Странная религия

Кто-то на улице переступает через трещинки, а кто-то при выходе из дома три раза проверяет, закрыт ли замок. Тот и другой поклоняются вовсе не богу дверной ручки и не богине тротуара — нет, их ритуалы адресованы тому, кто управляет вообще всем, высшей сущности, как бы ее ни называть. А называют все по-разному. Я знавал одного чудака, который звал бога «Автор». Мы познакомились, когда этот чудак на меня сел. Дело в том, что я конь. Так вот, каждый вечер после походного ужина, стоя на коленях у костра, мой чудак простирал руки вверх и просил, чтобы ночью, пока он будет спать, завернувшись в плащ у огня, меня не съели волки. Очень мило с его стороны. Хотя обращение «Дорогой автор» немного снижало молитвенный пафос. Я ржал над ним. А что поделать, у лошадей не так много реакций. Не ставить же мне ему смайлик подкованным копытом! Я сам-то всегда был атеистом. Даже через трещинки не перескакивал и дверь конюшни не проверял. Но иногда закрадывалась мысль: «А вдруг бог есть, и он обидится на “дорогого автора”? Не выразит ли он свою обиду в волках?» Днём, когда мы шли, то есть ехали, то есть я шёл, а мой всадник ехал, — он пытался обратить в свою веру и меня. Других собеседников всё равно не было. Так сказать, миссионер, оседлавший неверующего. — Смотри, усыпанная цветами поляна! А лес напоён свежим запахом травы и птичьим щебетом. Такое только в тексте встретишь! А ты чувствуешь, как весенний ветерок нежно гладит лицо? Я, конечно, не чувствовал. Чтобы почувствовать такое, сначала надо отрастить себе лицо. — Это знак! — продолжал мой миссионер. — Знак чего? — спрашивал я. Ну да, я с ним разговаривал. Жаль было бы отмалчиваться, когда бедняга так старается. Я, честно говоря, не вижу в этом проблемы. У вас есть проблема с тем, что вы разговариваете? Вот и у меня нет. И у него тоже с самого первого раза, когда я ему ответил, не было проблем с этим. Он объяснял мне: — Знак того, что бог пишет мир! Уж не знаю, откуда он взял эту идею. Может, где-то на свете есть храм, в котором бог изображён пишущим мир, и мой спутник побывал там и впечатлился изваянием гигантского писателя. А может, сам до этого додумался. Но знаки присутствия автора видел во всём: — Меня зовут Марти-Стью. Это неспроста. — Родители придумали тебе такое имя. — Могло бы быть правдой. Только вот какая загвоздка: я совершенно этого не помню! Вечером на привале он продолжал свою проповедь: — Ты глянь, небо усыпано мириадами звёзд. А ты вообще в курсе, что такое «мириады»? Тут он меня поймал. Про это слово я всегда думал, что кто-то однажды ошибся и вместо «миллиарды» сказал «мириады». Бывает же, что говорят «урегурилование кризиса» вместо «улегурирование кризиса». Ну то есть вы поняли. Это самое кризиса. Или вот вместо «нервоз», в смысле тот, который от нервов, кто-то по ошибке сказал «невроз», и с тех пор все страдают неврозами. Три раза проверяют дверь и перешагивают через трещинки. Вместо ответа я неопределённо показал мордой вверх: мириады — непонятно что, но они вон там. — И я не знаю. Такое только написать можно! В тот раз у меня было настроение поспорить: — Если бог — автор, почему тогда у нас есть свобода воли? — У персонажей всегда есть свобода воли. — То есть мы сейчас можем развернуться и поехать в другую сторону? — Нет, это было бы глупо, — улыбнулся он. — Давай будем исходить из того, что мы глупые. — Глупые не исходят. И если мы так сделаем, то получится, что мы не прошли арку. Арку мы прошли ещё вчера. Это была каменная арка моста через реку. Я напомнил об этом. — Это не та, — отмахнулся Марти-Стью. — Арка — это когда ты что-то понял. Стало ясно, что мост