В твоем тихом омуте

Открыть глаза получилось намного тяжелее, чем обычно, но Антон с этой задачей справился, еще довольно долго пытаясь собрать по кусочкам пляшущее перед ним лицо Добровольского. По вискам бьет крупная дробь, но еще больше ощущается головокружение, заставляющее мир вокруг расплываться, как только ему вздумается, в то время, как затылок противно зудит, предвещая о появлении на нем шишки, заработанной во время падения. В носу еще некоторое время свербит от послевкусия горького запаха нашатырного спирта. — Очнулся, — констатирует обеспокоенный Паша, обращаясь к кому-то за своей спиной. — Слава Богу, — отвечает этот самый кто-то голосом Позова, пока Шаст, не решаясь поднять голову, осматривает доступное ему пространство. Одно становится понятно сразу — они в учительской, о чем догадаться крайне не сложно, так как это единственное помещение во всей школе, где есть диван, на котором сейчас и располагается Шастун. Еще не до конца сфокусировавшийся взглядом Антон скользит по шкафам, забитым книгами, цепляясь за позолоченные буквы на корешках, плавно переходит на разбитый горшок с едва еще живым цветком и останавливается на небольшой статуэтке птицы, что разместилась на самом верху. Это не помогает. Лишь на время дает отвлечься от терзающих голову мыслей, но не помогает. Антон все помнит. Каждая деталь их недолгого разговора зачем-то так четко отложилась в памяти, нагнетая лишний раз все сильнее. — Может воды? — заботливо предлагает Дима, подходя ближе к дивану. — Не надо, — Шаст ожидаемо отказывается, накрывая рукой собственные веки, пытаясь хоть немного собрать разбежавшиеся мысли в кучу. Ему бы сейчас Арсения, но вместо него есть только вода, из которой он и так состоит больше, чем на половину, в то время, как Попов уже занял в нем все. Хотя они все же неоспоримо схожи. Теперь, как и в воде, Антон совершенно так же нуждается и в Арсении. Скрипит дверь, петли которой никогда не видели масла, как и практически все двери этой школы. Взглянуть на вошедшего Шастун даже не пытается, прекрасно осознавая, что нужный ему человек все равно больше сюда не зайдет. Однако вошедший почему-то начинает говорить таким же насмешливым тоном, каким Арсений Сергеевич обычно домашнее задание задавал, лишний раз торжествуя над своим всевластием. — Моя королева, наконец-то, решила польстить нам своим пробуждением? А то я уже было хотел будить тебя поцелуем. Глаза у парня распахнулись моментально, являя взору хозяина вид на застывшего в дверях мужчину, что уже без году неделя должен в морге лежать, а не по белу свету ходить, все так же ярко одаряя всех своей улыбкой. На Арсения Антон смотрит, как на восьмое чудо света, хотя, извините, воскресший человек — разве не оно? (Это Иисус) А Попов действительно стоит, как настоящий, и даже, на всеобщее удивление, дышит. — Ну и? Даже не обнимешь? — вопреки всем законам вселенной спрашивает Попов, разводя в пригласительном жесте руки. Антон не думает, когда, забивая на головную боль, несется к человеку, которого минут двадцать назад похоронила вся школа, молясь на то, что это галлюцинация или чего еще похуже — плод его больного воображения, пытающегося подбодрить своего владельца, что больше помогло бы заработать прямой билет в психушку, нежели действительно помочь. Объятия оказываются самыми настоящими, в точности как и тепло с запахом дорогого парфюма, исходящие от мужчины, что так крепко прижимает к себе уткнувшегося в его шею парня. — Ты живой! — выдыхает Антон, пытаясь сдержать рвущиеся наружу слезы. — Конечно живой, — брюнет как ни в чем не бывало фыркает, встречаясь взглядом с, мягко говоря, пораженным Добровольским и таким же Димой, правда у второго еще и рот от удивления был открыт, а так особого отличия их состояния не имели. Даже тишина в этой комнате не то чтобы повисла, она повесилась, собирая вокруг себя целый взвод вопросов, верно следующих ее примеру. Первым от шока отошел Добровольский. — Ничего не хочешь нам сказать? — с долей упрека начал расспрос Паша, устало приземляясь на ближайший стул. — Да там и рассказывать-то нечего, — отмахнулся Арсений, не понимая, что такой ответ не удовлетворит в этой комнате никого. — То есть, ты хочешь сказать, что в аварию попала не твоя машина? — дипломатично уточнил Паша, на всякий случай выглядывая в окно в попытке найти на стоянке знакомый автомобиль. — Почему? — по голосу Попова трудно было понять, действительно ли он удивлен или же просто насмехается. — Моя. — Да простят меня дети, но ты, блять, можешь нормально объяснить, что вообще здесь происходит?! Какого хуя у тебя машина в хлам разбитая стоит в километре отсюда, твой труп полчаса назад увезли на катафалке, а сейчас ты, воскреснув, заявивился сюда?! Ты угробить нас решил?! У тебя Шастун в обмороке на полу валялся, Позов на пробник опоздал, получив, мягко говоря, культурный шок — хотя, какой он, нахер, культурный — меня чуть сердечный приступ не хватил! Вся школа гудит о том, что школа осталась без математика, а ты, живой и невредимый, под всеобщую шумиху заявляешься сюда, даже не