Принц одного бала

      Дыхание сбивается.       Я стою перед зеркалом в объёмном платье, что доходит мне до колена, и разглаживаю ткань, не отрывая взгляда от собственного отражения. На лице улыбка, но мне хочется улыбаться ещё шире от чувств, что переполняют меня. Сердце колотится так сильно, что эхом я слышу его в своих ушах, и, несмотря на лёгкий макияж на лице, я могу увидеть, как краснеют собственные щёки лишь от одной мысли о выпускном вечере. Когда я в последний раз провожу вспотевшими руками по голубой ткани и наконец опускаю их, оставляя висеть пообок от тела, мне удаётся совладать с собой. Ещё долго смотрю на своё отражение, прежде чем сделать шаг назад, развернуться к зеркалу спиной и упасть на кровать.       Мысли никак не покидает образ Матсузаки Ютаки. Он мой парень и этим вечером мы идём на выпускной вместе, и только осознание этого уже прекрасно само по себе.       Наша история началась в первом классе старшей школы. Тогда, когда я была слишком зациклена на учёбе и оценках, а он — на игре в бейсбол. Мне не вспомнить точно, однако тогда он определённо выглядел иначе. Кажется, тогда его достаточно длинные тёмные кудри ниспадали почти до самых плеч, и зачастую он собирал их в небольшой хвост на затылке. В глазах отражалось ребячество, однако также невооруженным глазом можно было увидеть в них его темперамент.       Тогда мне казалось, что он не для меня. Тогда я думала, что у нашей истории не будет начала, тем не менее всё набрало обороты одним прохладным вечером.       Я ненавидела искусство, однако он горел им так же, как и игрой в бейсбол. В тот день — кажись, было это в зиму — мне пришлось остаться в школе заканчивать с проектом. И только когда здание совсем запустовало, а внутри не осталось и души, я окончила проект, не будучи особо довольной им. В тот день я покинула класс искусств, чтобы вернуться домой, упасть лицом в подушку и расплакаться, однако кто-то решил иначе.       Когда тогда я вышла из кабинета, захлопнула дверь, не беспокоясь закрывать ту на ключ, то впереди меня встретил безжизненный тёмный коридор. Меня сложно было напугать чем-то нереальным (таким, как фильмы ужасов, например), однако тёмные места пугали меня до дрожи. Но хуже, чем идти по тёмному коридору, вслушиваясь в каждый шорох, — это стоять в самой чёрной его части и быть поглощенной тьмой. И пусть тогда первые шаги дались мне с трудом, так или иначе я продвинулась по коридору на ощупь. А когда я было выдохнула с облегчением, готовясь завернуть за угол, сзади меня что-то громко упало и с лязгом ударилось об пол.       По спине точно прошёл разряд тока. От воспоминаний об этом до сих пор сотни мурашек бегут по всему телу. Тогда в голове крутилось слишком много мыслей и, как окажется позже, ни одна из них верной не будет. Кажется, тогда я думала о самом худшем: на часах за половину девятого вечера, на улице темень непроглядная и в школе никого не может быть. В голове осталась лишь одна идея — кто-то пробрался в школу, что-то замышляя, а я встала у них на пути. В то время для меня это казалось единственным разумным объяснением.       Вероятно, страх охватил меня полностью, поэтому я замерла, стоя в ступоре, не имея сил повернуть голову и посмотреть назад. Кто-то был там; прятался в темноте, готовясь сделать следующий шаг. Так быстро, казалось, моё сердце ещё не билось.       За несколько секунд послышались громкие шаги. Это не были шаги одного человека, я была уверена, что идут по меньшей мере четверо, из-за чего страх в буквальном смысле подступил к горлу. Я заставила себя развернуться, а когда сделала это, то встретилась глазами со страшной маской перед собой. Мне не сразу удалось понять, что всё это было дурным розыгрышем плохих парней из моего класса, а когда мне удалось осознать это, то передо мной уже красовалась чья-то спина, и в глаза бросились кудри, завязанные в хвост на затылке.       Тогда я толком и не расслышала, что он сказал тем парням, однако я помню, как он схватил меня за локоть — не так сильно, чтобы сделать мне больно — и вывел на улицу. Ютаки не задавал вопросов, а лишь что-то бубнил себе под нос, то и дело поправляя сумку на своём плече. А когда мы оказались на улице и холодный воздух ударил мне в лицо, он расцепил пальцы, убирая те с моей руки. Меня всё ещё подташнивало тогда, голова кружилась, но мне удалось пробормотать слова благодарности и даже, кажется, немного посмеяться с абсурдности ситуации. Тогда он всё бубнил и бубнил, что эти придурки получат по головам, и, признаться честно, мне не хотелось останавливать его. Очевидно, у него было своё видение ситуации, вероятно, отличавшиеся от моего; и так же очевидно, что Ютаки не желал спускать им такие проделки с рук.       Так или иначе, когда я вновь поблагодарила его у ворот школы и двинулась в сторону дома, он последовал за мной, на задавая вопросов. Страх заменило улыбкой.       С этого всё и началось. Последующие месяцы, после того как я нашла его номер у себя под партой с припиской: «пиши мне, если останешься в школе допоздна, я проведу тебя домой», Ютаки провожал меня до дома, а после это вошло в привычку. Мы ждали друг друга у ворот и под нескончаемые разговоры он вёл меня домой. Для меня это казалось романтично, порой даже очень, поэтому следующий шаг был за мной. Мы поцеловались в первый раз в Рождество, и он не был против. А после некоторые вещи стали привычкой.       