Frozen

      — И, наконец, наша Госпожа!       Резные двери распахнулись, и Немхайн сделала первый шаг. В оглушительной тишине стук каблука прозвучал почти как выстрел. Немхайн обвела зал пристальным взглядом. Пышная елка почти до потолка, самая высокая, какую только смогли найти; ленты и венки на стенах; наряженные слуги с подносами. И гости. Разодетые, напомаженные, занимавшие весь зал, так что почти толкали друг друга локтями. Все, смотревшие на Немхайн в восхищении, все готовые пасть ниц перед ней.       Немхайн улыбнулась. Открыто, искренне. Счастливо. Все идет по плану, точно так, как она представляла. Угощения, подарки, ликующие люди. Даже Тень не стремилась испортить момент, а просто лениво разлеглась на широких перилах.       «И все это я сделала сама. Их всех я вырастила сама».       Она сделала еще несколько шагов вперед, чувствуя, как вслед за ней поворачиваются головы присутствующих, как взгляды провожают каждое ее движение.       Немхайн начала говорить. Эту речь, как и все предыдущие, она писала сама. Да, это отвлекало от насущных дел, да, это замедляло рутинную работу. Но лучшей наградой за упущенное время были лица жителей Цитадели. Старой Наубурэ, прислуживавшей Немхайн больше полувека. Альбины, лучшей счетоводки Цитадели. Эммануэля, несколько лет назад потерявшего отца и занявшего место ее правой руки. Стайки недавно привезенных девочек, обычно робко жавшихся друг к другу, а теперь во всю распахнувших глаза. Даже Тильда, настроение которой, как правило, варьировалось от мрачного до язвительного, сейчас растеряла спесь и стояла с крайне задумчивым видом.       В такие моменты Немхайн действительно верила, что все будет хорошо.

***

      Госпожа все говорила и говорила, а Эммануэль, казалось, забыл, как дышать. Она была так близко, такая ослепительно прекрасная в расшитом жемчугом и шелковыми цветами платье. Более утонченной женщины ему не доводилось видеть. О, как грациозны эти летящие в творческом порыве руки! Как нежны обнаженные плечи! Как переливаются жемчужины в белоснежных волосах! А ее улыбка… Сегодня она еще волшебнее, чем всегда. Один или два раза Эммануэлю даже показалось, что госпожа улыбается ему, именно ему! И одна мысль об этом наполняла душу таким ликованием, что хотелось обнять весь мир.       И сейчас, глядя на это воплощение красоты и изящества, Эммануэль думал, каким же ничтожным должен показаться госпоже его подарок. Он начал жалеть, что не положил продолговатый футляр к остальным подаркам для госпожи, как все. Но другая часть него воспротивилась такому решению. Ему хотелось вручить подарок лично, хотелось увидеть ее глаза, когда она поднимет крышку. Тем более что и подарок был особенный: нож для бумаги, сделанный из слоновой кости. Эскиз рукоятки Эммануэль рисовал сам. Конечно, он не знал, насколько госпоже понравится такая идея, но это точно лучше, чем очередной портрет или хвалебные стихи, которые ей дарили просто пачками.

***

      — …И в первую очередь я хочу наградить за верную службу… — Немхайн выдержала небольшую паузу. — Альбину Дворжак.       Альбина вздрогнула, даже приоткрыла рот от изумления. Привычная маска сосредоточения и хладнокровия дала трещину. Бросив быстрый взгляд на Эммануэля, Альбина двинулась вперед. Немхайн даже показалось, что она видит, как дрожат ее руки. «Впрочем, для нее это было бы слишком».       — Альбина уже давно помогает мне с расчетами, и вряд ли найдется второй настолько же неутомимый и преданный своему делу подручный в наших канцеляриях. По крайней мере, в этом году.       Альбина не смогла скрыть эмоций. Все ее лицо расплылось в улыбке, когда Немхайн приняла из рук слуги плоскую коробочку.       — Надеюсь, что этот скромный дар хоть в какой-то мере покажет мое к вам расположение.       Дар был действительно скромный: пара серебряных серег. Но Альбина сияла ярче рождественской елки, когда госпожа вдевала их ей в уши.       «Счастливые люди — послушные люди», — вспомнила Немхайн слова вождя ее первого племени.       «Точнее не скажешь».