пытаясь ничего прояснить! Не было бы детей, собственноручно прибил бы тебя, — Паша наконец облегченно выдохнул, постепенно начиная приходить в себя. — Выговорился? — Ты мне тут еще повякай, скотина такая! Не собираешься рассказывать что случилось, тогда вообще лучше молчи, а то я — не я, оставлю без хуя! — о том, что Волю лучше не злить, Арсений узнал при первом же их знакомстве, поэтому нахально ухмыляться перестал, аккуратно подталкивая вцепившегося в него Антона к дивану. — Обязательно расскажу, если мне все же как-нибудь удасться присесть, а то я еще с дороги ног не чувствую, — оно и понятно, да и Шастун, висящий у него на шее, ситуацию не облегчал. — Шастун, отлипни! Я хочу услышать полную версию происходящего, — от повелительного тона Добровольского в себя пришел даже Антон, послушно устраиваясь на диване. — Вот спасибочки, — потянувшись, поблагодарил мужчина и занял место рядом с парнем. — В общем, пока я был в командировке, у меня угнали машину. Естественно, я подал заявление, но наша полиция не разбежится искать машину, тем более если она находится в другом городе. Я вернулся домой, как только смог, но, к сожалению, нужно результата это не дало и я все равно остался без автомобиля. А теперь меня ждут бесконечные разбирательства и ожидание выплаты страховки да компенсации... — совсем спокойно, как сказку, рассказывал внимательным слушателям Арсений, смакуя каждую фразу. — А нам сообщить об этом нельзя было? — не унимался Паша, включивший режим мамочки. — А у меня телефон сел, — конечно, узнать наверняка, отмазка это была или нет — невозможно, но, прекрасно зная, что Попов из тех людей, кто прежде всего будет думать о близких, усомниться в искренности его слов не дается. — А зарядить? — натурально капризничал Паша, которого не отпускала некая доля обиды. — А догадаться о том, что если я на вокзал на такси приехал, то соответственно домой вернуться на своей машине я чисто логически не могу? — открыл ошеломленным людям величайшую тайну Попов. — А можно не умничать, когда тебя об этом не просят? — теперь уже раздраженно цедил мужчина, и его вполне можно понять. Все же не каждый день тебе сообщают о смерти лучшего друга. — А можно хоть иногда включать мозги, прежде чем устраивать всенародную школьную смуту, не разобравшись в обстоятельствах? — смотря прямо в грозные глаза напротив, настаивал на своем Арсений. — А не поехать бы вам уже с Антошкой домой, пока я еще в состоянии терпеть твои глупые выходки? — первым сдался Добровольский, задвигая факт того, что он «Воля», на задний двор своего сознания. — А вот здесь я, пожалуй, с тобой соглашусь, — пошел на компромисс брюнет, поднимаясь с дивана, на котором продолжал сидеть притихший Шастун. — А пробник? — жалобно протянул Антон, выбивая из Паши нервный смешок. — А пробник закончился еще полчаса назад, — посмотрев на часы, съязвил мужчина, заставляя парня прочувствовать всю абсурдность сложившейся ситуации. — Без меня? — Ну нет, с тобой, — закончил Добровольский, теряя интерес к беседе. — Валите уже домой, надоели. — Пойдем, — протянув парню руку, позвал Арсений. — По дороге разберемся, что с вами делать. Смирившись со своей участью, Шаст послушно встал, покидая кабинет вслед за Поповым, напоследок кидая сочувственный взгляд на Поза, с которым они оказались в одной лодке. На пробник-то оба не попали... — Если я правильно помню, вы математику сегодня писали? — в полголоса интересовался Арсений, неспеша шагая по пустым коридорам. — Да, — так же тихо отозвался Антон, не отрывая взгляда от широкой спины перед собой. — Ой, нашел из-за чего расстраиваться. Если готовился — то я тебе и так прощу, если нет — то напишешь дома, и мы вместе все разберем, — не были бы они в школе, Шастун прям там расцеловал бы Попова, благодаря за гениальное решение. — А я готовился, — пристраиваясь на ровне с мужчиной, похвастался Антон. — Честно. — Верю, — чистосердечно признался Арсений, выставляя согнутый локоть чуть вбок, приглашая парня взять его под руку, от чего зеленоглазый отказаться не смог, просовывая свою руку под другую, скрепив кисти в плотном замке. — Ты мне лучше расскажи, кто окно на третьем этаже разбил? — Своих не выдаю, — деловито предъявил Антон, заглядывая в окно, за которым, не прекращаясь, хлопьями шел снег. — Да брось ты, никто ничего не узнает. Мне уже и так обо всем доложили, не назвав только имен, потому что их никто и не знает, — не скрывая любопытства, допытывался мужчина, даже по голосу давая понять, что информацию в корыстных целях он использовать не будет. — Катька Варнава, — с гордостью заявил Шаст, а Арсений чуть воздухом не подавился. Нет, Катя, конечно, у них девочка-воин, но окна бить — немного не в ее компетенции, конечно. — Я даже боюсь спросить, зачем она это сделала, — действительно, сегодня окно, завтра машину, а там и до человека недалеко. — Да там ничего необычного, — заверил мужчину Антон. — Просто она когда в класс зашла, там этот козел с ее лучшей подругой целовался. — Какой козел? — А я откуда знаю?! Меня там не было, я вообще-то стейк на конкурс