В наш последний год в школе, когда я не могла перестать думать о экзаменах, а он — о спортивной команде, осталось меньше времени на встречи. Мы не ругались по этому поводу, а лишь решили, что будем проводить время на выходных, но и это случалось редко. Что-то сосало под ложечкой, когда бабочки в животе бились и падали замертво. Тогда мне казалось, что сказка рушится и вот-вот всему наступит конец. Тем не менее моим опасениям не суждено было сбыться (по крайней мере, в тот день), когда он пригласил меня на выпускной бал в лучших его традициях, что проводила школа.       И вот пусть и прошло уже столько месяцев с того момента, я всё ещё не могу забыть его улыбку, сверкающие глаза и бархатный голос, когда приглашение сорвалось с его губ. Для меня провести выпускной вместе с ним означало ни что иное, как сделать ещё один шаг вперёд в наших отношениях.       Он должен заехать за мной в семь вечера, чтобы к половине восьмого мы были в школе. Поэтому уже в шесть я стою перед зеркалом в голубом платье, завивая свои короткие волосы и заканчивая с макияжем. Я нервничаю, но всё же не настолько, чтобы потерять голову и забыть свою речь, которую собираюсь давать перед всеми выпускниками, стоя на сцене рядом с другим отличником. Улыбка растягивается на губах, стоит только подумать о Ютаки в белой рубашке и чёрном пиджаке с, вероятно, неровно завязанным галстуком. И, признаться честно, я горела желанием увидеть его таким.       Безусловно, он был прекрасен в своей форме для бейсбола; его руки хорошо смотрелись в кофте с коротким рукавом, и светлая кожа играла на контрасте с чёрной футболкой, которую он носил, презирая общепринятые белые. И пусть я не пошла с ним на примерку костюма, я всё ещё остаюсь уверена в том, что на нём он будет смотреться сногсшибательно, а моё голубое платье и того же цвета туфли на каблуке хорошо скроют разницу в росте.       Я ждала этого вечера больше, чем всех праздников вместе взятых. Потому что до потери сознания и боли в животе влюбилась в Матсузаки Ютаки и где-то в глубине души надеялась, что он также сильно заинтересован и во мне.       Когда будильник на сотовом завопил на всю комнату, оповещая, что с минуты на минуту появится автомобиль с Ютаки внутри, за рулём которого будет его отец, я подпрыгнула на месте и поспешила подняться с кровати, чтобы поправить причёску и покинуть комнату с безумно колотящимся в груди сердцем.       Мне бы хотелось не нервничать так сильно, но получалось с трудом.       Шагнув за порог комнаты, я была затиснута в объятья тонкими ручками мамы. Она прижалась своей щекой к моей груди, шепча, как красиво я выгляжу в этом платье. А когда она отстранилась от меня, охватила ладонями лицо и поцеловала в щёку, пожелав хорошего вечера, я почти была готова заплакать. Мне бы хотелось контролировать своё настроение, свои эмоции, но никак не удавалось совладать с собой. Я обняла её в ответ, быстро утирая слёзы, а когда выпрямилась, сделала несколько шагов к выходу, обула туфли и наконец вышла из дому, прихватив небольшую сумку на длинной цепочке и папку с речью.       Я прошла несколько десятков метров от дома, останавливаясь рядом с парком, у которого мы с Ютаки договорились встретиться. И несмотря на мои ожидания, знакомого авто рядом не оказалось. Не появилась машина ни через пять, ни через десять минут, а сообщения, что я послала, остались непрочитанными.       Я ещё раз поднимаю экран телефона, смотрю на время, потом перевожу взгляд на дорогу, не переставая ждать и думать, что он вот-вот явится. Но этого не происходит, и разочарование больно бьёт в живот. В голове гудит, но я стараюсь не обращать на это внимания, когда делаю шаг, а после — ещё сотни в сторону школы.       «Всё будет нормально, Накама Аки, — не переставая твержу я себе, мирясь с болью в ногах. — Вероятно, что-то случилось, раз он не смог приехать. В любом случае мы встретимся на выпускном», — и признаться честно, я не знала, что делала: старалась найти ему оправдание или утешить себя этой ложью.       Что-то засосало под ложечкой, не давая мне покоя. И это что-то неприятно разливалось по всему телу, точно пытаясь меня заставить упасть на колени и ныть от досады. С самого начала этот вечер пошёл наперекосяк и дурное предчувствие подсказывало мне, что это ещё не всё. Но верить в это я не хотела.       Шагая по ровному асфальту, я то и дело поглядывала на время, не желая опоздать. Церемония была назначена на восемь, и мне бы следовало бы прийти к половине, чтобы не заставлять никого ждать, однако пешком дорога занимает чуть больше двадцати минут, и я уверена, что буду влетать в зал последней.       Считая каждый шаг, я гляжу на счастливые лица людей, стараясь натянуть улыбку. Меня трясёт и подташнивает, и только сейчас, когда подхожу к школе, я понимаю, как сильно нервничаю. Я стою у ворот ещё какое-то время, то и дело кивая знакомым, желая им хорошо повеселиться. Проходит ещё несколько минут, прежде чем я отрываю взгляд от своих туфель и с опаской смотрю на раскрытые двери. Не сразу замечаю знакомую фигуру, на которой после фокусирую всё своё внимание. Ютаки вальяжной походкой шёл в сторону лестницы у входа. Его пиджак висел на сгибе руки, а чёрная рубашка обтягивала его тело. Что-то заныло во мне вновь, пока я глядела на чёрную ткань. Мы договаривались о другом, но он не послушал.       «С чего бы вдруг? — бросило подсознание. — Он и раньше не любил белое, так почему должен был облачиться в него сегодня?»       