***

      Когда госпожа застыла рядом в первой фигуре танца, Эммануэль почувствовал, как подкашиваются ноги. Как и любой в Цитадели, он с раннего возраста учился этому. И десятки раз за последний месяц репетировал традиционный рождественский танец с госпожой. Но волнение не отступало. Он ощущал, как отчаянно потеет его ладонь, накрытая ее рукой.       Но вот вокруг него закружился жемчужный вихрь… И она уже напротив. Озорной взгляд, ободряющая улыбка… Пальцы невесомо касаются пальцев, чтобы через мгновение обхватить талию и ненадолго прижать госпожу к себе спиной. Жемчужины на платье ощутимо вдавливаются в руку.       Все смешалось в одно блестящее пятно: елка, белые стены, другие пары. Только лицо госпожи время от времени выплывало из потока. Терпкий аромат дубового мха окутал Эммануэля, почти что проникая под кожу. Ноги скользили по паркету. Эммануэль уже не помнил, что на них смотрит вся Цитадель. Не помнил, что он впервые танцует с госпожой как правая рука, а не как ученик. Все его внимание сосредоточилось на ее фигуре напротив, алебастровым воланом кружащейся по залу.       И все же, когда танец закончился, Эммануэль почувствовал накрывающую его волну облегчения. Госпожа, к счастью, стояла спиной и не могла видеть, как по его лицу расплывается глупейшая улыбка…

***

      Паштет из жаворонков таял во рту. После первого танца стоило отдышаться. Потом она два-три раза пройдется с парой особенно приближенных, и можно со спокойной совестью идти спать. Хочется верить, что за эти несколько часов Цитадель не рухнет. На крайний случай у нее есть Эммануэль. Толковый и изобретательный молодой человек, хорошая замена отцу. Сегодня только что-то витает в облаках больше обычного. Оно и понятно: день ему выдался не из легких. Да и традиционный танец — волнующий опыт, особенно с непривычки.       «Тем более что он, похоже, боготворит меня. Бедный мальчик».       Кстати, а где он? Немхайн оглядела зал. Как ни странно, она обнаружила Эммануэля в паре с Альбиной. Любопытно. До этого момента Немхайн была уверена, что к танцам Альбина равнодушна настолько, насколько вообще возможно. Весь первый танец она простояла абсолютно погруженная в себя, Немхайн четко это отметила. Сейчас Альбина, однако, с невозмутимым видом держала Эммануэля под руку.       «А они были бы неплохой парой, — подумала Немхайн. — Ее рациональный ум как раз уравновесил бы его мечтательность. У Эммануэля возлюбленной точно нет, а Альбина, кажется, вполне ему симпатизирует».       Немхайн кивнула сама себе. Как минимум одна дополнительная цель на следующий год у нее есть.