жарил, а они там разборки свои устраивали. Мне это всё потом сама Варнава и рассказала. Не то чтобы рассказала — выплакала в плечо, но это, в принципе, сути не меняет. Сказала козел — значит козел, я спорить не стал, — Шастун и сам не знал, откуда в нем появились знания о том, в какие моменты к девушкам лучше не лезть, молча выслушивая их речи. Наверное, это как инстинкт самосохранения, в комплекте с вывеской «Не подходи, убьет». — Это-то понятно, но окно зачем разбивать было? — наградой Попову послужил взгляд, полный осуждения, ведь как вообще можно не понимать элементарных вещей, особенно таких, как эта. — Ничего такого она не планировала. Просто дала ему леща, выдрала клок волос у подруги и, схватив его портфель, выбежала в коридор, где планировала выкинуть его в окно, из-за состояния аффекта забыв о стекле. Ну оно и разбилось, — Катю Антон не осуждал, но и поддерживал с трудом, потому что с портфелем все же перебор был. — Ладно, с этим разобрались, — более-менее выдохнул учитель. — А шторы в кабинете химии кто поджёг? — Выграновский, — как нечто очевидное сообщил Шастун, нервно выдохнув при этом. — Я ему четыре раза сказал, что если смешать все жидкости на столе, то самогон в любом случае не получится, но он же упертый! Стоило мне только отвернуться, как уже и штора горит, и Эд ее моим учебником тушит! Я уже тогда мысленно все места перебирал, где его труп по-тихому прикопать можно будет. Зато у нас теперь нет ни одного кабинета, в котором есть жалюзи, — кто-то говорил, что оптимистам живется легче, так вот Антон и пробует. — Тогда объяснишь мне войну едой в столовой? — а вот это уже действительно интересно. — Да там все как-то спонтанно вышло. Катя опять со своим козлом в разборки ввязалась, он ее шлюх-..., — поймав строгий взгляд голубых глаз, Шастун ненадолго умолк, пытаясь понять, что именно не понравилось собеседнику. — Ой, ну девушкой легкого поведения назвал, велика разница! Орали, орали, и тут к этому парню Кузнецова подошла и тарелку каши ему на голову вылила. Ирка-то, оказывается, тоже женщина-огонь! А потом его дружки все на нее начали гнать, ну я и заступился. Короче, через пять минут по всей столовой уже каша и Шеминов летали, но я считаю, зря он туда, конечно, пришел — киселем только весь измазался, а порядка так и не навел. В общем, ты все самое интересное пропустил в этой своей командировке, — на последнем дыхании пролепетал Антон, запыхавшийся от бурного рассказа. — Я уже тоже так считаю, — разочарование в голосе Попова можно было руками потрогать.— А дверь в хранилище школьного инвентаря зачем разрисовали? — Так на память же. Вот мы через полгода уйдем из этой школы, и вы про нас забудете, а так хоть что-то от нас да и останется. Как бы Антону ни хотелось этого признавать, но, несмотря ни на что, покидать это место не хочется. Столько лет мечтать о том, чтобы это все закончилось, а потом в один момент просить об обратном — глупо, но это действительно так. Тяжело становится только от осознания того, что ничего из прежнего невозможно будет вернуть назад. Больше никогда не будет разрисованных дверей, накорябанных на парте «Лох», невкусных школьных завтраков, оглушающего звонка и длинных, набитых детьми коридоров. Все останется в прошлом, и в качестве утешительного приза Шаст сможет забрать только Попова, если, конечно, сможет, и счастливые воспоминания, которые у него действительно есть. — Надеюсь, хуй на ножках там нарисовал не ты, — вернул приунывшего парня из болота мыслей Арсений. — Конечно нет. Я ему только ручки, ножки да глазки пририсовал, а все остальное — не моих рук дело. От меня там швабра с короной осталась, очень символично, я считаю, — прозрачнее намека и не придумаешь. — Дети, — расплываясь в и без того яркой улыбке, подвел итог Попов. — А сам-то давно вырос? — съехидничал Антон, хлопая глазами в ожидании ответа. Отвечать брюнет не стал, вместо этого лишь закатил глаза, поворачивая в еще один бесконечный коридор. Не услышав больше ни одного вопроса, зеленоглазый очень удивился, ведь за эту неделю нашкодить они успели знатно, а Попов спросил у него лишь самую малую часть всех их проделок. — Допрос окончен? Я думал, что тебе там целый свиток передали. — Не переживай, мне доложили о каждой вашей выходке, просто я не вижу смысла спрашивать о таких вещах, как сломаные парты, потоп, приклеенные к потолку туфли Александры, день, когда вы все ходили по школе в домашних тапках, переведенные часы, совместный побег с четырех уроков, подлитый коньяк в сок обжшника, полностью измененное вами расписание, забаррикодированный снегом выход, взломанный электронный дневник, летающий по школе голубь и пир на весь мир на задних партах во время урока географии, — без запинок перечислял Арсений, да так, что с каждой фразой у Антона глаза становились все больше и больше, будто он слышит об этом в первый раз. — Мне продолжать? — Не надо, — заверил Шастун, наблюдяя за брюнетом, почувствовавшим вибрацию где-то в области задницы. Телефонную, естественно. На экране высветилось неожиданное «Галина Фёдоровна», и у парня