Забытый праздник

      В рождественское утро архидьякон проснулся в скверном настроении: не то что бы это было редкостью, просто Рождество оставалось одним из немногочисленных праздников, которые Клод Фролло любил и уважал. Но сегодня он ощущал только раздражение, подкрепляемое ноющей болью в левом виске. Наскоро оправив нижнюю рубаху, архидьякон сел у окна; вскоре раздался стук в дверь — это молодой монах принёс ему умывание. Пока Клод Фролло с каким-то остервенением тёр лицо, он задумался, что было бы неплохо сегодня устроить традиционный рождественский ужин пораньше. Всё же Жеан уже достаточно взрослый, и ему, наверное, уже не интересны подарки от старшего брата, если только это были не звонкие монеты. Покончив с ужином, можно было беспрепятственно отправиться на поиски… Молодой монах умудрился выронить из рук медный кувшин, который с грохотом треснулся об пол.       — Простите, — страшно побледнев, пролепетал растяпа, нагибаясь, чтобы поднять кувшин.       — Ничего, — милостиво произнёс архидьякон, промакивая лицо полотенцем; когда монах подступил к нему с бритвой, Клод Фролло поспешил добавить: — Нет, сегодня не будем.       Благо щетина ещё не появилась и можно было обойтись без бритья, а значит, без порезов. Этот юноша славный, но такой неумеха, пожалуй, его следует приставить к какому-нибудь более подходящему делу.       — Брат Жан, — решил немного ободрить парня архидьякон. — Вы уже подготовили подарки?       — Подарки? — Вид у юноши был озадаченный. — Н-нет.       — Почему нет? — Клод бросил ему полотенце, тот словил, но недоумённое выражение лица никуда не делось.       — Ваше высокопреподобие, — брат Жан все больше бледнел. — О чём вы?       — Ну, это праздникобесие: наряженная ель, подарки, поздравления, — архидьякон утомился, даже просто перечисляя. — Ожидание пэра Ноэля.       — Кого? — и без того большие глаза юноши стали ещё больше. — Ель? Вы имели в виду майское дерево?       — Да нет же! — Клод почувствовал, как растёт в нем раздражение. — Ель, обычная ель, мы, конечно, в монастыре не ставим её, но обычно перед Дворцом устанавливают одну. Её ещё украшают мишурой и игрушками, а наверху устанавливают звезду в честь Вифлеемского знамения.       — Что? — брат Жан опасался, что архидьякон вконец рехнулся со своим чернокнижием. — О чём вы?!       — Брат, вы меня расстраиваете своей непонятливостью, а у меня были на вас большие планы, — Клод ощутил непреодолимое желание немного подразнить неуклюжего монаха. — Я думал назначить вас своим помощником, но если вы не можете вспомнить, что сегодня светлый праздник Рождества, время, когда принято одаривать друг друга дарами и поздравлять с рождением Спасителя, то боюсь, придётся вам и дальше носить мне воду для умывания.       — Х-хорошо, — на юношу было страшно смотреть, единственное, о чём он молил в этот миг, так это убраться живым из логова архидьякона.       Словно прочитав его мысли, Клод Фролло сделал жест удалиться, брат Жан, подхватив таз для умывания, бритву и злосчастный кувшин, стремглав выбежал из кельи. Вот братья удивятся, когда он расскажет им с какой очередной блажью носится архидьякон. Надо же такое выдумать: подарки, ель, какой-то там отец! Пока молодой монах спускался по лестнице, Клод Фролло облачился в сутану, пригладил гребнем остатки волос (вообще с некоторых пор он стал слишком щепетилен к собственной внешности), и, преисполнившись чувством собственного достоинства, спустился вниз. Но вместо привычной праздничной суеты архидьякон застал суету вполне обыденную. Причетники украшали алтарь, священники готовились служить, но некоторое оживление на лицах присутствовало. Возможно, это было связано с закончившимся постом, и монахи предвкушали, как сегодня на ужин отведают славной мясной похлебки. А может быть, в целом двенадцать дней праздников с уличным весельем, с пением гимнов и Праздником шутов, грели душу. В любом случае в соборе царило оживление, хотя и не такое, на какое рассчитывал архидьякон.       