонсону к себе прикасаться и передумать. За которое, как бы Чонсону не хотелось, но придётся понять, что Чонвона нужно отпустить. Даже, если в другие руки. Общежитие тихое, тёмное. Все действительно разъехались по домам, и Чонвон, медленно скидывая с себя в ванной одежду и рассматривая свежие следы на теле, краем глаза просматривает общий чат. Ребята присылают свои фотографии из дома, Хисын, Джейк и Рики и вовсе делятся короткими видео. Молчат только они с Сонхуном, и Чонвон усмехается. Это забавно. Кто-то может подумать, что это потому, что они сейчас вдвоём. Признаться, Чонвону этого бы очень хотелось. Но не сейчас, позже. Когда след от пощёчины совсем сойдёт со щеки, высохнут слёзы и пройдут синяки от грубой хватки на бёдрах. Он хотел бы снова провести тихий вечер с Сонхуном. А в будущем и не один. Сперва Чонвон трёт себя мочалкой так, словно пытается содрать кожу, и отчасти это так. Все прикосновения Чонсона, его поцелуи, укусы, запах. Чонвон беспощадно вдавливает мочалку в тело, доводя его до красноты всё теперь. А после, набирая тёплую ванную, окунается в неё с головой. Но больше не для того, чтобы испытывать на прочность лёгкие и опустошить сознание. Он наконец хочет просто отдохнуть и успокоить натёртую кожу. Его глаза закрыты, на губах плавает блаженная улыбка, он правда может чувствовать себя так хорошо? У него правда есть шанс? Может всё-таки он чего-то достоин? Он пролежал бы так возможно долго, то выплывая наружу, то снова погружаясь и нежась в расслабляющей теперь воде, но его внезапно дёргают из воды за плечи, заставляя раскрыть рот и закричать. Захлебнуться и подавиться немного мыльной водой, которую он откашливает теперь до рези в горле, испуганным взглядом уставляясь на злого и такого же напуганного Хисына, стоящего над ним в куртке, что была по локоть в воде.       — Какого хрена?! — Чонвон сипит это, Хисын же кричит, замахиваясь, но тут же опуская руку. Чонвон мысленно благодарит, для него сегодня ударов, пожалуй, хватит.       — Ты скажи! Что ты творишь?! — орёт Хисын не своим голосом. Чонвон стирает с лица воду, встряхивая налипшими на лицо волосами и хватаясь пальцами за борты ванной.       — Я принимаю ванную! А ты…ты же был дома у Джейка?       — Я забыл зарядку для телефона, а Рики ныл, что не уснёт без своей идиотской новой игры, и мне пришлось ехать сюда…всегда топишься, пока принимаешь ванную?! — снова срывается на крик старший.       — Хисын-хён, я…       — Твою мать… Он хватается ладонью за лоб и падает на бортик, закрывая глаза.       — Я чуть сам тут не скончался, когда тебя увидел, — на выдохе произносит Хисын. — Какого хрена, Чонвон? И почему не дома ты?       — Извини, — бормочет Чонвон, откашливая остатки воды. — Я захотел побыть один.       — Почему ты был под водой?       — Решил расслабиться? Хён, я правда не собирался топиться. Впервые за все те месяцы, когда задумывался об этом действительно.       — Не похоже было…       — Разве я оставил бы брошенной на полу одежду и включил себе музыку напоследок? — кивает Чонвон на свой мобильный, из которого тихо играла какая-то расслабляющая подборка.       — Да кто тебя знает? — разводит руками Хисын. — Я никогда не имел дела с суицидниками, слава богу.       — Я ничего такого не планировал. Всего лишь мог убить себя чужими руками пару часов назад, но всё было под контролем.       — Ты идиот.       — Извини. Мне стоило хотя бы закрыться.       — Тогда я бы подумал, что у нас воры и начал бы выламывать дверь, — хмурится Хисын.       — Воры, слушающие музыку в ванной и вскрывшие кодовый замок? — кривится Чонвон.       — Я на нервах. Не смотри на меня так.       — Езжай к ребятам, хён. А то сейчас и тебя потеряют.       — Чёрт… — цыкает языком Хисын, усмехаясь.- Рики проиграл мне десять тысяч вон.       — А?       — Я поставил на то, что ты сейчас дома. Рики на то, что ты с Хуном.       — А вот теперь моя очередь спрашивать: какого хрена, хён?! — возмущённо вскрикивает Чонвон, ударяя ладонью по воде. И только сейчас вспоминая, что сидит в ванной совершенно голый. — И отвернись вообще!       — Умоляю, чего я там не видел, — закатывает глаза Хисын, но всё же отворачивается, пока Чонвон сдёргивает с машинки полотенце, окуная его в воду и прикрывая себя. — Или у тебя два члена?       — Очень смешно. С чего вы вдруг вообще о таком спорили?       — У Рики бурная фантазия, — поводит плечами Хисын. — Но я всё ещё помню о том, что ты недавно расстался с парнем. И вряд ли бы ты был настолько не осмысленным и ветреным, чтобы бросаться в новые отношения. Да ещё и в группе.