в голове промелькнула мысль о том, что, может, эта женщина действительно не совсем обычная, ведь стоит только им с Поповым оказаться вместе, как она каким-то волшебным образом всегда оказывается рядом, ощутимо мешая. Сбросить звонок или же просто не ответить Попов не решился, потому все же трубку взял, морально готовя себя к самым худшим вещам. Согласитесь, лучше уж спокойно выдохнуть, услышав хорошие вести, нежели выслушивать гневные тирады, удивляясь всему перечисленному в них. — Алло? — неуверенно отозвался Арсений, наблюдая настороженное лицо Антона. — Арсений Сергеевич, здравствуйте! Очень рада, что с Вами все хорошо, и Вашему здоровью ничего не угрожает, мы с детьми действительно за Вас переживали, — кого первого накрыло волной удивления, понять было сложно, но то, что на лицах обоих застыло выражение полного обескураживания было понятно и без слов. — Это немного неожиданно с Вашей стороны, но несомненно весьма приятно, — услышав раздражающее лукавство брюнета, парень театрально закатил глаза. Повисла неловкая пауза. И если Попов молчал только лишь потому, что не знал, что собственно от него хочет услышать собеседница, а она явно чего-то ждала. Только Арсений собрался брать ситуацию в свои руки, как старушка снова заговорила: — Ваше здоровье всегда стоит для нас на первом месте, однако, Вы бы не могли попросить Ваших детей вернуть мне мною дверь, — взгляд мужчины с удивленного на строгий поменялся моментально, убийственно останавливаясь на Антоне. — Дверь? — все же переспросил учитель, надеясь, что это просто шутка. — Да, именно ее, — подтвердила женщина, поражая Арсения и до смерти пугая Шаста. — Хорошо, я с ними поговорю, и мы обязательно вернем Вам Вашу дверь, — насколько это вообще возможно, Попов и представить боялся, потому что одно дело разрисовать дверь, а совершенно другое стырить. — Буду на это надеяться, — звонок прекратился, и где-то в самых потаенных глубинках сознания парня мелькнуло «беги». Вздохнув, Арсений закрыл глаза и, мысленно досчитав до пяти, открыл их, пытаясь быть, как можно ласковее с Шастом, но, честно говоря, больше это было похоже на рык недобитого, замученного жизнью и пастухами быка, по канону добровольно отправляющевомуся на скотобойню. — Антош, ради господа Бога, скажи мне, пожалуйста, куда вы дверь дели? — на мгновение зеленоглазому даже жалко Попова стало. — Арс, я не знаю, — признался парень, ощутимо нервничая, ведь местоположение двери для него такая же загадка, как и для мужчины. — Ее Илюха с пацанами нечаянно выбили, да и унесли куда-то. Серьезно, сейчас все вопросы только к ним. — А узнать не сможешь? — надежда умирает последней, думал Попов, пока не получил отрицательный кивок Антона. — Даже за большую шоколадку «Аленку»? — Мало ты что-то за такую информацию предлагаешь. Ну вот а че ни минет сразу? — усмехнулся Шаст, в следующий момент на повороте встречаясь взглядом с не менее пораженной встречей Галиной Федоровной. По ее недовольному лицу сразу было понятно, что последнюю фразу женщина услышала во всей своей красе. Внимательный взгляд резко переместился на рядом стоящего Попова и, скользнув ниже, остановился на плотно сомкнутых в замок руках. — Нет, я, конечно, многое могу понять, но только не это, — наверное, происходящее в коридоре полностью выходило за рамки понимания пожилой учительницы, ломая ее внутренний мир. Не каждый же день можно увидеть идущих под руку учителя и его ученика, один из которых на добрую половину школы орет про неприличные вещи. — Это вовсе не то, о чем вы подумали, Галина Федоровна! — начал уверять ее Попов, пытаясь не засмеятся с растерянного лица Антона, переживающего за него, ведь если подумать, из-за него у мужчины могут быть неприятности, причем вселенского масштаба. — Арсений Сергеевич, извините, конечно, но как еще это можно понять? — Родители Антона попросили меня подвезти его до дома, ну а он ни в какую. Вот и пришлось, так сказать, взять его покрепче. А орал он про кабриолет, а не то, что вы могли услышать, машину мою осуждал, — на ходу импровизировал Попов, замечая, как парня отпускает. Несмотря на то, что мужчина говорил все это спокойным, весьма убедительным тоном, некое сомнение все же оставалось на лице Галины Федоровны. А риск спалиться был не мал: если про родителей можно поверить, но зато машина разбита. Просверлив еще некоторое время глазами странную парочку, женщина все же уступила, меняя гнев на милость. — Ну уж если так, то бывайте мальчики. Удачной дороги и, Арсений Сергеевич, давайте, пожалуйста, в этот раз без аварий, — люди старой закалки — народ добрый и доверчивый, и в какой-то степени за это им надо сказать большое спасибо, ведь доброте нас учили именно они. — Обязательно, — последний раз улыбнувшись женщине, Попов потянул парня вперед, подталкивая в сторону гардероба, а сам вызвался ждать того на улице. То ли у Антона последние тормоза сорвало после долгожданного приезда любимого человека, то ли пиздюлей давно не получал, но пальто Шаст не то, что надевать не стал, даже на плечи не накинул, выбегая прямо так на