Расспросы подчиненных привели к неожиданному открытию — видимо, все окружающие страдали странной формой избирательной забывчивости. Никто не помнил про древнюю традицию обмениваться рождественскими дарами, да и про нарядную ель тоже не знали. Это начинало нервировать архидьякона; не сдержавшись, он накричал на начальника хора, чем смертельно того обидел. Клод Фролло подозревал, что все вокруг вступили в заговор против него. Желая убедиться в злокозненности подчиненных, он вернулся в келью за плащом, после чего отправился искать признаки привычного себе Рождества. Но и здесь его ожидала неудача: перед зданием Дворца не стояло наряженной ели, да и в других присутственных местах не было вечнозелёных красавиц. Никто не говорил о полученных подарках, и вообще люди вели себя слишком спокойно. В отчаянии он схватил первого попавшегося под руку горожанина и с диким видом стал его допрашивать.       — Как вы встретили это утро?       — Как? — изумился горожанин, но сообразив, что имеет дело с опасным сумасшедшим, решил не перечить ему. — Как обычно, проснулся в половине шестого и приступил к работе, мои подмастерья уже ждали меня. Супругу не трогал, у неё знаете ли чуткий сон и если его нарушить, то проблем потом не избежать.       — А подарки? Вы дарили подарки жене, детям или подмастерьям?! — вскричал архидьякон.       — Подарки? Да с чего бы?! Эти ленивцы вообще не заслуживают никаких даров! — возмутился почтенный ремесленник.       — Но как же обычай встречать рождественское утро дарами и совместной трапезой?       — Что за традиция такая? Отродясь о такой не слышал за все свои сорок лет жизни! — горожанин укрепился в мысли, что имеет дело с опасным сумасшедшим. — И вообще, преподобный отец, отпустите меня! Мне идти надо!       Клод Фролло разжал руку, и его жертва поспешила раствориться в толпе. Что же это получается — никто и слыхом не слыхивал о праздновании Рождества?! Он в глубокой растерянности прошёл по Новому мосту до Университетской стороны, затем свернул к Сене. Стоя на берегу и глядя на серые воды древней реки, Клод Фролло вспоминал все рождественские празднования, какие помнил. Вот ему лет пять, и родители подарили ему молитвенник, небольшой, но слишком тяжелый для крохи, и всё равно он упрямо держал книгу в слабых руках. Вот его отпускают из колледжа Торши, чтобы он провёл Рождество с семьей, дарят ему что-то полезное: одежду, книги или нож для вскрытия писем. С каждым годом подарки всё беднее, но это не важно, главное провести это время в семье. Матушка с её замечательной выпечкой, отец, который наливает ему теплое коричное вино, такое сладкое, что начинает свербить в горле. Эти были счастливейшие моменты в жизни Клода Фролло — и куда всё делось?       А потом, после смерти родителей, он сосредоточил всю любовь на младшем брате, для Жеана он выговаривал себе пару свободных дней, устанавливал в родительском доме ель и украшал её. Они провели много славных рождественских вечеров вместе, иногда Клод брал с собой и Квазимодо. Но мальчики не ладили между собой, и выбор был окончательно сделан в пользу обожаемого младшего брата. Только вот Жеан рос, и ему всё меньше нравилось проводить Рождество с братом, Клод даже не был уверен, что школяр захотел бы прийти сегодня на ужин. Хотя, конечно, захотел бы из-за той пары ливров, которые архидьякон назначил в качестве подарка. Но сегодняшнее утро перевернуло всё с ног на голову!       Клод Фролло подобрал с берега камушек и запустил в равнодушную реку, тот с лёгким всплеском ушёл под воду. Что за рок довлеет над его жизнью? Сначала потерять родителей, затем веру, после этого повстречать цыганку и наконец утратить Рождество! Что же делать? Архидьякон поднял ещё один камушек, который так же вскоре встретился с водой. Как люди могли забыть о Рождестве? Это ведь лучшее, что случалось с человеком за год, даже Пасхе народ так не радовался — и вот, пожалуйста, вычеркнули праздник из памяти, как будто это безделица какая-то! Он ещё долго метал камни в воду до тех пор, пока не устал и пока беспокойную голову не посетила новая мысль.