И пусть с одной стороны я была согласна с язвительным голосом в голове, с другой — я всё ещё помнила, как он согласился, когда я попросила, чтобы на выпускной он пришёл в белой рубашке.       Губы невольно скривились, но я поспешила согнать эту гримасу с лица. Шумно втянув воздух ртом, на выдохе делаю шаг к дверям, стараясь догнать парня, который затерялся в толпе. Я вошла в зал, что гудел, как пчелиный улей, и моментально почувствовала себя выбитой из колеи. Весь этот шум, вся эта громкая музыка сбивала с толку, мешая думать. Поглядывая на сотовый, стараясь держать в голове увиденное время, оборачиваюсь по сторонам, выискивая Ютаки.       До церемонии остаётся чуть больше двух минут, когда я выхожу из зала, заворачиваю за угол, заглядывая в каждый кабинет через стекло на двери. А когда оказываюсь почти в самом конце длинного коридора, глаза ухватываются за высокую фигуру возлюбленного, что ныряет в один из кабинетов, а после слышится щелчок замка. Его имя почти срывается с моих губ, однако громкие аплодисменты захватывают весь мой разум.       И эти аплодисменты были ничем иным, как открытием церемонии; и я знаю, что у меня осталось по меньшей мере пять минут до того, как я должна буду шагнуть на сцену. Я могла бы оставить всё как есть: развернуться и, поджав губы вернуться, в зал, — но что-то не давало мне покоя. И этим «чем-то» был Ютаки. Не давали мне покоя он и то, как начался сегодняшний вечер. Поэтому я делаю шаг за шагом к классу искусств, зажимая подол платья меж пальцев.       А когда я встаю прямо перед небольшим стеклянным окном, благодаря которому можно увидеть, казалось, весь кабинет искусств, то кажется, точно у меня забрали способность дышать. Живот скручивает, когда только что ещё порхающие бабочки падают замертво. Так же, как и разбивается, точно фарфоровая ваза, всё то, что я чувствовала к Матсузаки Ютаки.       Он сидел там, в освещённом жёлтым светом классе искусств. Сидел за закрытыми дверями, обхватив лицо девушки своими большими руками, наклоняясь, чтобы наконец соединить их губы. Кажется, я услышала, как собственное сердце дало трещину. Всё, чего мне сейчас хотелось, — это уйти отсюда как можно дальше. Ютаки не нужны будут объяснения ни моего отсутствия, ни наших дальнейших отношений в целом. Он уже всё принял для себя и плевать мне хотелось как давно. Пришло время и мне поверить своим глазам, проглотить горькую правду, и оставить его в прошлом.       «Вот так твой выпускной и начался с разбитого сердца, Накама Аки».       Я развернулась на пятках, сдерживая слёзы, собравшиеся в уголках глаз, и рванула по коридору, улавливая, как эхом разносился стук моих каблуков. В голове прокручивалось увиденное, и как бы я себя не заставляла перестать думать о случившемся, оно то и дело появлялось перед глазами. Истерика подступала к горлу; в ушах отдавались громкие аплодисменты, звонкий смех, и на мгновение мне показалось (и это была лишь иллюзия!), что все в зале смотрели на меня и с меня же смеялись. Поэтому мысль вернуться на церемонию испарилась из головы сама собой, и я поспешила на выход.       Ноги несли меня как можно дальше от этого места, и я даже не заметила, как чуть не снесла с пути парня и не упала сама. Оборачиваясь, прикрывая лицо руками, я закричала извинения, так и не остановившись.       Вдохнуть полной грудью удалось только на заднем дворе школы, когда я упала на скамью у игрового поля и, зарывшись руками в волосы, потянув голову вниз, разразилась рыданиями. Осознание болью отдавалось в груди. Казалось, всё, что я так старательно пыталась сохранить превращалось в пепел в моих руках. Всё рушилось в самый отвратительный для этого момент, не давая мне свободно вдохнуть. Я чувствовала, как часто вздымаются и опускаются плечи, однако воздух, казалось, просто не желал попадать в мои лёгкие.       Я чувствовала, как сама завела себя в угол. Я сипела и кашляла, била себя по груди, в надежде, что получится втянуть необходимый мне кислород, но ничего не получалось. Глаза пекло, и меня словно выворачивало наизнанку. И так продолжалось до тех пор, с каждой секундой становясь всё хуже, пока передо мной на корточках не оказался парень, что обеспокоенно глядел на меня. Я часто моргала, стараясь согнать слёзы, стуча кулаком по груди, чтобы рассмотреть силуэт передо мной, но всё было тщетно. И тогда он опустил свои руки мне на плечи, немного надавив на них, проговаривая:       — Дыши носом, Аки, и считай до четырёх, — я мысленно поблагодарила всех существующих богов, что не услышала голос Ютаки, и, закрыв рот, стала вдыхать носом, отсчитывая до четырёх. — Задержи дыхание и считай до семи, — я следовала его инструкциям. — Выдыхай на протяжении восьми секунд, — его голос казался серьёзным. — Повтори ещё раз это, Аки, — парень, казалось, умолял, и я продолжила дыхательную практику до тех пор, пока не почувствовала, что лёгкие больше не сжимают в тиски. — Так-то лучше, — убрав руки с моих плеч, пройдясь ими по волосам, он остался сидеть напротив, всматриваясь в моё лицо.       Я прошлась пальцами по открытым глазам, смахивая слёзы, чтобы наконец встретиться со знакомыми глазами и лицом. На корточках передо мной сидел Нишимура Рики, обеспокоенно глядя прямо мне в глаза, в немом вопросе стало ли мне лучше. Удалось натянуть улыбку, кивнуть и жестом пригласить его сесть рядом. Он осторожно поднялся и аккуратно присел с краю скамьи.       