пронизанную ледяным ветром улицу, на ходу собирая непослушные снежинки. Конечно, до тех пор, пока Попов буквально не убил его взглядом, ничем не теплее, чем погода зимой в Сибири, а она там, поверьте, очень холодная. С этим мужчиной Антон узнает много нового, вот, например, то, что люди умеют довольно агрессивно ходить, за несколько секунд преодолевая приличные расстояния. Подзатыльник тоже особой нежностью не отличился, за нее ответило закутывание Шаста в пальто и стряхивание с кудрей уже успевшего накопиться там сугроба. — Ты так и собираешься всю зиму ходить в этом? — подаренное Выграновским пальто Арсений не взлюбил с самой первой их встречи, конкретно потому, что оно подарено этим человеком, или же сам факт того, что это именно пальто, до сих пор никому не ясно, да и впринципе-то и не важно, потому что одно ясно точно: Попов и пальто — враги number one, как бы глупо это не звучало. — Тебе что-то не нравится? — дело вот в чем: оскорбил пальто — оскорбил Эда, а, как говорится, за Выграновского и двор стреляют в упор. — Да. Таким темпом ты отморозишь себе все, что можно, и все, что нельзя. Воспаление легких — слышал о таком? — здесь, конечно, брюнет, как никогда, прав, зима в осеннем пальтишке — уже не шутки. — Ну и что ты мне предлагаешь сделать? Все, что у меня есть — джинсовка, олимпийка, кожанка и твое черное пальто. Ничего теплее этого нет, — почему то в жизни Антона все сложилось не в пользу верхней одежды, все деньги всегда уходили на вещи первого использования. Да у него из футболок можно веревку скрутить, да такую, что с этажа десятого без травмы спуститься можно! Это-то есть, а вот куртки — увы. — Значит, на выходных мы едем покупать тебе нормальную зимнюю куртку. Нет, Шастун, конечно, всегда мечтал о каком-нибудь красивом и очень богатом деде, все наследство которого после его смерти достанется непременно ему, но доить деньги из Арсения ему почему-то впервые в жизни не хочется. — Отказы не принимаются? Повинуясь последним крикам разума, Антон все же надел пальто нормально, старательно застегиваясь на все пуговицы. Мужчина внимательно наблюдал за каждым действием тонких пальцев, увешанных массивными кольцами да перстнями, замечая за собой неосознанно появившуюся улыбку, полную нежности и такой детской радости, что появляется каждый раз, стоит только Арсению взглянуть на открытого для него Антона. Смешно высунутый кончик языка, напряженные брови и подрагивающие от холода плечи — настолько незначительные детали, что любой другой, проходя мимо, даже, не заметил бы, а для Попова они — неотъемлемая часть жизни, выцарапанная на короче сознания. Такое, как правило, не забывается, даже после расставания, навечно оставаясь шрамом, что не показывают прохожим, пытаясь забыть навсегда, но лишь неосознанно прячут в сердце. Глаза его зеленые, шкодные, с ярким огоньком внутри, смотрят уверенно, не отводя взгляд. В такие посмотришь, и сразу кажется, что весна пришла, и так тепло на душе становится, и спокойно, что возвращаться на заснеженную парковку за школой и не хочется. — Ну и че ты на меня так пялишься? — в своей манере вякает Шастун, а у самого почему-то от такого пристального взгляда, по и без того красным щекам предательский румянец разливается. Оказывается, за несколько дней можно совсем отвыкнуть от ласкового взгляда и таких теплых рук, что при их появлении сейчас в животе снова появляется это проклятое чувство не то этих ваших бабочек, не то этого надоедливого укачивания, что мешает наслаждаться дорогой. И вот, вроде стоит себе человек, никого не трогая, просто смотрит, а Антону уже завернуть его во что-нибудь хочется, да и забрать себе, лишь бы только рядом он всегда был и смотрел вот так вот только на него. Смущаться Шастун тоже не умел, ну это он так до недавнего времени думал. С таким-то учителем, как Попов, научиться можно многому. — Как? — Как худеющий человек на колбасу, — не выдержав больше излишка внимания, парень легонько уткнулся в мужское плечо, грея нос в утепленном пальто. Арсению же открылся вид на дурную головушку, где ютились примерзшие к русым кудрям хлопья снега, на которые больно даже просто смотреть. Сам-то он в шапке, как бы не хотелось ее носить, ведь укладка — дело святое. А Шастун — дурак, его и укладка, и здоровье не волнуют, зато волнуют они как раз таки Арсения. Тот как можно аккуратнее убирает замерзшую воду, быстро целуя в холодную макушку. — А нам долго здесь еще стоять? Не хочется признавать, но я действительно замерз. Парень грустно улыбнулся. Улыбка, полная грусти, наверное, тоже само по себе некое маленькое чудо. Как вообще может существовать то, что само по себе является гранью одного, но наполнено совершенно противоположной, такой несвойственной для него вещью, как печаль? Это ведь равносильно кругу, заключенному в квадрат. Совершенные противоположности, непозволительно хорошо смотрящиеся вместе. Великий оксюморон. — Такси подъедет через три минуты. Может лучше пока в школу зайдешь, погреешься? — сверившись с телефоном, сообщил Арсений, недовольно наблюдая за тем, как Антона начинает