не годится: я ничего не понял. Оставалось надеяться на арку ворот. Из-за попыток доказать, что бог существует, ежевечерние молитвы становились всё затейливее: Марти-Стью просил послать нам «пушистые облачка», или «величавые горы на горизонте», или «ласковое солнышко». Он нарочно так выражался, чтобы язык молитвы был понятен богу. А на следующий день обводил рукой вокруг и с торжеством спрашивал меня: — Вот видишь? — Ничего не доказывает, — возражал я. — В дороге это могло встретиться нам без сверхъестественного вмешательства. Попроси то, чего на нашем пути точно быть не может. И однажды Марти Стью перед сном помолился так: — Дорогой автор, приведи нас в каменные джунгли. На другое утро, едва проснувшись, мы обнаружили себя в странном лесу. Всё было из тусклого камня — трава, подлесок, деревья, каждая малюсенькая иголочка. Со столбов-стволов свисали твёрдые лианы. Хорошо хоть тропа осталась. Тоже каменная. Надо признать, я был впечатлён. Хотя, возможно, вчерашняя молитва просто совпала с каким-то проклятьем местного колдуна. Марти-Стью же выглядел ошарашенным. — Смотри, сколько камня, тут наверняка есть арка, — подбодрил его я. — Пройдём её и будем в шоколаде. Мы двинулись в путь. Он не садился на меня, в каменном коридоре это было бы слишком неудобно, и мы шли гуськом. Отодвинуть каменную ветку невозможно — только отклониться от неё — а каменная трава больно царапает ноги. Мы были в пути лишь полдня, а сил уже не осталось. По дороге встретилось несколько арок — каменные ветви сцепились, образуя свод. Пройдя их, я начал кое-что понимать. А именно: «На кой мы сюда попёрлись!» В конце концов мой спутник бухнулся прямо на тропе. Я думал, что это от усталости, но он простёр руки к небу и закричал: — Дорогой автор, пошли нам рояль в кустах! Видно, сошёл с ума от отчаяния. Я уточнил: — Каменный рояль в каменных кустах? Хочешь напоследок сбацать каменный музон? — Нет, — сказал он. — Это выражение. Оно означает «внезапное спасение, когда ничто не предвещало». Эта молитва прозвучала не вечером, а днём. Мы не могли лечь спать после неё, чтобы дать предполагаемому богу время приготовить свой сюрприз. Пришлось двигаться дальше. Теперь надежда гнала моего друга вперёд, и я еле успевал за ним, обдирая ноги о каменные кусты. Внезапно в неровной серой стене леса что-то мелькнуло. Мы побежали, каменные листья зачиркали по бокам, и вдруг мы очутились на открытом месте. Посреди каменной полянки стоял ослепительно белый рояль. — Ну и? — первым спросил я. — Будешь играть? Я-то не умею. Пробел в образовании. А Марти-Стью снова упал, на этот раз не на колени, а весь целиком, и зарыдал. Наверное, он бы катался по траве, будь она не каменной. Я постучал копытом: — Эй? Ты чего? Нам же послали, что ты просил. — Всё бесполезно, — простонал он. — Мы пропали. Автора нет. Ну и дела: я только-только поверил, а он разуверился! — А кто тогда послал рояль? — на всякий случай спросил я. Может, мы добрели до концертного зала под открытым небом, а я и не заметил. Или это просто здешний лесной рояль. А Марти-Стью завыл: — Мы в тексте, но нас пишет нейросе-е-еть! И тут я всё понял! Так зовут нашего автора. Мой спутник горевал о том, что у бога странное имя. Я поднял морду вверх и закричал: — Дорогой автор нейросеть! Пошли нам реку! Зелёный лес! Много настоящей травы! И три корочки хлеба этому вероотступнику. Три корочки хлеба появились первыми. Они представляли собой верх прямоугольной буханки и две её стенки. Это было похоже на хлебную арку. Я-то всё уже понял, и мне арка была ни к чему. Может, когда Марти-Стью съест свою арку, он тоже уверует и научится молиться нейросети?