***

      — С Рождеством.       Тильда обернулась. Это у кого же настолько нет чувства самосохранения?       Перед ней стояла девчонка из новеньких. Эту Тильда даже помнила — ее подобрали совершенно спонтанно. Иногда мать принимала очень странные решения.       Мазнув по девчонке равнодушным взглядом, Тильда продолжила рассматривать елку. Всяко интереснее, чем эти танцующие щеголи.       — Тебе не рассказывали, кто я такая?       К сожалению, девчонка не стушевалась.       — Рассказывали.       Тильда испустила раздраженный вздох. Час от часу не легче.       — Тогда сообщаю новости для особо одаренных: чтобы пробиться к моей мамочке, нужно что-то получше, чем бонбоньерка или альбом мне в подарок. Более того… — Она снова повернулась и вперила в собеседницу свой фирменный взгляд. — Подхалимов здесь не любят, и я, — она чуть подалась вперед, нависая над девчонкой, — особенно.       Взгляд светлых, почти бесцветных глаз Тильды порой заставлял вздрогнуть даже взрослого мужчину. Но девчонка, хоть и отступила на полшага, не смутилась.       — Так что лучше прояви себя в чем-нибудь более существенном.       — Да я и так, — пожала плечами девчонка. — Госпожа вполне мной довольна.       — Госпожа никогда не бывает вполне довольна, — фыркнула Тильда. «Уж кому, как не мне, это знать…»       И все же она пристальнее оглядела девчонку. Смугловатая кожа, высокие скулы. Темные глаза, глядящие изучающе, но не враждебно. Попытки кого-то из взрослых сделать ей прическу явно не увенчались успехом: густые рыжие волосы, кое-как сколотые на затылке, топорщились во все стороны. Долговязая: подобранное платье было ей не впору, и затянутые в чулки щиколотки виднелись из-под юбки.       «Очень наглая или очень тупая? Похоже, второе».       — И чем же ты так впечатлила госпожу? — Тильда демонстративно изогнула бровь. — Она была на нашей тренировке. — Тут лицо девчонки, как и у любого жителя Цитадели, озарилось восторгом. — Ей понравился мой рукопашный бой.       «Так она еще и драчунья. Ну, по ней видно».       И все же Тильда удивилась еще сильнее. Чтобы мать наблюдала за тренировкой малолеток? Такое происходило настолько редко, что Тильда даже не помнила, когда такое было в последний раз. Но способной приукрасить девчонка не выглядела.       «Впрочем, ты и сама на восьмисотлетнюю не особо похожа. Да что там — даже на взрослую не тянешь».       — Как же зовут юное дарование?       Если раньше девчонка отвечала бойко, то этот вопрос почему-то поставил ее в тупик. После долгой паузы она выдала:       — Ну… В Йорке меня звали Джейн… Но мне больше нравится прозвище, которое дала мне госпожа. — Тут она даже зажмурилась. — Инферна!       У Тильды отлегло от сердца. Ну, теперь уже очевидно: врет как дышит.       — И тебя с Рождеством, Джейни…       Она хотела уже ретироваться, но тут сзади послышался голос матери. — Инферна! Вижу, вы с Тильдой уже познакомились. Приглядись к этой девочке, — обратилась она к Тильде чуть тише. — Думаю, она далеко пойдет.       Тильде захотелось взвыть, выбежать из зала.       «Проклятое тело! Когда ты уже повзрослеешь!»       — А еще… — Мать заговорщически наклонилась к ней, как будто они были лучшими подругами. — Она одна из нас. И она видит Тень.       Казалось, все звуки вокруг замолкли. Тильда почти могла слышать собственное сердцебиение.       «О, лучше бы ты просто убила меня».

***

      Сердце Эммануэля будто колотилось в самом горле. Шаги гулким эхом раздавались в коридоре, так что было бы неудивительно услышать их отзвуки в общем зале. Пару раз ему даже приходило в голову все бросить и вернуться к празднующим. Но светлая фигура впереди отметала все сомнения. Сейчас или никогда. Даже у госпожи бывают периоды, когда она никого не принимает, и неделя после Рождества — один из них.       Все слуги либо праздновали, либо прислуживали празднующим, так что по пути Эммануэлю никто не встретился.       — Моя госпожа!       Она недоуменно обернулась.       — Эммануэль? Что-то случилось?       За ее спиной маячила Тень. Словно чувствуя неуверенность Эммануэля, она корчила рожи и принимала причудливые, даже хамоватые позы.       — Э-э… Да… То есть…       Госпожа посмотрела на Тень. Та нагло ухмыльнулась.       — Оставь нас. — И, видя, что Тень не спешит исполнить приказ, стальным тоном добавила:       — Сейчас же.       Госпожа вновь перевела взгляд на Эммануэля. Лицо ее немного смягчилось.       — Никак не привыкну, что ты тоже ее видишь.       Он позволил себе нервную улыбку. Госпожа продолжала смотреть на него. С запозданием Эммануэль понял, что так ничего и не объяснил ей.       — Моя госпожа, я… — Почти все заготовленные слова вылетели из головы, а те, что остались, никак не хотели срываться с губ. Словно под действием какого-то заклятия, Эммануэль стоял перед госпожой и не мог вымолвить ни слова.       Алые, проникающие в самую душу глаза глядели со все большим удивлением.       — Эммануэль, у тебя точно все хорошо? — Теперь она говорила по-настоящему встревоженно.       — Да. Это… Это вам. — Он протянул ей футляр.       «О Всевышний, какой позор!»       Госпожа медленно приняла подарок. В тело Эммануэля словно впилась сотня иголок. На ее лице отразился интерес, но открывать крышку она не спешила.       — Что же, большое спасибо, я тронута. — И госпожа улыбнулась. Нет, ничего, ничего не могло быть очаровательнее этой улыбки! Эммануэль почувствовал, что улыбается в ответ.       — Счастливого Рождества, Эммануэль.       — Счастливого Рождества, моя госпожа.