Нишимура Рики был моим одноклассником на протяжении шести лет (с ещё далёких времён первого класса средней школы), вторым учеником по успеваемости и очаровательным парнем. Очаровательный Рики был парнем, о котором думают в первую очередь, когда говорят о нашей школе. И он вправду был хорош: его познания в точных науках заставляли стоять какое-то время в ступоре, его искусство захватывало дух, а музыка, которую он писал, заставляла сердце биться чаще. Он никогда не казался холодным, всегда проявлял внимание к окружающим, но так или иначе я была удивлена тем, что он сейчас здесь, а не на выпускной церемонии, как все. А она, насколько я знаю, значит для него многое.       — Спасибо за это, — выдавливаю из себя я словно не своим голосом, перебирая пальцы. Не могу повернуться к нему лицом, пусть и чувствую его взгляд на себе, поэтому невольно опускаю голову, приклеив глаза к одной точке в полу, неосознанно закрываясь от него за ширмой тёмных волос.       — Сегодня выдался отстойный день, — потирая ладонями лицо, проговорил он, зажав нижнюю губу зубами.       Я было раскрыла рот, чтобы ответить, однако так и не нашла что сказать, устремив взгляд на игровое поле. Меня удивляло то, что я оказалась здесь. Казалось бы, это должно было быть последнее место, куда я захочу пойти, однако, как бы там ни было, я всё-таки оказалась на этом чёртовом поле. К горлу подступил ком, который я всеми силами постаралась проглотить.       Рики сидел в тишине какое-то время, бродя глазами от поля ко мне, левой рукой крутя кольцо на указательном пальце правой. Я слышала его спокойное дыхание и была уверена, что это всё, что мне нужно — вот так сидеть с кем-то, кто может просто быть рядом, не задавая лишних вопросов. Я потянула носом, ощущая, как трясёт всё тело то ли от появившегося слабого ветра, то ли от вновь наровивших упасть с глаз слёз. И не прошло и секунды, как тёмная ткань упала мне на плечи, даруя необходимое мне тепло. Я повернулась к Рики лицом, встречая его тёплую улыбку, и слёзы точно моментально высохли, когда я улыбнулась ему в ответ.       Рики был очарователен и никогда не давал поводов сомневаться в этом.       — Почему ты не спросишь, что произошло? Многие бы уже закидали вопросами, требуя самые гнусные подробности, — на выдохе поинтересовалась я, не отрывая от него глаз.       Его тёмно-синие брюки подчёркивали и без того длинные ноги, обутые в классические чёрные туфли, а белая рубашка и синий галстук-бабочка были как нельзя кстати. Раньше я не замечала, как сильно выпирали мускулы на его груди и руках, но в этой рубашке он с радостью показывал это людям, и я была не исключением.       — Разве в этом есть толк? Порой некоторые вещи хочется закрыть глубоко в себе. А рассказывать об этом кому-то даже самому близкому — всё равно, что затрагивать открытую рану: до ужаса больно и отвратительно.       Мотая головой из стороны в сторону, Рики уставился на игровое поле, прямо туда, куда минутой ранее смотрела я. Он провёл языком по сухим губам, сомкнул их вместе, нервно сглатывая, а после вновь нашёл мои глаза, говоря:       — Ты так и не прочла свою речь, — в его голосе не было обвинения, он всматривался в мои глаза, точно желал найти ответ на ведомый только ему вопрос. — Я сказал пару слов от тебя.       — Рики, мне очень жаль, — слова вырываются прежде, чем я успеваю подумать. Может, это не то, что следовало бы сказать в данной ситуации, тем не менее это именно то, что я хотела сказать.       Мне было жаль, что я сорвала церемонию для него, ведь так или иначе его речь зависела от моей и наоборот. Мне было поистине жаль, что он сидит здесь со мной, а не веселится в свой последний день в этой школе. И я чувствовала себя виноватой за то, что испорчен не только праздник для меня, но и праздник для Рики.       — Я не хотела, чтобы и твоя церемония сорвалась из-за меня. Тебе не стоит сидеть здесь со мной, если хочешь вернуться в зал, — с удивлением для себя я осознала, что в тайне ожидала, что он останется, как бы эгоистично это ни было бы.       Рики протянул руку, чтобы заправить мои волосы за ухо, за которыми я вновь неосознанно пряталась. И я не останавливала его. Он улыбнулся, шепча, что так лучше, и щёки мои залились краской. Румянец тронул и его кожу, из-за чего я не смогла сдержать улыбки.       — А я не хотел там оставаться, — на выдохе сказал Рики, пряча руки в карманы. — И я бы с большим удовольствием остался здесь, если ты позволишь.       Парень повернулся ко мне лицом, одаривая тёплым взглядом и лёгкой улыбкой, и мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть и радоваться, что он остался здесь. Что-то подмывало рассказать ему всё; было в этом парне что-то (и пока понять это я не смогла), что заставляло открыться ему. Возможно, дело в его словах, а может, и во всём нём, но пока я думаю о том, стоит ли вообще это делать, слова вылетают точно сами собой, и останавливаться больше нет смысла:       — Этот вечер начался для меня с разбитого сердца, — я прикусываю нижнюю губу, стараясь смотреть куда угодно, но только не в светящиеся беспокойством со смесью любопытства глаза Рики; так или иначе всё тщетно, и я впиваюсь взглядом в его янтарные глаза. — Ютаки, — я проговариваю это имя, и губы непроизвольно кривятся, — Матсузаки Ютаки порушил всё обещания, что дал мне когда-то, за один вечер, вероятно, особо не печась об этом, — горечь от обиды вновь бьёт мне в живот. — Я надеялась, что этот вечер мы проведём вместе, и, возможно, я слишком сильно верила в это, что лгала самой себе, видя как с самого начала всё идёт крахом, — когда слова покинули мои уста, Рики помрачнел, тем не менее эмоция эта исчезла в следующую секунду, когда я, вжавшись в его пиджак, продолжила: — Я не собираюсь винить его во всех грехах этого мира, во всех ошибках, что были совершены, просто мне нужно время. Время остыть, прийти в чувства и с высоко поднятой головой идти дальше. И что-то безудержно кричит во мне, твердит, что мне бы следовало оставить всё как есть, плюнуть на всё и уйти, однако я не могу. Горечь от предательства точно прожигает во мне дыру, и как потушить это пламя, мне не известно.       