---
Я снова оказался там, в лесу. Первый март 1999 года, и мы с Эриком, как всегда, были на грани. Всё казалось таким простым тогда. Мы снимали очередное видео, где мы с ним, ещё парой ребят, стреляли по деревьям и мишеням в лесу. И хотя я не думал об этом в тот момент, было ясно: этот день в какой-то степени стал точкой отсчёта. В тот момент я думал, что всё, что мы делаем, — это просто игра. Но теперь, оглядываясь назад, понимаю, что всё было гораздо сложнее.
Мы стояли среди деревьев, в мёртвой тишине, лишь слышен был лёгкий шорох ветра. Я всегда чувствовал этот странный холод в лесу, как будто сам лес знал, что мы здесь не случайно. Мы были в поисках чего-то. Эрик взял свою винтовку, и я просто следил за ним. Он был спокойным, в этом его сила. Я был другим. Более взрывным. Мне нужно было ощущение силы, контроля, и этот день был для меня именно тем моментом.
Эрик посмотрел на меня, и в его глазах было что-то, что я не мог понять. Он не был рад, не был злой, он был просто… наблюдательным. Он просто следил за всем.
— Давай сделаем это, — сказал он, как всегда уверенно, спокойно.
Я кивнул. Конечно, я не мог отказаться. Мне всегда нравилось, когда он решал, что делать. Я следовал за ним, не задумываясь. Мы начали стрелять по мишеням и деревьям, крики, смех — казалось, всё это было частью чего-то, что мы не могли остановить. Я не мог, да и не хотел остановиться. Каждое попадание, каждый выстрел был как подтверждение того, что мы сильнее всего, что нас окружает.
Эрик подошёл ко мне после нескольких выстрелов, внимательно осмотрел мои движения и сказал:
— Ты не сможешь остановиться, если начнешь.
В его словах было что-то большее, чем просто предупреждение. Это было как напоминание, что вся эта игра может выйти из-под контроля. Но что мне было терять? Мы были молодыми, беспечными, и этот момент казался нам вечностью. Всё было настолько неважно — пока мы не начали снимать видео.
Я взглянул на камеру, которая снимала все наши действия. Тот дурацкий маленький экран с теми же самыми кадрами, как мы стреляем, как весело смеёмся, как будто все наши проблемы растворяются в выстрелах и звуках.
— Мы не просто играем, — сказал я, едва ли понимая, что имею в виду. — Мы показываем им, что мы не такие, как все. Мы сильные.
Эрик только посмотрел на меня и снова взглянул на камеру, не отвечая. Он знал, что я чувствую, что мы все в какой-то степени ощущаем, но он всегда был молчалив и осторожен, как будто он всегда знал, куда нас это приведёт.
— Ты понимаешь, что это не просто шутки, правда? — сказал он, не глядя на меня, а его голос прозвучал тихо, но тяжело.
Я кивнул, хотя, возможно, не совсем это осознавал. Мы оба были на грани, и этот день был просто ещё одним шагом в нашем путешествии, которое мы не могли остановить. Я не хотел. Я не хотел останавливаться.
Закончив, мы сидели на старой покрышке и смотрели на экран камеры, где оставались наши кадры. Я не знал, что Эрик думал в тот момент, но я знал одно — эти моменты не будут просто воспоминаниями. Это будет частью чего-то большего. Что-то, от чего не удастся отступить.
Я повернулся к Эрику и сказал, уже с какой-то уверенностью:
— Мы не сможем остановиться, Эрик. Мы не остановимся.
Он взглянул на меня, и в его глазах была та же тяжесть, что и всегда, будто он видел, куда всё это ведет. И с лёгкой улыбкой, которая не была ни радостью, ни горем, он ответил:
— Я знал, что ты так скажешь. Но это не конец. Это только начало.
Он сделал паузу, смотря на меня, а потом добавил:
— И я рад, что ты не забыл этот момент со мной.