***

      Торговец дровами был поражён просьбой архидьякона достать к пяти часам вечера ель, но вознаграждение за это было обещано щедрое, поэтому они пришли к соглашению. Священник обговорил также, что торговец сколотит подставку для дерева, чтобы можно было его спокойно установить. Затем Клод Фролло зашёл в одну из лучших таверн, расположенных рядом с улицей Тиршап и сделал заказ на плотный ужин, включающий жаркое, салат из репы, утку, сладости и вино. Осталось дело за малым: прикупить подарки для Жеана и Квазимодо, для этого архидьякон наведался на Мост менял. Покончив с текущими делами, Клод Фролло вернулся в собор, где нужно было в тишине провести мысли в порядок. Пусть никто не помнит о Рождестве, он устроит праздник для Жеана и Квазимодо. Клод спешно написал записку для младшего брата и отправил её с причетником, затем лично поднялся в колокольню, чтобы переговорить с Квазимодо. Горбун не сразу понял, что от него хотят, и, как с грустью заметил Клод Фролло, его воспитанник тоже ничего не помнил о Рождестве.       — Вы меня приглашаете на ужин, хозяин? — еле выговаривая слова, произнёс горбун.       — Да, ты все правильно понял, — медленно проговорил Клод. — После повечерия придёшь к дому моих родителей.       — Хорошо, — горбун с опаской посмотрел на хозяина: интересно, что он задумал на этот раз?       Спустившись с колокольни, архидьякон решил немного отдохнуть, но, оказавшись в тихом уединении собственной кельи, он с досадой вспомнил, что у него нет украшений для ели. Конечно, можно было проверить в родительском доме, но что-то подсказывало архидьякону, что в этом мире, где никто не помнит о Рождестве, украшения на чердаке тоже могли испариться. Крякнув с досады, Клод вновь собрался в путь, но тут его ждала неудача: обойдя несколько рынков, в том числе и Ле Аль, он не мог найти ничего подходящего для украшений или мишуры. Преисполнившись досады, он внезапно обнаружил, что стоит в толпе; благодаря высокому росту архидьякон увидел танцующую цыганку. Надо же! За заботами этого дня он совершенно забыл о своей постыдной страсти. Девчонка беззаботно порхала, но священнику сразу бросилась в глаза не красота цыганки, а пестрота её наряда. Девушка буквально переливалась всеми цветами радуги: синяя юбка, серебристый корсаж и золотой пояс, а на тёмных волосах — подобие бутафорской диадемы! Дождавшись, пока она закончит плясать и соберёт плату, священник шагнул к девушке.       — Послушай, — начал он.       Эсмеральда вздрогнула от звуков его голоса. Опять страшный монах! И чего ради он ходит за ней следом?!       — Не бойся, — Клод заметил испуг, мелькнувший в больших глазах. — Мне требуется твоя помощь, девушка, я готов щедро заплатить.       Ох, и не понравилось Эсмеральде начало разговора! Знала она, за какие услуги полагается щедрая плата. Козочка, почувствовав страх хозяйки, воинственно опустила голову и направила в сторону архидьякона золочёные рожки. Цыганка попятилась.       — Да нет же! — Клод Фролло поднял руки. — Я не собираюсь тебе вредить или предлагать что-то недопустимое. Мне нужно, чтобы ты принесла к моему дому всю мишуру и пестрые украшения, какие сможешь найти! За это заплачу ливр! Просто принесешь всё к седьмому дому по улице Тиршап, я с тобой рассчитаюсь на пороге!       Перспектива получить ливр за всякую ерунду была соблазнительной, но связываться с этим полоумным священником не особо хотелось. Джали требовательно блеяла: козочке тоже не по душе была перспектива заиметь дело с архидьяконом. Но Эсмеральда вспомнила штуку переливчатого шёлка, из которого вышло бы славное платье! Ну что за беда — собрать с цыганок всякой пестроты, которую можно посчитать подходящей для украшения чего бы то ни было? Зато потом можно будет купить немного шёлка! Девушка важно кивнула.       — Хорошо, я сделаю то, о чём вы просите, — сказала она.       — Славно, жду тебя к пяти часам! — с этими словами архидьякон развернулся и зашагал прочь.       