Я гляжу на смартфон в своей руке, уставившись на время, зная, что церемония даже не дошла ещё до кульминации, тем не менее ничего не могло заставить меня вернуться туда. Я невольно вздрагиваю, когда Рики кладёт свою руку на мою, хватая чуть выше кисти, а после поднимается со скамьи, проговаривая:       — Есть идея.       Я поднимаюсь вместе с ним, в полной мере не осознавая, что происходит, однако, когда он делает шаг в сторону корпусов школы, я не пытаюсь остановить его и шагаю за ним. Казалось, что рассудительный Нишимура Рики собирался сделать что-то из ряда вон выходящее. Вместе со мной. И от этого непроизвольно улыбка растягивается на моих губах.       Мы держали путь в сторону старшей школы, а я не могла перестать думать о его горячей (буквально как само пламя) руке, обхватившей мою холодную. Не могла так же и перестать рассматривать его тонкие пальцы и массивные кольца на них, его кожу и то, насколько бледной она выглядела, по сравнению с моей.       «Нишимура Рики занял все твои мысли, Аки, и тебе бесспорно это нравится».       И думая об этом, я не заметила, как мы остановились в нашем классе у шкафчиков. Рики расцепил пальцы и опустил руку, а я точно потеряла важную часть, желая поскорее вернуть её. К удивлению для самой себя, я тянулась к его теплу.       — Почему у меня такое ощущение, точно мы собираемся сделать что-то неразумное? — с лёгким смехом проговорила я, запрокинув голову в поисках его светящихся глаз.       — Кажется, именно это мы и будем делать, Аки, — с тем же весельем ответил он, выудив чёрный маркер из-под чей-то парты, вручая его мне. Я остаюсь на месте, недоумевая глядя на цилиндрический предмет в его руке.       Нишимура ещё мгновение смотрит на меня, улыбается и, открыв ящик, выуживает фотографию, на которой был Ютаки. В голове одна за другой появляются картинки, и я вспоминаю, как она была сделана: он стоял, самодовольно улыбался перед камерой по меньшей мере с десять минут, раскручивая бейсбольную биту в руках. Мне не известно почему, однако тогда Ютаки устроил скандал, говоря, что не собирается фотографироваться в форме, и если его фотография и будет в альбоме, то только в чёрной рубашке и битой в руках. И ему разрешили, ведь никто не смог ничего поделать с этим. Я ещё мгновение гляжу на снимок, а после Рики зубами открывает колпачок маркера, и, прислонив стержень из перманентных чернил к запечатленным лицу на фотографии, вырисовывает дьявольские рожки над головой у Ютаки. А когда с этим было покончено, он протягивает маркер мне, и теперь я точно была уверена, что хочу сделать. Зажав его меж пальцев, я веду драконьи усы, то и дело поглядывая на Рики, что пристально (кажется, даже слишком) следил за моими движениями. Добавив ещё несколько незначительных деталей, я убираю руку, прошу у парня колпачок и закрываю маркер, улыбаясь так широко, как только это было возможно.       — Он будет в ярости, когда увидит. Это его любимое фото, — со смехом проговариваю я, не отрывая взгляда от Рики.       — Каков нарцисс, — закатив глаза, Рики захлопнул дверь шкафчика.       Это поднимало мне настроение. Возможно, дело было в небольшой мести, а может, и в том, кто это предложил.       «Всё сводится к Нишимуре Рики, словно так было всегда», — бросило подсознание, и щеки запекло.       — Мы можем уйти отсюда куда подальше? Я бы с бо́льшим удовольствием прогулялась на свежем воздухе, если ты не против, — сжимая подол платья, я не могу понять, почему нервничаю.       Он энергично закивал, говоря, что он последует за мной сегодня куда бы я не двинулась, и от этого щёки лишь больше залились краской. Очаровательный Нишимура Рики собирался провести выпускной вместе со мной; сердце чаще заколотилось в груди. Ноги стали подкашиваться, когда он подхватил мою руку, даря необходимое мне тепло, и жестом показал, что я могу вести нас. Голова была пуста. Казалось, впервые за столь долгое время я больше не заваливала себя проблемами, позволяя хотя бы на одну ночь отпустить всё. И несмотря на то, что я знаю, что завтра вновь буду проигрывать в голове наше прошлое с Ютаки, сегодня я твёрдо решаю забыть об этом: спрятать в воображаемую коробку и запереть в таком же воображаемом шкафчике. Спрятать туда и всю тревогу и грусть, оставив место иным чувствам.       Ещё мгновение гляжу на Рики, упиваясь его красотой, а после мы покидаем класс и выходим на улицу. Я веду нас в парк у школы, надеясь, что не подверну ногу, ступая по брусчатке. Рука Нишимуры была горячей, даруя мне необходимое тепло. Его тонкие пальцы переплелись с моими, и я не смела расцеплять их, что бы это не значило. Втайне от себя, вероятно, я жаждала его внимания, и он с охотой даровал его мне. Нишимура Рики следил за каждым моим шагом, и пока всё его тело было напряжено, он готов был подхватить меня в случае, если мне все же не устоять на каблуках. Мне хотелось заговорить с ним, вновь услышать его голос, но слов точно не осталось. Тем не менее этого и не требовалось, ведь спустя несколько минут, как раз тогда, когда ноги наши ступили за территорию парка и мы больше не шли так быстро, как раньше, он, тяжело сглотнув, завёл разговор:       — Накама Аки, — моё имя из его уст звучало так, словно он старался распробовать его на вкус, и внизу живота затянулся узел. — Твоё платье очень подходит к этому вечеру. И к моему костюму, — шепотом закончил Рики, тем не менее этого было достаточно, чтобы я услышала, и щёки тронул румянец.       — Спасибо.       Опустив голову, уставившись на носки туфель, я почти позабыла о наших руках и сплетённых пальцах. Что-то так и подмывало поднять руку выше, чтобы глядеть на его бледную кожу и кольца вокруг длинных тонких пальцев.       — Почему ты решил остаться со мной? — к его удивлению и к ещё большему для себя, возникла я, когда больше не смогла терпеть давящую тишину.       На улице похолодало. Я ожидала этого, однако оказалось холоднее, чем я могла подумать, и пиджак Рики был сейчас куда кстати. В парке на второй улице всегда было оживлённо, но, казалось, не сегодня. На мгновение мне померещилось, будто все исчезли, оставив нас вдвоём бродить меж высоких деревьев. Тем не менее немного вдалеке мне удалось разглядеть группу студентов, что не переставали смеяться друг с друга. Мне нравилось это место. И дело было не в уникальности или ещё чем-то. Как раз наоборот — оно было обычным, оживлённым, но тем не менее тихим, куда рвалась душа. И вот мы здесь. Я, зализывающая раны, и Рики, милый путник.       — Твоя компания для меня всегда будет лучше всех остальных; будь то выпускной или просто встреча со знакомыми.       Его слова отозвались во мне смесью радости и отчаяния. Оно буквально вцепилось мне в шею своими острыми когтями, как только в мысли вновь вторгся давно знакомый образ. Матсузаки Ютаки с большей охотой бы провёл время на корте, с друзьями, да с кем угодно, только не со мной. Так не было в начале, конечно, однако этим закончилось, и наш последний год был именно таким. И это осознание ядом растекается по венам, в то же время это заставляет меня глядеть на Рики с восхищением и радостью, вынуждая задуматься почему я так цеплялась за Ютаки. Мне хотелось найти ответ на этот испепеляющий меня вопрос, что точно горел в моей голове ярче любого костра. Матсузаки был привлекательным, подтянутым и порой очень вежливым, однако я никогда не видела сквозь его оболочку. Мне хотелось лгать себе, говорить, что я знаю парня, который несколько лет был рядом со мной, вместо того чтобы попытаться добраться до его сути. Я не делала этого, и он, очевидно, не желал мне рассказывать об этом. Оглядываясь назад, мне кажется, словно я цеплялась за него лишь из-за того, что он проявил интерес, и неважно, что движило им в тот момент. Порой мне казалось, и это отображалось на его лице, что он жалеет о многом, в том числе и о том, что было между нами. Неоднократно я видела его недовольное лицо (казалось, каждая частичка его тела светилась этим недовольством), когда вытаскивала его на недолгие прогулки после тренировок, называя это слишком громким для такого слова «свиданием».       Глаза защипало. К горлу подкатил ком. Досада ударила в живот. Пора бы уже принять, что всё кончено.       «Ты обещала не думать об этом, так перестань, — настойчиво бросало подсознание. — Демоны прошлого, может, и таятся в ночи, но не тогда, когда рядом столь очаровательный парень».       Я решительно киваю, словив непонимающий взгляд Нишимуры, и только потом понимаю, как сильно стискиваю его руку своей. Разжимая пальцы, я лепечу извинения. Он посмеивается, и мы шагаем дальше в глубь пустого парка. Вечер окутывает, туманит подсознание, и только прохладный ветерок приводит в чувства. Мы идём, периодически глядя друг на друга, не собираясь прекращать то, что началось. Я ловлю ртом воздух, стараясь приглушить стук сердца в ушах, чувствуя точно под кожу пробирается что-то неведомое. Что-то желанное; что-то необходимое. В груди разливается тепло, затмевая ядовитую горечь.       — Здесь так спокойно, — бросаю я, — этим мне и нравится это место. Там есть беседка, можем пойти туда, — аккуратно предлагаю я, глазами стараюсь найти знакомую плакучую иву, от которой пройти всего несколько метров, и мы будем на месте. — Не знаю, как планировала проходить в этих туфлях весь вечер, но раз уж мы не там, то можно от них и избавиться, — делая шаг за шагом, я уже предвкушала это блаженство.       — Да, идём, — часто моргая, Рики смотрел в пол, думая о чем-то своём.       Мы миновали плакучую иву, и я не могла не обратить внимание на красоту маленьких цветов, рассыпанных по веткам. А когда оказались под деревянным навесом пустой беседки, я опустилась на стул рядом со столиком, расстёгивая застёжки туфель. Рики же опустился напротив, складывая руки на небольшой круглый стеклянный стол. Высвободив ступни, послышался хруст пальцев, когда я постаралась убрать надоевший зуд. А когда с этим покончено, я поворачиваюсь лицом к Рики, ловя его широкую улыбку.       — Что? — со смехом вырывается у меня, пока я гляжу на цветок в его руке. Очаровательная улыбка остаётся на его губах, когда он поддаётся немного вперёд, словно вот-вот выдаст мне секрет, и идеальные брови взлетают вверх по лбу, когда он шепчет:       — Это, — он вертит цветок меж тонких пальцев, привлекая моё внимание, — напомнило мне о том, что в лучших традициях выпускного бала нужен танец. Поэтому… ты станцуешь со мной, Накама Аки? — он заканчивает, и я понимаю: я не могу сопротивляться его чарам или даже, быть может, не хочу. И поэтому, хихикая, соглашаюсь, протягивая руку.       