потряхивать от холода. — За три минуты я там навряд ли смогу согреться, так что давай лучше ты меня погреешь, — долго уговаривать мужчину не пришлось, и в следующий миг Антон уже находился в объятиях, закрытый со всех сторон от пронзающего ветра. Снова стряхнув непослушный снег, Попов пристроил свой подбородок на макушке парня, предотвращая попадания туда снега, который черезчур стремительно пытался это сделать. Первый поцелуй прилетел в покрасневшее ухо, второй — в щеку, а третий — в лоб, после чего мужчина вернулся в прошлое положение. Жопу Антона от обморожения спасло только долгожданное появление такси, к которому он подлетел мгновенно, прячась в салоне. Через минуту в машине появился уже и брюнет, а зеленоглазый наконец обратил внимание на внутренность автомобиля. Лицо его, конечно, выражало многое, но отвращение заняло там особое место. Вот так поезди с полгода на внедорожнике класса люкс, после чего любая лада гранта тыквой казаться будет. Золушкой парень, вроде, быть не планировал, но кто нас грешных спрашивает. — А мы теперь всегда на этом ездить будем? — с опаской просто поинтересовался Шастун, в сотый раз окинув салон машины презрительным взглядом. — Я постараюсь как можно раньше решить этот вопрос. — Делай, что хочешь, но имей ввиду, на таких тарантайках я долго не выдержу, — заметив на себе ахуевший взгляд шофера, пассажиры немного приутихли, решив, что оскорбления его работы вполне достаточно. По его лицу и так понятно — случись большее, еще одной аварии не миновать, а нам это, естественно, не нужно. *** — О, а я рюкзак в школе забыл, — осенило Антона, стоило ему только переступить порог собственной квартиры. — Я завтра его заберу. Мне все равно нужно будет за документами заехать, — без лишних переживаний заверил Арсений, упорно пытающийся снять свою обувь. Шастун, не двигаясь, наблюдал за кряхтящим Поповым, который, согнувшись в три погибели, старался, не развязывая шнурки на кроссовках, аккуратно стянуть их с ноги, и улыбался. Конечно, его попытки больше были похожи на желание вывихнуть себе лодыжку или же вырвать ногу целиком, что выглядело несомненно комично, но улыбался Антон только лишь потому, что перед ним был действительно его Арсений. Со своей неизлечимой ебанцой, смешной и домашний, чего уже было достаточно для улыбки. Добиться нужного результата мужчина так и не смог, со страдальческим видом все же развязывая непокорные шнурки. Стоило ему только выпрямиться и снять куртку, как Шастун, не теряя ни секунды, накинулся на него, мгновенно впечатываясь в губы напротив. Вцепившись в мужчину мертвой хваткой, Антон быстро очертил контур губ, наблюдая перед собой растерянно моргающего Арсения, и в отместку за бездействие, цапнул того за нижнюю. Только ощутив неслабый укус, Попов, наконец, ожил и послушно приоткрыл рот, куда тут же проскользнул язык Антона. Почувствовал полную власть, Шастун наклонил голову Арсения в более удобное положение, массируя затылок цепкими пальцами, от чего руки на его талии сжались еще сильнее, а довольный мужской стон утонул в поцелуе. Не отрываясь от мягких губ, Антон плавно потянул Попова за собой в спальню. Дойдя до кровати, парень хотел было упасть на нее, уронив за собой и не сопротивляющееся тело, но Арсений остановил его, отходя на несколько шагов назад. — Ты не подумай, — начал было оправдываться Попов, виновато заглядывая Антону в глаза. — Но у меня очень, нет, ну правда, очень грязные руки. В подтверждение своих слов мужчина даже руки Шасту протянул, демонстрируя пыльные ладони. — Иди, — разочарованно выдохнул Антон, все же приземлившийся на кровать. В тишине квартиры — хлопок двери, шарканье ног по полу и журчание воды казались невообразимо громкими и столь непривычными для парня, из-за чего он жадно прислушивался к каждому звуку. Вот ноги снова зашаркали по паркету, определенно точно останавливаясь у спальни. Взглянув туда, Шастун ожидаемо увидел Попова, что, облокотившись, стоял у порога. Подходить мужчина не спешил, предпочитая наблюдать с выбранного им места, что явно не устраивало Антона. — Иди сюда, — подозвал к себе Арсения Антон, вытягивая руки, в которые тот должен был упасть от чего старший не смог отказаться. Шастун, как коала, обвил Попова со всех сторон, цепляясь так, что при всем желании его и отодрать бы не смогли, да оно и не надо. Тяжесть чужого тела не доставляла никакого дискомфорта, лишь наоборот, дарила долгожданный покой и чувство защищенности, от чего Антон готов был мурчать, как счастливый кот, которому наконец достались ласка и внимание хозяина. — Как же я по тебе соскучился, идиотинка ты моя, — прижимаясь к темному виску, прошептал в самое ухо Антон. — Кто-кто? — на всякий случай переспросил опешивший Арсений, до последнего думая, что ему показалось. — Идиотинка, — как ни в чем не бывало повторил Шастун, целуя в кончик приплюснутого носа. — Я много кем, конечно, был, но чтобы идиотинкой — впервые. Но это вовсе не отменяет факт того, что по тебе я соскучился ничуть не меньше, — вторил ему Попов, оставляя невесомый поцелуй на