[MISSIO — Anthem for the broken]

Чонвона передёргивает от слов Хисына, как от пощёчины. Он опускает взгляд, совершенно не контролируя себя и жалея об этом в ту же секунду, потому что Хисын слегка отклоняется, чтобы заглянуть в его лицо.       — Чонвон?       — Ты прав, хён, — мотает он головой. — Всё так.       — Постой-ка… Чонвон сжимается и отворачивается от пронзительного взгляда. Улыбка с лица Хисына слетает.       — Ты расстался с парнем по какой-то причине, ведь так?       — Да, — тихо лепечет Чонвон.       — Эта причина наш скорый дебют или… — Хисын замолкает, прежде чем продолжить так, будто сам в свои слова не верит: — Сонхун?       — Нет, хён, всё не… Но Чонвон поджимает губы, не договаривая. Сверлит взглядом волнующееся под водой синее полотенце и молчит, пока Хисын выпрямляется на краю бортика, тяжело вздыхая.       — Ты не изменял…       — Нет. Никогда.       — Выходит, не такая уж и бурная фантазия у Рики, — бормочет задумчиво Хисын.       — Между нами ничего нет, хён, — качает головой Чонвон, сжимая в кулаках полотенце.       — Пока что.       — Нет…       — Брось, — тихонько хмыкает Хисын. — Я отрицал это только из-за твоего расставания, но теперь слова Рики не кажутся мне бредом. Он сравнил Сонхуна с Джейком, а тебя со мной. Постоянные взгляды, разговоры вдвоём на балконе и…когда мы остались с Джейком на записи, а вы уехали домой. Что было в тот вечер?       — Мы поужинали, посмотрели фильм и легли спать. Вы приехали многим позже, — Чонвону отчего-то стыдно поднять взгляд. Он вдруг чувствует себя таким маленьким и виноватым. Совсем не лидером рядом с Хисыном. Младшим, да ещё и крупно провинившимся.       — Чонвон, послушай…       — Хён, не нужно, — в его глазах застывают слёзы. — Тебе пора. Хисын ещё раз глубоко вздыхает, поднимается с борта ванной, а потом, резко сбрасывая с себя куртку прямо на пол, хватает Чонвона, словно ребёнка под подмышки и тащит из воды.       — Давай, помоги мне, я не всесильный, — кряхтит он. И Чонвон растерянно помогает, вылезая на коврик, заливая его водой. Хисын хватает с полки ещё одно чьё-то полотенце и кутает в него Чонвона, как малыша. Чонвон уже всхлипывает, роняя вместе с каплями воды с кончиков волос слёзы с ресниц. Мелькает розовое. Это полотенце Сону.       — Он нас простит, мы постираем, — ворчит Хисын. Видимо Чонвон промямлил это вслух. Хисын тянет ещё чьё-то, насухо вытирая безвольное тело. И Чонвону становится ещё больше горько. Потому, что все с ним так, как с тряпичной куклой. Потому, что он слабый на деле, и с ним так можно. Нужно. Он же заслужил. От свитера Хисына пахнет выпечкой, одеколоном и собачьей шерстью. А ещё немного парфюмом Джейка и будто бы сигаретами. Чонвон рыдает звучно, осознавая это лишь тогда, когда руки Хисына оборачиваются вокруг его плеч, а уверенная ладонь вжимает лицом в ворот свитера. Чонвон жмётся к нему, обнимает неуклюже. У них с Хисыном никогда не было столь откровенных моментов, и дело вовсе не в том, что стоит он перед старшим абсолютно нагой и частично мокрый. Они никогда не обнимали друг друга вот так. Хисын никогда его не жалел. Чонвон никогда не показывал своих горьких слёз. Этот момент навсегда будет для них двоих переломным. Набрасывая на плечи Чонвона свою куртку, Хисын подталкивает его на ватных ногах прочь из ванной. Чонвон даже в их квартире теряется. Останавливаясь в коридоре и глупо воззряясь на Хисына заплаканными глазами. Хисын же, словно не впервой, выключив свет и приобняв за плечи, ведёт сперва в гостиную, усаживая на край кресла, а после исчезает ненадолго в комнате. Возвращается с правильной стопкой вещей, протягивая Чонвону его спортивки и толстовку. Чонвону хочется спросить: «а бельё?» Но он лишь молча стягивает с себя куртку, натягивая с трудом вещи и снова попадая в объятия Хисына, что садится рядом.       — Давай так, — тихо говорит он в мокрые волосы Чонвона. — Если тебе будет невыносимо сложно с группой — говори мне. Говори, что нет сил, я помогу. Построю, переключу, растолкаю. У каждого лидера должен быть заместитель. И я говорю это не потому, что хочу согнать тебя с поста, бестолочь, а чтобы ты не убивался в одного. Ты должен быть нам грамотным и здоровым лидером. А кому нужен вожак с никчёмными нервами, а? Чонвон лишь плачет в его свитер, сгребая его пальцами. Вот уже второй человек предлагает ему обратиться за помощью, поделиться болью. А он что? А он не может, потому что рот зашит. Потому, что такое никто не поймёт. А просто сказать «мне тяжело» — недостаточный аргумент, чтобы просить помощи. Им всем тяжело, он не один такой.       — Танцы, вокал, дисциплина, — продолжает Хисын. — Пока ты сам твёрдо не будешь стоять на ногах, как лидер, не бойся просить меня о помощи, Чонвон. Это не слабость. Это рост и умение делегировать. Знаешь такое слово? Чему тебя там в школе вообще учат?       — Знаю, — всхлипывает Чонвон.       — Вот и договорились, — бормочет Хисын, прижимая его крепче. — Как ты?       — Как кусок дерьма, — шелестит Чонвон.       — Бывает. И такое бывает. А что касаемо вас с Хуном…       — Хён, не надо.       — Надо. Мы все в одной лодке, Чонвон. И я е планирую читать тебе нотации. Я лишь хочу предупредить об одном.       — О чём?       — Если ты вдруг захочешь использовать его, как таблетку от своих отношений — забудь сразу и оставь парня в покое, — с ноткой стали в голосе вдруг произносит Хисын. — Нам всем ещё слишком долго быть вместе, чтобы разбивать чьё-то сердце.       — Я не собирался… — выдыхает Чонвон, рвано вздыхая. Слёзы утихают. Становится сильнее только боль внутри.       — Я просто предупреждаю. Сонхун выглядит искренним с тобой. Либо скажи ему сразу, что дальше добрых рабочих не зайдёт, либо подумай хорошенько над тем, во что планируешь ввязаться сам и затянуть его. У нас с Джейком всё складывается, потому что мы не были влюблены ни в кого «до» долгое время. Так просто удачно сложилось, что сложились мы. Но даже у нас нет стопроцентной гарантии на будущее. Хоть мы и очень хотим в него верить. Чонвон тоже хочет в это верить. И что у Джейка с Хисыном всё получится и навсегда. И что у него от Чонсона уйти получилось насовсем, вопрос времени, когда это признает Чонсон. И что в Сонхуна он искренне и по-настоящему, а не в качестве заветной дверцы из лабиринта.       — Как ты понял, что влюблён, хён? — несмело шепчет Чонвон. Хисын даже замирает под вопросом, переставая слабо покачивать его в руках.       — О…вот так внезапно? — фырчит он в макушку Чонвона. — Наверное, когда понял, что только взглянув на Джейка, мне хочется улыбнуться. Будто было серо, тучно. А потом — солнце. И всё вокруг светом залило. Отвернись — и опять темнота.       — Красиво…       — Когда… — голос Хисына становится тише; он сглатывает. — Когда услышал, как Джейк плачет посреди ночи, а у меня внутри всё перевернулось. И захотелось мир наизнанку вывернуть, лишь бы он снова улыбнулся для меня.       — Разве, когда Сону плачет, не так же больно?       — О, нет, — Хисын слабо усмехается. — Поверь мне, когда плачет тот, кого ты искренне любишь — тебе кажется, что в твоём теле кости по одной ломают. Медленно и самым жестоким способом. Чонвон невольно вспоминает детские видео с Сонхуном, на которых он падает на лёд и сдерживает слёзы. Он не знает, как отреагировал бы — заплачь Сонхун при нём сейчас. Но совершенно точно знает, что не хотел бы этого видеть. Потому, что одна только мысль об этом — раскурочивает его сердце. Получается, и правда влюблён?              

***

      

[Too Close To Touch — Miss Your Face]

             Хисын уезжает ещё через полчаса, когда убеждается, что Чонвон выпивает успокаивающий чай, перехватывает мясные палочки на ужин и не собирается топиться. Игнорируя попытки Чонвона возразить, что он вовсе не пытался. Хотя сейчас очень даже не возражал. Сидя на своей кровати и разглядывая их с Сонхуном фотографии, пытаясь для себя понять: стал ли Сонхун для него просто отвлекающим манёвром в бесконечной погоне меж тёмных стен лабиринта или же настоящей дверью в нормальную жизнь? Просто вспыхнувший интерес или искреннее чувство? Телефон из его рук едва не выпадает, потому что в тот же миг, как он задаёт себе эти вопросы, уведомление на экране загорается волнующим именем. От кого: Сонхун снова не спишь? Кому: Сонхун а ты снова меня караулишь? Не удерживается от колкого сообщения. И тут же корит себя после, боясь, что заденет этим. Но Сонхун удивляет, вероятно, даже не задумываясь о плохом. От кого: Сонхун а тебе бы хотелось?) Он хмыкает, кривя пересохшие губы. Кому: Сонхун учти, преследование карается законом От кого: Сонхун мы буквально спим в одной комнате и ты всегда ложишься после меня это ещё кто кого преследует) Кому: Сонхун сам-то чего не спишь? Чонвон вот, потому что думает о нём, но никогда не признается. Призвал, получается. От кого: Сонхун общался с Джейком, они тоже только легли Внутри у Чонвона проходится холодок. Он надеется, что вспомнившийся ему разговор с Хисыном никак к общению Сонхуна и Джейка не относится. Они ведь могут говрить о чём угодно? Не обязательно о том, как Джейку переживались чувства к Хисыну. Не обязательно о том, что Сонхун, быть может, переживает тоже и нуждается в совете. Чонвон сходит с ума уже всерьёз. Кому: Сонхун правильно. спалился сам — сдай другого Пишет он дрожащими пальцами. От кого: Сонхун йа! всё не так мы обсуждали завтрашнюю практику и их завершение записи и так по мелочи Кому: Сонхун самое время лечь спать От кого: Сонхун я слишком занят, лидер-ним не могу) Кому: Сонхун чем же?) От кого: Сонхун пересматриваю наши фото Чонвон сглатывает. Так хочется уточить «наши» — всей группы, да? Так страшно узнать, что «наши» — только их двоих. Он ничего не отвечает слишком долго и замечает, как Сонхун уже набирает сообщение. От кого: Сонхун и ты всё ещё очень красивый на них Кому: Сонхун а могу перестать таким быть? Чонвон пишет это так будто фырчит. На самом же деле: он едва дышит. Это непрямое признание? Это такой откровенный комплимент? Что же Сонхун творит… От кого: Сонхун нет не