Он осторожно поднимается со стула, не отпуская моей руки, и я поднимаюсь следом, чувствуя под ногами холодное дерево. Мы выходим на середину площадки, останавливаясь меньше чем в полуметре друг от друга, пока сердце выстукивает неизвестную мелодию в груди, бабочки вновь порхают в животе. Больше нет Ютаки в моей голове, финальных экзаменов, переживаний. Есть только он. Всего лишь в полуметре от меня. Высокий, очаровательный Рики, с его янтарными глазами, что глядят прямо в душу; с его тёплой улыбкой и приподнятым настроением. Каменные стены, что возвелись за этот вечер, дали трещину, готовые вот-вот разрушится. И я была готова разрушить их собственными руками, стоит лишь ещё немного подождать.       — У нас ведь нет даже музыки, — замечаю, как трясутся мои руки. Я нервничаю и мне не известно почему, пусть и казалось, что ответ на этот вопрос прямо передо мной. Улыбка тронула его пухлые губы, и я отвела взгляд, дабы не таращиться на них слишком долго. Рики выудил из кармана телефон, и не прошло много времени, как из динамиков полилась знакомая мелодия. Я делаю шаг вперёд, осторожно роняя руку ему на плечо, ощущая под пальцами его мускулистые руки. Спокойная мелодия уносит меня из этого мира, поэтому, когда руки Рики опускаются на мою талию, я вздрагиваю, запрокинув голову, чтобы взглянуть на его озадаченное лицо. Я больше чем уверена, что по спине буквально пробежал электрический заряд, заставляя сотни мурашек пробежаться по телу, начиная с того места, где тёплая рука соприкасалась с платьем.       Кажется, я слишком долго гляжу в его сверкающие глаза, что даже не замечаю, как подрагивают собственные губы, прежде чем сказать:       — Я не умею, — правда покинула мои уста, и мне требуется ещё немного времени, чтобы добавить: — Я пропускала репетиции, потому что на них не оставалось времени… И в общем, вот мы здесь, — я посмеиваюсь, наверное, лишь бы заполнить тишину.       Нишимура стоит неподвижно ещё с мгновение, и, признаться честно, я бы отдала сейчас всё, лишь бы узнать о чём он думает и почему глаза его бегают из стороны в сторону. Тем не менее я спокойно жду, рассматривая пейзаж за его спиной, легко покачиваясь из стороны в сторону, прежде чем чувствую, как его руки обвивают кольцо на моей талии. А когда он поднимает меня и мои голые ступни становятся на его туфли, я напоминаю себе не переставать дышать.       — Так будет лучше, — заявляет он, и уголки его губ поднимаются в своего рода улыбке.       Так мы и стоим до тех пор, пока он не делает шаг (и я вместе с ним), а после другой, третий, кружа по беседке. И я не замечаю, как одна мелодия заменяется другой, потому что, кажется, всё, что имеет значение — Рики, его глаза, и этот вечер. В груди что-то сжимается, когда я падаю головой ему на грудь, прислушиваясь к сердцебиению. Возведённые за этот вечер стены рухнули, и я не могу определить, хорошо это или нет. Нишимура останавливается, пальцами перебирая мои спутанные волосы; ни слова не говорит до тех пор, пока я не поднимаю голову.       Всё это было слишком хорошо.       Всё это было слишком прекрасно, чтобы быть правдой.       Мне стоит больших усилий отстраниться от него, не опуская глаз и не краснея. Я бормочу что-то о том, что желаю отправиться к побережью, и, стараясь не замечать его ошеломлённый вид, подхватываю туфли, цветок заправляю в волосы и быстрым шагом покидаю беседку. Холодный воздух обдаёт лицо, точно стараясь привести в чувства, и я шагаю к выходу из парка лишь для того, чтобы сесть в один из пустых автобусов, вслушиваясь в шаги за спиной.       «Что ты делаешь, Аки? — кажется, сейчас я сама готова отвесить себе мысленную пощечину. — Зачем рушишь всё то, что только начало зарождаться?»       Мне хотелось выкрикнуть, что я боюсь, но в конце концов, я только и делаю, что кручу эту мысль в голове. А когда замечаю сровнявшегося со мной Рики, укол вины поражает сердце.       — Прости, если вдруг ты хотел остаться там, то можем вернуться… я думаю, всё-таки стоит вернуться, — мысли мечутся в разные стороны, и я останавливаюсь посреди тропинки, глазами бегая от выхода с парка к Рики.       И я вижу, как поджимаются его губы (всего на мгновение), но и этого хватает, чтобы я затряслась, точно осиновый лист на морозном ноябрьском ветру, не зная, что делать. Я всё ещё дрожу, когда он опускает свои руки мне на плечи, а после почти шёпотом проговаривает:       — Сегодня я пойду за тобой куда захочешь. Поехали.       Не знаю почему, но я облегчённо вздыхаю. Может, дело в том, как светятся его глаза в тусклом жёлтом освещении, или в том, как он произносит эти слова. Что-то было в этом всём, что-то что я до сих пор не поняла.       Я хватаю его за руку, и мы плетёмся к выходу, а после и к автобусной остановке. Внутри сидим тихо, прижавшись плечом к плечу, только и делая, что глядя на выходящие уставшие фигуры офисных работников. Кажется, я даже бросаю пару шуток, и мы смеёмся над ними, но в основном, сидим тихо, периодически бросая друг на друга взгляды. Мои туфли всё ещё в руках, когда мы выходим из пустого автобуса, и Рики протягивает мне руку, дабы я перепрыгнула бордюр и лужу вместе с ним. Не расцепляем мы их и когда ноги наши утопают во влажном песке побережья. Он останавливается для того, чтобы скинуть свои чёрные туфли, а я наслаждаюсь морским бризом, бьющим в лицо.       