***

      Эсмеральда подобно быстроногой лани вернулась во Двор чудес, первым делом она перебрала содержимое своего сундука и отложила несколько ярких лоскутков, старое кружево и обрезки серебристой ткани. Затем побежала к стоянке цыган, тут ей повезло больше, вскоре у неё набрался приличный узелок разного пёстрого тряпья, были даже обломки детских игрушек. Вернувшись домой, она отсортировала всё на её взгляд красивое от всякой мелочёвки, затем дождалась, когда до неё донесся бой часов, возвещающий половину пятого. После этого она позвала Джали, и они вместе направились к улице Тиршап. Найти нужный дом не составило труда, так как архидьякон в этот момент пропускал внутрь людей, которые принесли ему ель. Заметив девушку он сделал ей знак подойти. Эсмеральда с любопытством заглянула в открытую дверь, двое мужчин как раз устанавливали дерево вертикально.       — А что это у вас? — не удержалась она от вопроса.       — Ель буду наряжать, — коротко ответил архидьякон.       Затем он рассчитался с продавцом дров и его помощником и наконец вновь повернулся к цыганке.       — Зачем вам дерево наряжать? — не поняла красавица, продолжая вглядываться в открытую дверь.       — Это обычай, принятый в нашей семье, — священник открыл кошелёк. — Ты принесла то, о чём я просил?       — Интересный обычай, — как будто не слышала его цыганка. — Странные вы — христиане.       — В этом ты права, девушка, — Клод покосился на свёрток в её руках.       — Я не знала своих родителей, — задумчиво произнесла Эсмеральда. — Может быть, у них тоже был такой обычай.       — Возможно, — архидьякон осторожно потянул за сверток.       Цыганка встрепенулась, отдала узел и приняла золотую монету, но когда священник собрался зайти домой, она неожиданно даже для себя остановила его.       — Стойте!       Архидьякон обернулся хмурясь.       — Ты что-то хотела? — спросил он в лёгком нетерпении.       — Может, вам нужна помощь с украшением? — спросила девушка, потупив взгляд.       — Пожалуй, — он от изумления не сразу нашёлся, что ответить.       Но девушка вместе со своей козой уже проникли в дом, цыганку влекло к зажженному камину, рядом с которым стояла ель. Архидьякон закрыл дверь, затем прошёл на кухню, зажёг несколько свечей и вышел с ними. Девушка уже развязала узел и раскладывала на столе принесенное яркое тряпье. Потом они молча наряжали дерево, при этом Эсмеральда всё больше увлекалась процессом. Как славно пахнет ель и как здорово делать её ещё красивее! Присутствие архидьякона вскоре перестало её смущать и девушка защебетала, расспрашивая Клода о том какие ещё есть принятые в его семье обычаи.       — Мы любим Рождество, — довольно мягко отвечал он, подавая девушке полоску кружева. — Я устраиваю ужин и дарю своему брату подарок, а он мне.       — Подарок? — она повернула в его сторону голову и улыбнулась. — Как детям?       — Почти, — он сдержанно улыбнулся, затем, заметив, что Джали зажевала полосу ткани, нагнулся и забрал её у козочки. — С тех пор как умерли наши родители, я забочусь о младшем брате.       — Ах, как жаль! — девушка всплеснула руками.       — Это произошло давно, — сдержанно ответил Клод, выпрямляясь со спасённой тканью в руках, Джали следила за ним недобрым взглядом.       Они почти два часа наряжали ель, советуясь, куда лучше повязать ленту или обрывок серебристой ткани. Вместо звезды Клод установил на верхушке дерева обломок глиняной куклы. Эсмеральда нашла это замечательно красивым и захлопала в ладоши от удовольствия. Вскоре принесли еду, девушка вызвалась помочь накрыть на стол; когда всё было готово, архидьякон пригласил остаться её на ужин. Эсмеральда после недолгого раздумья согласилась, с позволения Клода она скормила Джали немного хлеба и присела на лавку к столу. Архидьякон положил под ель два свёртка в которых были как он пояснил подарки для младшего брата и воспитанника.       — Это тот ужасный звонарь, о котором все говорят? — поинтересовалась Эсмеральда.       — Да, только он не ужасный, а просто несчастный, — ответил архидьякон.       Дальше, неспешно беседуя, они дождались когда колокола возвестили окончание повечерия. Теперь осталось подождать прихода горбуна и школяра. Но Клод Фролло был прав: его жизнью действительно управлял рок.       