для меня точно Он отбрасывает телефон и закрывает лицо ладонями. Сонхун даже не подозревает, что делает с ним. Как сильно перемалывает Чонвона внутри от одних этих слов. От воспоминаний о том, как Сонхун, скрыто от чужих глаз, сегодня приобнял его под пиджаком. Как сразу после, в том же месте, Чонвона касались чужие руки. Ему тошно от самого себя, он испачканный, вывалянный в грязи. Он уродлив всем своим естеством, даже если напомаженное лицо отображает обратное. Красивая обёртка для прогнившей внутренности. Но во всей этой внутренности, Чонвон всё ещё находит что-то живое, что так трепетно бьётся навстречу рукам Сонхуна. Вероятно то, к чему сам Сонхун тянется, разглядев за всем этим разворошённым беспорядком в виде сломанного человека. Чонвону так страшно поверить в то, что Сонхун в него так серьёзно. Чонвону так хочется верить, что он в Сонхуна искренне тоже. Кому: Сонхун ты бредишь тебе пора спать От кого: Сонхун повторишь сообщение, если я скажу, что скучаю? или это лишнее? Сердце Чонвона пропускает удар. Кому: Сонхун ты не в себе, Хун… От кого: Сонхун а, если никто не смотрит, наш «ф» тоже считается? или ты сегодня на съёмке тоже был не в себе? Пойманный так глупо. Так жалко пытающийся скрыть то, в чём сам ещё не уверен или себе же боится признаться. Но он ведь почти. Почти признался себе в этом. Только сам же себе поверить не может. Или слишком сильно боится. Он так многого и так долго уже боится… Кому: Сонхун мы увидимся уже завтра …и, может, вместе всё же не так страшно? Кому: Сонхун но я тоже, кажется, скучаю От кого: Сонхун кажется?) Кому: Сонхун я тоже смотрел наши фото, когда ты написал считается? От кого: Сонхун и как тебе? Чонвон почти закрывает глаза, когда отправляет ответ. Кому: Сонхун ты всё ещё очень красив на них От кого: Сонхун *фото* И крепко-крепко зажмуривает их, как только на экране высвечивается селфи Сонхуна, которое он сделал в кровати. Но изображение выгравировалось на обратной стороне век. Растрёпанные волосы, край подушки, скрывший часть лица, приподнятые уголки губ. Его сердце колотится бешено. Карие глаза даже через экран смотрят в самую душу, улыбаясь. От кого: Сонхун не вздумай дрочить на эту фотку Кому: Сонхун спорю, ты покраснел, когда написал это От кого: Сонхун … с того момента, как отправил фото полыхаю огнём какого чёрта ты так хорошо меня знаешь? Чонвону самому хотелось бы это знать. Кому: Сонхун я твой лидер я должен знать такие мелочи, разве нет? От кого: Сонхун ты морщишь нос и скалишь верхние зубы, когда тебе что-то не нравится, но никогда не скажешь об этом вслух я тоже кое-что о тебе знаю, беби киттен От этого глупого прозвища так сладко ноет под рёбрами, но… От кого: Сонхун и ты делаешь это прямо сейчас, потому что я назвал тебя беби киттен Чонвон усмехается, качая головой. Кому: Сонхун идём спать я приеду завтра в зал раньше остальных хочу разогреться От кого: Сонхун слушаюсь, лидер-ним) спокойной ночи Иконка контакта гаснет в тот же миг. Сонхун даже не ждёт ответного сообщения, и Чонвону даже спорить не нужно, чтобы знать, что Сонхун сейчас зарылся горящими щеками в подушке и улыбается так, что видны клыки. Чонвон невольно улыбается тоже и понимает, слишком хорошо понимает то, о чём говорил Хисын, когда отматывает диалог вверх, снова глядя на присланное фото. Он влюбился. И Сонхун в него, кажется, тоже.