лбу. Легкими, непринужденными движениями губ, мужчина спустился до длинной мальчишечьей шеи, прикусив местечко, рядом с ключицей. Дыхание Антона постепенно начало учащается, а толпам мурашек, бегающих по его телу, не было ни конца ни края. Ощущение горячего языка, скользящего по чувствительной коже, не давало покоя, лишний раз вырывая из груди парня не то рык, не то полустон. Во всем этом Антона уже сложно назвать новичком, но с Поповым у него все, как в первый раз. До встречи с ним, в обязанности парня входило лишь удовольствие клиента, от чего, в целом, и зависела его дальнейшая жизнь, потому Шастун и не думал жаловаться. Ни себе, ни кому-либо еще. Все те разы были тошнотворно одинаковыми, менялись только суммы и люди. Совершенно наивно тогда было предполагать, что все изменится, и найдется тот, кто хоть немного пожалеет и приласкает. Глупо было верить в то, что человеку, платящему за тело, будет хоть какое-то дело до души. Сейчас же все было совершенно по-другому. До него, наконец, снизошел тот дьявол, о котором он всегда мечтал. Тот, кому интереснее заглянуть в самый потаенный уголок темной души, нежели найти сокровенный шрам на коже. Тот, кто нарушит любой запрет, лишь бы увидеть тень улыбки на омраченном печалью лице, а не из кожи вон выпрыгнет ради хоть одного взгляда на обнаженное тело. Тот, кто и на трон посадит, и корону наденет, покорно встав за спиной, лишь бы услышать сокровенные желания и мысли. Тот, кто жаждет душу, а не тело. Холодная рука, проскользнувшая под рубашку Шаста, отдавала таким контрастом, по сравнению с тем, что творилось в данный момент у его шеи и внутри, что Антона непроизвольно выгнуло на кровати. Как только Шастун понял, что Арсений спускается все ниже и ниже, он в предвкушении зажмурил глаза. И вот, когда рука уже вынимала ремень из пряжки, по комнате, отдавая от стен эхом, прокатилось зловещее урчание живота, звучанию которого позавидовала бы сама косатка. Теперь на кровати выгнуло уже Попова, что покатился с хохоту, стоило ему только услышать недовольство внутреннего мира Антона, который сейчас, впрочем, и внешне был весьма удручен. — Антон Андреевич, что-то Вы плохо прислушиваетесь к свои внутренним желаниям, раз уж они сами за себя говорят. — Да блять! Ну почему именно сейчас, а? Ну ты пятнадцать минут потерпеть не мог? — с краснющими щеками, как маленького ребенка, отчитывал Шастун собственный живот. — Предатель. Вот попроси у меня теперь чего-нибудь, я тебя также. — Мне кажется, ты слишком с ним строг, — сделал замечание Арсений, из последних сил сдерживая рвущийся наружу смех. — Потом будешь его отчитывать, а сейчас надо поесть. — Пошли, — совсем как в детстве, обиженно согласился Антон, дуя припухшие губы. — Только мне сначала переодеться надо, а ты тогда разогрей из холодильника что-нибудь, — предупредил парень, выпрыгивая из штанов. — Хорошо, — уже из кухни орал Попов, начиная исследования пространства холодильника. Когда Антон покинул пределы спальни, на столе уже дымились две тарелки супа, разнося аромат по всему коридору. За то время, пока Антон переодевался, Арсений успел и пошариться в еде, и разогреть ее, и даже попробовать. Не столько Шастун эту одежду снимал, сколько успокоиться пытался, да сложить ее нормально, ведь в противном случае ему же ее и гладить. Усевшись за стол и взяв ложку, Шастун только хотел было начать есть, но наткнулся на весьма странный взгляд Арсения. — Ну что еще? — начиная раздражаться спросил Антон, подозревая, что может у него на лице что-то написано или клещ какой сидит, потому как на простых людей вот так вот не смотрят. — Ты руки мыл? — осторожно поинтересовался мужчина, невинно хлопая глазами. — Нет... Сейчас пойду, — обреченно выдохнул Антон, нехотя направляясь в сторону ванной. Ну вот в чем вообще смысл этой процедуры? В конце концов, он же не руками суп есть будет, а ложкой. — Иди, иди, — довольно повторил Попов, начиная есть без него. Нет, честное слово, его пока дождешься... — Вот и пошел, — под нос буркнул Шастун, в надежде, что его дама голубых кровей не услышит, а то еще скажет, что он грубиян и огрызается, а там и, не дай бог, еще обидится. — Вот и иди. — Вот и пошел. — Вот и иди. — Вот и молчи, — несмотря на весь контекст, орал Антон, пытаясь перекричать шум воды из под крана. — Сам не кричи, — спокойнешим тоном зеркалил ему Арсений из кухни. — А ты не учи. — А мне учить по статусу положено, — словно самый гордый горный козел, у которого самые шикарные рога во всей стае, задрав подбородок, похвастался Попов, да так, что Антону его полотенцем отмутузить захотелось, не повезло только, что оно в ванной... — Статусом своим в школе хорохориться будешь. Здесь и сейчас ты всего лишь моя пешка, попавшая в подчинение короля, и все, что тебе остается — покорно ждать приказов своего господина, беспрекословно подчиняясь им. Это понятно? Звук упавшей на стеклянную поверхность стола ложки, неприятным звоном отдался в ушах, но больше Шаста заботил Попов, лихорадочно пытающийся откашляться. Ну вот, подавился. А Антон ведь советовал же ему помолчать. Не слушают