***
После того дня в лесу прошло много времени. Множество ночей, когда Дилан лежал в темноте и пытался забыть, но не мог. Множество утр, когда солнце светило слишком ярко, чтобы скрыть тень, которая следовала за ним повсюду. Воспоминания о том, что он сделал с Эриком, все больше становились частью его. Он не мог вычеркнуть их из своей жизни. Он не мог забыть, и не хотел.
Засыпая в больничной палате, он снова увидел Эрика, стоящего у двери, его взгляд полный пустоты, которая давно стала для них обоих привычной.
Глаза Эрика не были злые, не были наполнены ненавистью. Они были пустыми, как все, что они пережили. Словно и сам мир вокруг них стал безжизненным.
"Ты все еще со мной?" — тянулся голос Эрика, тихий, как шепот ветра, и в нем не было ни обвинений, ни прощения. Он просто был.
Дилан попытался ответить, но слова не звучали. В голове звучал лишь гул, как если бы он стоял в пустом коридоре, где эхом отражались только его собственные мысли. Он попытался подняться, но его тело не слушалось, оно было будто застывшим, как камень. В глазах стояла туманная неясность, и единственное, что оставалось — это взгляд Эрика, который, кажется, был не чем-то внешним, а частью самого Дилана.
"Ты не забыл этого," — сказал Эрик, но его голос теперь был странно мирным, будто бы даже с какой-то долей принятия.
"Ты и я… Мы сделали то, что должны были сделать. И ты ведь не забыл, правда?"
Дилан попытался заговорить, но снова не мог. Вместо слов из его уст вырывался только долгий, едва слышный вздох, полный какого-то странного смятения. Он был не уверен, что именно он должен был забыть. Были ли эти моменты, которые он разделил с Эриком, чем-то, что стоило помнить? Или же они были частью чего-то гораздо большего, гораздо темнее, чем он мог себе представить?
Но Эрик уже растворился в темноте, оставив его одного с этим вопросом.
Дилан проснулся от собственного дыхания, затуманенного и неравномерного. Тело казалось чуждым, словно он был не в своем теле. Он открыл глаза и снова оказался в больничной палате, но ощущения того кошмара, той пустоты, которая охватывала его в снах, не отпускали.
Он знал, что это не был просто сон. Это было что-то большее — ощущение того, что ему было предначертано. Что бы ни произошло с ним в будущем, он знал, что он не сможет оставить все эти воспоминания позади. Эрик был частью него, а воспоминания о том, что они пережили вместе, никогда не исчезнут.
***
В дверь постучали. Дилан не ответил. Просто отвернулся к окну. Дверь отворилась, и внутрь зашел его адвокат — молодой, усталый человек с папкой под мышкой и кругами под глазами, как будто он не спал ровно столько же, сколько и Дилан.
— Привет, — негромко сказал он, подходя ближе. — Меня пустили на десять минут. Я думал, тебе может быть нужно поговорить.
Дилан не обернулся.
— Всё уже сказано.
Адвокат опустился на стул рядом, вздохнув. Бумаги в его руках дрожали.
— Слушание не прошло так, как мы хотели. Психиатрическая экспертиза признала тебя вменяемым. Они считают, что ты понимал, что делал. Это значит, мы идём по полной уголовной линии.
Дилан молчал, глядя в окно. За стеклом медленно падал снег. Он казался таким спокойным, таким правильным.
— Ты слышишь, что я говорю? — голос адвоката стал чуть жёстче.
— Да, — выдохнул Дилан. — Я слышу. И что теперь?
— Теперь нам нужно готовиться к суду. У нас есть ещё шанс повлиять на приговор. Мы можем сделать акцент на эмоциональное состояние, попытаться говорить о депрессии, о влиянии… — он замялся, подбирая слова. — О том, как ты оказался под влиянием Харриса.
— Вы снова об этом, — тихо сказал Дилан. — Всё сводится к Эрику, да?
— Дилан, — мужчина подошёл ближе, — я не пытаюсь сделать тебя жертвой. Но ты должен понять: если мы хотим спасти тебе хотя бы остаток жизни, нужно показать, что ты был уязвим. Что ты не был главным.
— Я не был ведомым, — резко перебил он. — Я делал это, потому что хотел. Потому что мы оба хотели. Это не он один… Это мы.