***

      Альбина осторожно выглянула из ниши. К нужным ей дверям приближалась служанка с компактным подносом. В другой руке она держала канделябр, разгоняя окружающую тьму. Дошла очередь и до этого этажа.       Зазвенела связка ключей. Приглядевшись, Альбина узнала возящуюся с замком женщину. Это же Мириам. В детстве Альбина проводила с ее дочкой много времени — они жили по соседству.       Какая удача! Теперь не придется выполнять ни один из тех сумасбродных планов, которые она успела изобрести.       — Альбина? Девочка моя, что ты делаешь так далеко от праздника?       — Ох, Мириам! — Она потерла виски. — Знаете, голова что-то разболелась… Уж очень душно там…       — Бедняжка! Надо думать. У тебя еще такие волнения сегодня…       — Да, точно. — Воспоминания о подарке заставили Альбину невольно улыбнуться и коснуться пальцами серьги. Надо же! Она до сих пор не могла поверить, что в этом году госпожа выбрала именно ее. Да, она всегда была благосклонна к Альбине и ценила ее аккуратность и ответственность, но Альбина и помыслить не могла, что госпожа настолько ею довольна.       Взгляд упал на поднос в руках Мириам. На нем был разложен стандартный подарок от госпожи: баночка брусничного варенья, печеное яблоко с медом и орехами и свернутый в трубочку листочек с рукописным пожеланием.       — Позвольте помочь вам.       — Думаю, я еще не настолько стара, чтобы при виде меня хотелось предложить помощь, — усмехнулась Мириам и бросила на Альбину проницательный взгляд. Та опустила глаза.       «Может быть, стоило все же придерживаться основного плана».       — Но от пары лишних рук не откажусь. Мне еще разносить и разносить, — подмигнула Мириам. — Только давай побыстрее, неохота в темноте шастать.       Нырнув в покои Эммануэля, Альбина испустила короткий вздох облегчения. Получилось.       Любопытство подстрекало осмотреться, но она не стала этого делать. И так пробралась тайком, еще и глазеть по сторонам… Ну уж нет. Стараясь смотреть только на массивное бюро из темного дерева, Альбина поставила поднос на его крышку. Выудив из кармана маленькую коробочку, она пристроила ее к подаркам.

***

      Все еще немного подрагивая, Эммануэль вошел в свои покои. Все наконец разбрелись отдыхать, и он мог сделать то же самое. Уборкой можно заняться и завтра.       Подарок от госпожи уже ждал его. Эммануэль предвкушающе улыбнулся. Интересно, какое пожелание ждет его в этот раз? Он не знал, как это происходит у других, но у него написанное в свитках разнилось из года в год.       Но в этот раз изменилось и кое-что еще. Рядом с традиционными подарками стояла небольшая квадратная коробочка. Строгая, без особых украшений, она интриговала одним своим видом.       «Не может быть…»       Внутри оказалась чернильница. Круглая, изящная. На серебряной крышке, среди виноградных лоз, было выведено: «Ч.п.XXll, 10».       Никаких пояснений не было, да они и не требовались. Сорвавшись с места, словно умалишенный, Эммануэль бросился к книжному шкафу. Достал нужный том, долистал до указанного момента.

«Всегда

Огонь благой любви зажжет другую,

Блеснув хоть в виде робкого следа».

      Голову заполнили образы. Ну конечно, ведь они с госпожой обсуждали «Божественную Комедию». Правда, не двадцать вторую песнь «Чистилища», а девятнадцатую. Госпожа считала, что Данте ошибся, говоря, что Одиссей был совращен с пути сиренами. Эммануэль же возражал, что встреченная Данте сирена солгала, намеренно вводя его в заблуждение.       «Неужели она вспомнила тот разговор?»       Эммануэль вернулся к книге, перечитал строфу.       «Это самое лучшее Рождество в моей жизни!»