Синие очи океана

***

7:10 утра.

      Андрей просыпается в ужасе, капля холодного пота скатывается по лбу. «Что за ересь только не приснится. Впервые задремал на дежурстве и вот, распишитесь. Кажется, надо проверить голову. Со своими питекантропами полоумными и у самого крыша отчаливает. Это вообще…»       Мысль была оборвана собственным внешним видом: мятая футболка и подозрительное пятно на штанах, одного взгляда на которое хватало, чтобы понять, что к чему. Протяжный стон недовольства раздался в помещении. «Ну нет, нет, нет. Чтоб тебя!»       Встав с дивана Быков подошёл к личному шкафчику и достал сменную одежду, лежавшую там на случай нескольких ночных дежурств подряд. Хотелось рвать на себе волосы, громить и швырять всё в помещении.       С какого черта вообще ему могло такое присниться? Он всего лишь чуть-чуть добрее относился к приезжему интуристу и вся эта, фу фу фу, толерантная ересь незаметно подкралась сзади.       Переодевшись, Быков вылетает из ординаторской и, источая ауру «не разговаривать со мной, голову откручу», быстрым шагом направляется к регистратуре. Люба, уже по привычке и особо не смотря на заведующего отделением, говорит: — Доброе утро, Андрей Евгеньевич…, — она, мельком взглянув на него поняла, что дружелюбный тон сейчас не совсем подходит. — Не выспались, что-ль? — Люба, не надо лезть куда не просят, всей больнице раструбишь! Дай мне карты пациентов, возьми заполненные и отстань бога ради. Пока не сорвался! — Андрей Евгеньевич, вы что вообще с утра..., — но договаривать уже было бесполезно, потому что стоило лишь передать Быкову в руки карты для заполнения, как он быстрым шагом стал удаляться в сторону своего «логова».

8:45

— Здравствуйте, Андрей Евгеньевич, — произнёс Романенко, входя в ординаторскую и сразу уловив в воздухе напряжение. «Может, с мамой повздорили? Нужно будет спросить» — Здравствуй, мой дорогой австралопитек. Поздравляю, ты вытянул свой счастливый билет, кара небес откладывается, и ты можешь выбрать себе подопытного сам!       На столе лежат папки, Глеб, надевая халат, подходит к столу. Уже собираясь досконально изучить содержимое каждой из них, как вдруг Быков говорит: - Неет, Глеб, я сказал кара откладывается, а не отменяется. Тяни наугад и брысь отсюда!       Помявшись секунду, Глеб берёт себе самый тонкий экземпляр из предложенных, а значит, заведомо обеспечив себя относительно спокойным днём, принимает стратегически самое верное решение – ретироваться как можно быстрее. Выйдя из «зоны риска» и отойдя поближе к курилке да засмолив сигарету, он сразу оповещает Лобанова о расстановке дел, но зайдя за стенку, того не обнаруживает, а после пятиминутного молчания, сопровождаемого первой утренней затяжкой, звонит ему. Но Сёма трубку не берёт, видимо, видя десятый сон. — Ну кабзда тебе сегодня, Лобаныч, Быков с самого утра ходит в таком настроении, что создается впечатление, что Игорь засох или ещё чего хуже. Быстро шуруй на работу, — чётко проговорил Глеб после сигнала автоответчика и, выбросив бычок, поплёлся делать свои врачебные обязанности.       Следующим в ординаторской появился Фил. Тяжёлый взгляд сразу упал на вошедшего и как-то вмиг стёр приветливость с лица юноши. — Доброе утро, Андрей Евгенье… — Тебе, янки, вот подопытный на сегодня, попадёшься мне на глаза раньше вечера – я тебе три дежурства впаяю, ещё вопросы? А теперь работать! — Андрей Евгеньевич, что-то случилось?       У Андрея непроизвольно сжались кулаки, а злость готова была литься рекой. Он уже было хотел как обычно подойти как можно ближе и начать выплёвывать из себя хитроумные оскорбления, но брезгуя и опасаясь по чистой случайности «разукрасить» интерну лицо, остался на прежнем месте, ограничиваясь лишь криком. — Дежурство тебе, за нарушение неприкосновенности частной жизни или как это там «у вас» называется? Ещё одно за то, что работа у тебя есть, а без дела ты стоишь и глазами хлопаешь, третье дежурство тебе за… — Я понял. Понял! — с этими словами Фил как можно быстрее ретировался из ординаторской в полном непонимании.       Остальные подопытные, из которых научно-садистическим способом Быков пытался вылепить врачей, явились чуть позже. Варя, получив задание, вышла из ординаторской с мокрыми глазами, а из-за закрывающейся двери на весь вестибюль разлетелось: «А я сразу тебе сказал, что слёзы здесь под запретом!» Лобанов, имея некоторую информацию о настроении здешнего «дракона», вошёл в кабинет с такой осторожностью, будто и правда его сейчас испепелят. Молча взял папку с пациентами и, выслушав монолог про нехватку в своём черепе серого вещества, пошёл работать.       День сменяется вечером, и личные дрессированные обезьянки собрались в кабинете, сдавая проделанную работу. Взглянув на результаты их «трудов», Быков произносит: — Черноус, Романенко, домой. Лобанову одно дежурство за попытку убить пациента с панкреатитом, а ты, интурист, получаешь четыре дежурства к тем, что указаны в расписании. — Почему, вы не имеете пра..., — начал было говорить Ричардс, но Быков вскочил со стула и крик заполнил ординаторскую — Слушай меня сюда, неудачная попытка аборта, здесь имею право на всё, что пожелаю! Это моё отделение, я здесь царь и бог, и внимать каждому моему слову это ваша прямая обязанность, а если твою ранимую, толерантную душонку это ранит, катись туда, откуда приехал! Вон все отсюда, отрабатывать начнёшь завтра, увижу, что спишь на дежурстве, буду умножать их количество на 3, нет, на 4! Ты меня понял!?       В ответ последовал лишь кивок и взгляд синих глаз. Злоба стала ещё больше и уже была готова литься через край потоком всё новых и новых оскорблений, а возможно, даже рукоприкладством, но остальные его подопечные переглянулись и быстро начали переодеваться. Ричардс помедлил секунду, а потом последовал их примеру.       Они вылетели из помещения так быстро, как только смогли, и среди шепотков Андрей услышал вопрошающий голос Романенко: «За что это он тебя так, а, Фил?» И в ответ что-то неразборчивое.       Сев на диван, Андрей начал думать. Это хоть как-то могло помочь распутать клубок ненависти и агрессии: «А потому что потому. Сам нарвался. Учинять такое в моём отделении.»       И вдруг пришло осознание, что реальный Фил ничего толком и не сделал. Он выполнял свою работу и просто был приветлив, а чокнутый тиран-начальник только что впаял ему пять дежурств не за что, не про что. Реальный Фил же не виноват, что подсознание Быкова выкидывает выкрутасы.       В груди начинает скручиваться сгусток ненависти. К себе или к Филу понять не представляется возможным. Об стол ударяется кулак, но боль не помогает лучше понять себя. Очки ложатся в карман халата, а руки тянутся закрыть лицо, чтобы почувствовать себя хоть немного лучше. Губы поджимаются.

К гневу примешивается вина.