Я держу в руках его пиджак, когда мы шагаем по мокрому песку, который периодически смывается волнами. Оказавшись здесь, я больше не чувствую, словно всё, что произошло за этот вечер, — неправильно. Кажется, совсем наоборот. Здесь и сейчас; в этом моменте правильно всё. И, вероятно, это даёт мне возможности вновь раскрыть рот и завести очередной глупый разговор, переходящий в другой. Я упускаю тот момент, как мы доходим до больших валунов, как опускаемся, устраиваясь поудобнее. Упускаю так же и то, как Рики накрывает мои ноги пиджаком, когда я подтаскиваю их к себе, сгибая в коленях, и опускаю на них голову.       — Кажется, после твоих слов я окончательно запуталась в своих, оставшихся в прошлом отношениях, — говорю я после того, как мы затрагиваем щепетильную тему отношений.       Нишимура смотрит на меня со всей возможной теплотой во взгляде. Смотрит так, точно пытается запомнить каждую деталь моего лица, и щёки невольно багровеют. Прикусывая внутреннюю сторону щеки, я втайне упиваюсь им, ожидая, когда он ответит.       — Тут всё просто. Когда влюблён парень, это можно понять по его глазам. Когда влюблена девушка, это отражается в её улыбке.       Вероятно, я должна была бы задаться вопросом, а было ли что-то похожее в глазах Ютаки, тем не менее я медленно киваю, и слова срываются с губ раньше, чем я успеваю их осмыслить:       — Так, значит, ты влюблён? — я что-то видела раньше в его глазах, и сейчас Рики точно дал мне подсказку, и я увидела ответ на свои вопросы. Вот что означал этот блеск. И некого винить за любопытство.       «Ну уж нет, Аки. Слишком личное, он не ответит». И, кажется, я уже успеваю смириться с этой мыслью и уже начинаю перебирать новые темы для разговора, как сначала слышится тихое покашливание, а после и его бархатный голос:       — Да, — он отвечает так, словно совсем не озадачен моим вопросом.       Я не знаю, что ответить. Задать ещё один глупый вопрос? Оставить эту тишину, которую буквально можно резать ножом, было бы желание? А потому просто гляжу вдаль, пальцами перебирая подол платья. Верно, не стоит мне задавать личных вопросов. Он не обязан был отвечать и на тот.       — Знаешь, я мечтал об этом, — вдруг, разрушая тишину проносится его голос совсем рядом со мной.       Я часто моргаю, точно не знаю, послышалось ли мне или нет, но когда поворачиваюсь и вижу серьёзную гримасу на его лице, осмеливаюсь спросить:       — О чём? — на выдохе, точно спрашиваю о какой-то тайне, наконец спрашиваю я.       — Вот так сидеть рядом с тобой. Обмениваться историями. Быть рядом. Я думал обо всём этом, предавался мечтаниям, которые даже не подозревал, что смогут сбыться, но вот мы здесь.       — Вот оно что, — в который раз я отвешиваю себе мысленную пощёчину за то, что это единственное, что я могу произнести.       — Не осуждай меня, — с лёгким хохотом бросается Рики в защиту, когда я больше так ничего и не говорю.       — Я не осуждаю, — хочется добавить «никогда бы не стала», однако я так и не произношу этого.       — Я так не думаю, — цокает языком парень, и я нахожу что-то предательски прекрасное в этом звуке. — Вот они, твои осуждающие глаза, — Рики посмеивался, указывая на мои глаза, и мне также было не удержать смеху.       Тепло разливается в груди, когда он кладёт свою руку поверх моих двоих. Металл вокруг его пальцев приятно холодит кожу, и я буквально теряюсь в этом ощущении, затаив дыхание.       — О чём ещё ты мечтал, Рики? — не узнаю собственного голоса, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди, а бабочки, порхающие в животе, замирают в томном ожидании.       Кажется, задавая этот вопрос, я уже точно знаю ответ, который желаю получить, и лишь надеюсь, что услышу именно его.       — Поцеловать тебя, — без тени застенчивости говорит парень, опуская руку на мокрый камень. Бинго!       — Почему? — только и срывается с моих дрожащих губ, и я ловлю ещё одну его улыбку.       — Потому что это ты, Аки. Всё в тебе заставляло меня грезить об этом. Нет ничего и никого, что бы заставило меня перестать думать об этом. С самого первого дня старшей школы, Аки.       Я чувствую, как одной рукой он заправляет мне волосы за ухо, но не могу отвести от него взгляд, попав в ловушку его глаз.       — И я не надеюсь, что ты позволишь…       Как бы я не старалась мне не хватает терпения, поэтому я, так и не дав ему договорить, поддаюсь вперёд, соединяя наши уста. Поцелуй получается робким, отчасти совсем неумелым, но всё это неважно. Его тёплое дыхание обжигает щёку, а рука скользит вверх по волосам, останавливаясь на моём лице. Большой палец гладит скулу, когда я совсем неуверенно поднимаю руки, дабы смахнуть с его чертовски идеального лица выбившиеся волосы.       Сердце словно сделало кульбит в груди, когда я осознала одну вещь: я поцеловала его не потому, что хотела заглушить боль от потери Ютако (в данным момент мне даже показалось, словно его вообще не существовало и всегда был Рики), не потому, что желала отомстить ему. Я сделала это, потому что Рики, ставший моим принцем на этот вечер, разрушил стены, проник прямо в душу, и я была не против. Сам того не осознавая, он отцепил с привязи что-то живое во мне; что-то, что было так необходимо, но я заперла его в тёмном месте души, не давая свободы. Я сминала его губы, потому что за один вечер Нишимура Рики не перевернул мой мир с ног на голову, а стал его частью. Я поцеловала его, потому что он мне нравился.       Нишимура Рики стал принцем выпускного бала, и я не собираюсь отпускать его, что бы это не значило.