никого, а потом страдают. Ох, уж эти взрослые... Сжалившись над непутевым старшим дяденькой, Шаст все же сочувственно похлопал ему по спине и налил в стакан воды, протянув смаргивающему выступившие слезы на глазах Арсению. — Вот тебе скоро тридцать годиков будет, а ты до сих пор не понял, что когда я ем, я глух и нем, — вовсе не злорадствуя, напомил Антон прокашлявшемуся мужчине. — А ты зачем меня так пугаешь? Это ты себя со стороны не видел и не слышал сейчас. Здесь любой бы испугался — То есть, ты сейчас хочешь сказать, что я настолько страшный? — ни к чему хорошему не приводящим тоном спросил Антон, недовольно сдвинув брови и скрестив руки на груди. — Ты понимаешь, что ты сейчас просто прямым текстом, смотря мне в глаза, сказал, что я страшилище? Да ты ж меня фактически уродом назвал! — Я не понял, ты чего истеричку-то включил? — поражаясь переменами настроения парня, уточнил Арсений, не отводя от хмурого Шастуна взгляд. Ему сейчас только грозовой тучи над головой не хватало и оружия в руки, вот тогда прям на обложку любого фильма ужасов можно. — Антон Андреевич, у Вас гормоны шалят что ли, или Вам целую неделю истерики закатывать некому было, теперь на мне и отрываетесь? — Ты кого истеричкой назвал? — и без того большие глаза Антона распахнулись еще сильней, а брови поднялись на свою вершину. Для полноты картины осталось только ножкой топнуть, как в детстве, завизжать и заплакать. А сам сказал, что уже давно не ребенок... — Так, быстро сел, ложку взял и ешь суп, который уже, наверное, остыл давным-давно, — не решаясь выводить все это дело на конфликт мирового масштаба, попытался загладить углы Попов, используя остатки своего авторитета. Шастун резко навис над мужчиной и, оперевшись руками на стол, смотрел заинтересованным, горделивым взглядом, показывая собственное превосходство. — А ты мне кто вообще, чтобы указывать? Арсений вздохнул и, нехотя отпустив ложку на тарелку, полностью отзеркалил позу парня. Между их носами было всего пара несчастных сантиметров, напряжение между которыми чувствовалось даже за километр. Первым напряженную тишину прервал Попов, с хитрющей ухмылкой заявляя лишь одно: — Муж я твой. Пускай пока еще гражданский, но все равно муж, — вначале Антон, конечно, ничего не понял, как и, впринципе, потом, а затем его как будто бы иглой осознания прямо в сердце кольнуло, подавая тревожные сигналы. — Что значит пока еще? — То и значит. — Ты мне сейчас что, предложение что-ли сделал? — Нет, но если ты не сбежишь к кому помоложе, то обещать я тебе могу многое, — человек, переживший такое, серьезно такими вещами шутить не будет. Просто не осмелится. Поймав себя на мысли, что уже несколько секунд просто глупо хлопает глазами, Антон тяжело опустился на стул, начиная сверлить взглядом тарелку с супом, будто это именно он виноват во всех его бедах, хотя, если подумать, то именно с него все это и началось. Вывод: во всем виноват исключительно борщ. Если он виновник, значит его нужно наказать, что является вполне логичным умозаключением — ну, так подумал Шастун, наконец, пробуя его на вкус. И вправду остыл. На переизбыток соли парень вообще уже особого внимания не обращал, списывая все на Арсения. Антон вот о нем постоянно думает, забывая считать количество насыпанных в еду щепоток. Так что в этом виноват только Попов, и ни в коем случае не сам Шастун, решивший, что с открытой упаковки и на глаз нормально пойдет. Кто ж знал, что в кастрюлю целый булыжник соли свалится... К слову о Попове, парень все же решился посмотреть на него, осознавая, что все это время мужчина не сводил с него глаз. И смотрит еще так, что хрен поймешь, что ему надо. — Не сбегу я от тебя никуда, — отчего-то совсем тихо подытожил Антон, сам пугаясь своей искренности и преданности. — Я ж даже на физре не бегаю, так что учти, даже если выгонишь, я за веником вернусь. Ответа на эти слова не последовало, но парню хватило и кроткой улыбки. Наевшись от души, Шастун непременно потянулся к дивану, куда приземлился и Арсений. Сбагрив мужчину в охапку, Антон, наконец, нормально улегся, довольно уткнувшись холодным носом в теплую шею. Закинув на Попова ногу, парень прикрыл глаза, сильнее прижимаясь к теплому телу, о котором так давно мечтал. Постепенно дыхание его начало выравниваться, а движения и вовсе прекратились. — Антош, ты только не спи, ладно? — уже, практически, спящего человека попросил Арсений, заправляя выбившуюся челку за ухо. — Не буду, — еле слышно промычал Шастун ему в шею, поелозив носом по футболке. — Нет, правда, ты ж если сейчас уснешь, то только под ночь проснешься. — Я не сплю, — монотонно, прошептал парень, прижимая согнутые в локте руки к груди. И снова замолчал. — Шастууун, зима приснится, — ласково сказал парню в ухо Арсений, не забывая обязательно в него дунуть, но даже на это особой реакции не последовало. — Да не буду я..., — единственное, что смог разобрать Попов, прежде чем Антон довольно засопел. — Так я тебе и поверил, — вздохнул Попов, прислушиваясь к ровному сопению под боком. — Что ж мы ночью тогда делать будем?