Адвокат глубоко вздохнул, медленно сел на стул.
— Знаю. Но суду плевать на истину. Суду нужно объяснение. Образ. И если им проще будет поверить, что ты был ведом, — это может спасти тебя.
Тишина.
Дилан отвёл взгляд, пальцы вцепились в край простыни.
— Вы хотите, чтобы я солгал?
— Я хочу, чтобы ты жил. И если правда может убить тебя, иногда приходится выбирать ложь, — Адвокат встал. Его голос стал мягче. — Подумай об этом, ладно? У нас не так много времени.
Он собрал папку и направился к выходу.
— Я вернусь завтра. Попробуй отдохнуть.
— Спасибо, — тихо сказал Дилан, даже не повернув головы.
Когда дверь за ним закрылась, в комнате повисла гнетущая тишина. Только гул вентиляции, чуть потрескивающая лампа над кроватью и его собственное дыхание.
"Ты был ведомым."
"Ты был уязвимым."
Он закрыл глаза.
Нет.
Он знал, что это не так. Знал, что внутри него всегда жил этот холод. Эрик просто помог ему это увидеть. Помог оформить мысли в действия.
Всплыли воспоминания. Первый выстрел. Запах пороха. Паника. Крик. Руки в крови. Кто-то упал прямо перед ним, и он не дрогнул. Не отвёл взгляда. Он не сожалел тогда. И не сожалеет сейчас. Не так, как от него ждут.
Он опустил голову, глядя на свои руки. Чистые. Такие пустые. А внутри — всё ещё шумит тот день, как нестерпимая сирена, что не утихает.
"Ты был ведомым..."
Он стиснул зубы.
Нет. Я был собой. Просто… таким.
И от этой мысли не становилось легче.
Он всё ещё сидел, не двигаясь. Тени на стенах вытягивались, менялись, как будто время в этой комнате текло по своим законам. А в его голове — никакого времени. Только кадры, обрывки, лоскуты мыслей и боли.
"Ты должен жить,"
А зачем?
Он провёл языком по сухим губам. Жить — для чего? Чтобы каждый день просыпаться с этим грузом внутри груди? Чтобы раз за разом вспоминать лица, звуки, ощущения? Жить, как тень самого себя?
Он вспомнил, как мать пыталась его обнять на первом посещении. Как дрожали её руки, как она не могла произнести ни слова. Словно он был уже мёртв, только физически всё ещё сидел перед ней. А отец? Он даже не пришёл. Отправил короткое письмо через адвоката.
"Мы молимся за тебя."
За него. Или от него?
"Я больше не хочу быть частью этого мира."
"А он когда-нибудь был твоим?"
— будто шептал внутри голос. Может, Эрик? Или собственная совесть, превратившаяся в призрак.
Он снова увидел коридоры школы. Запах дешёвого кафетерия. Скрип шкафчиков. А потом — дробный стук ботинок по кафельному полу.
И крики.
Громкие. Пронзительные.
Но в том шуме был странный покой. Как будто он наконец оказался там, где всегда должен был быть.
— Они никогда нас не слышали, — прошептал он в пустоту. — Но теперь услышали
Он вспомнил, как после всего стоял в коридоре с TEC-9 в руке, как смотрел на Эрика.
Тот улыбался.
Пусто и спокойно.
Будто всё — правильно.
"Теперь они узнают,"
— сказал он тогда.
Дилан кивнул. И не знал, что после этого останется только пустота.
***
Два охранника провели его по узкому коридору. На секунду он почувствовал себя обратно в школе — те же стены, тот же холод. Только теперь — в роли ученика, которого ведут к доске. Но доска — это суд.
Судебный зал встретил его вспышками камер. Голоса журналистов пробивались сквозь стекло. Он даже не глянул в сторону зала — там сидела мать. Одинока, вся в чёрном, с поникшими плечами. Её взгляд ловил его. Он не смог смотреть в ответ.
Судья вошёл. Зал затих.
— Сегодня мы начинаем слушания по делу Дилана Клиболда…
Пока нет отзывов.