***

      В это время Жеан Фролло, который как всегда всё напутал, заявился к брату и не найдя его в келье, проник на колокольню. Квазимодо, как раз облачившийся в свой праздничный камзол с нашитыми колокольчиками, смутился, увидев младшего брата своего господина.       — Эй ты, образина глухая, куда-то собираешься? — насмешливо поинтересовался школяр.       — Меня пригласили на ужин, — с достоинством ответил горбун.       Жеана ощутил укол жалости, ну в самом деле бедняга верно тронулся умом кто бы вздумал приглашать такого урода на ужин. Подумав, что следует быть добрее к воспитаннику брата, ему внезапно пришла в голову одна мысль.       — Конечно приглашен, ко мне! — с этими словами он дружески хлопнул удивлённого горбуна по плечу и потянул его за рукав к выходу.       Путь их лежал в кабак, Квазимодо и сам не понимал, почему следует за весёлым младшим братцем архидьякона. Но Жеан умел заражать весельем, и хотя Квазимодо отказался пить что-то крепче сидра, вечер он провел славно. Оказывается, школяры не такие уж надоедливые и злобные твари. Жеан ясно дал понять, что горбун под его защитой, и товарищи школяра приняли Квазимодо в свою компанию. Они пили и куражились до поздней ночи, затем звонарь оттащил Жеана и его друга Робена к колледжу Торши, а сам от греха подальше вернулся на колокольню. Как и предполагалось, монахи не потрудились запереть двери должным образом, горбун лично запер дверь на тяжёлые засовы и ключ. Завтра он постарается как-нибудь объяснить хозяину, почему не смог явиться к ужину. «Скажу, что заболел», — решил Квазимодо перед сном.       

***

      Клод и Эсмеральда прождали до девяти часов, но никто не пришёл. Архидьякон то и дело с беспокойством поглядывал на дверь, а цыганка — на расставленные блюда. Как жаль, что всё остыло! Наконец, смирившись с тем, что сегодня никого не будет, священник предложил Эсмеральде поесть, а сам со вздохом поднял и унёс наверх подарки. Вот негодники, не получат они ничего! Спустившись вниз, он увидел, что девушка с аппетитом хрустит репкой и обгладывает утиную ножку. Почему-то эта картина до крайности умилила его. Какая всё же она славная. А Эсмеральда запила еду коричным вином и отправила в рот хрустящее печенье.       — Почему вы не едите? — спросила она, поглаживая Джали.       Священник сел во главе стола и покачал головой.       — Боюсь, аппетита нет, — ответил он, затем, словно спохватившись, вновь открыл кошелек. — Знаешь, я и тебе приготовил подарок.       — Да? — девушка вытерла рот салфеткой, её глаза зажглись любопытством.       Клод не глядя на неё, передал на ладони небольшую подвеску с изумрудом.       — О! — воскликнула Эсмеральда, рассматривая изящную вещицу в руках. — Вы даже не знаете как угадали! Мое имя переводится как изумруд.       — Неужели? — он в смущении встал и подошел к ели.       Эсмеральда была восхищена, вообще она находила, что праздник семьи Фролло ей по душе. Как должно быть славно каждый год наряжать дерево, вкусно кушать и обмениваться дарами. Да и сам священник оказался довольно милым, совсем не таким злым, каким бывал в толпе. Девушка тоже поднялась и, немного робея, подошла к священнику.       — Знаете, — она тронула его за плечо, чтобы он повернулся к ней. — У меня тоже есть подарок.       С этими словами красавица обвила руками его шею и, заставив нагнуться, поцеловала. Обоих словно пламенем обожгло, священник почувствовал, как у него перехватило дыхание от восторга. Эсмеральда вскрикнула, когда он подхватил её на руки и закружил, прижав к себе. Этой ночью между ними ничего не было, кроме поцелуев, которые возмутили Джали — но что сделаешь с этими людьми! Договорились, что девушка передаст выкуп за себя своему герцогу и с завтрашнего дня переберется в этот дом. Слово своё она сдержала, и уже следующую ночь они провели вместе, после чего решили не расставаться.       

***

      Квазимодо сдружился с Жеаном Фролло и даже оказал на него положительное влияние. Сосредоточенный и трудолюбивый горбун пробудил дремлющую в школяре совесть, Жеан наконец взялся за ум и даже пить стал вполовину меньше. На следующее Рождество и горбун, и школяр присутствовали в доме Клода Фролло, где полновластной хозяйкой была красивая беременная Эсмеральда. Наряженная ель поразила воображение горбуна, который посчитал, что ничего прекраснее в своей жизни не видел. На этот раз архидьякон и цыганка подготовились более основательно: заранее были заказаны рождественские украшения и даже большая кованая звезда на верхушку. Эсмеральда лично вырезала из золочёной бумаги фигурки ангелов. Жеан же порадовался подарку — архидьякон приготовил небольшой кошель с деньгами. Ужин тоже прошёл весело, традиция праздновать Рождество на долгие годы установилась в доме архидьякона, затем передалась их детям с Эсмеральдой и детям Жеана тоже. Со временем выяснилось, что человечество постепенно вспоминало о забытой традиции, только Клод Фролло до этого уже не дожил.