Сегодня.

На Разумовского глянуть – заплачешь. Причём не ясно от ужаса или жалости. И вправду дьявол. Гром уже не первый раз усмехается от такого сравнения. Не первый, далеко не первый. Не первый раз и Игорь смотрит на такого Сергея – какого-то нервного, что иногда заикается и так сильно боится грозы. Иронично однако. Все же это никак не может уложиться в голове, когда знаешь истинное лицо Чумного Доктора Даже со временем не уложилось, честно говоря. В голове только одно – сам справится, не маленький, если надо будет – помощь попросит, ну право слово. Не попросит – Гром понял это, когда увидел ревущим и бормочущим что то невнятное. "Уйди, уйди, уйди". Может, он говорил это ему, может желтым отблескам в зеркале, которые так ярко почему-то сияли в темноте зимней ночи, - Игорь не знает. Они не говорили об этом случае ни разу – майор принял благодарные глаза Разумовского за похвалу на утро, сидя за чашкой ароматного кофе и улыбался, будто и не было ничего. Врос. Так и притворялся, будто и не видит его слез.  Сережа любит смотреть на звезды и знает довольно много созвездий. Это вполне вяжется с образом человека, повесившего репродукцию картины в несколько раз больше оригинала в офисе. –Давай разрушим потолок? Он предлагает это так, будто предложение прогуляться. Так просто и легко…Будто Игорь способен ему отказать. Даже на это ответ положительный, никто не уверен, что они этого не сделают на самом деле. Давай, Сереж, потолок так потолок, все, что угодно, лишь бы твои глаза вновь и вновь светились таким красивым лазуритом (который блекнет на их фоне), пока ты глядишь на эти далекие искорки на небесном полотне. Пока ты ищешь в своей удивительной голове с мягкими рыжими волосами информацию об этом созвездии. Гром всего этого не говорит тогда, а смотрит просто в лазуриты и кивает. Хорошо, давай вместе переживем все падения этой чертовой бездны звезд. Я останусь, тебе не придется больше проходить всю дичь этой жизни одному.   Больше не будет больно и плохо. Есть только они, эта бесконечная ночь и не наступившее утро. Пока все будет хорошо. Повторяет первый, пока второй рассказывает все свои секреты, вопросы, детские истории. Торопливо и боясь, что перебьют. Все, что угодно, лишь бы утро не настало. Больше не будет больно и плохо. Сегодня не кончится никогда.   Рисовать Разумовский тоже любит и любил всегда. Игорь понял это еще тогда, когда заявился в здание "Вместе" с тетрадкой прямиком из его детства, так небрежно кинув в лицо смерть друга. Воспоминания давят на виски и майор поддаваясь массирует их мозолистыми подушечками пальцев. Сергей хотел нарисовать и его как-то. Кажется, Игорь согласился своим обыденным "лады, чего нет то, валяй". И Разумовский будто обрадовался даже – стал быстро что-то черкать на каком то листочке и через несколько минут уже самодовольно улыбнулся, почти сразу скрыв эту улыбку, куда-то засобирался. А рисунка Игорю, соответственно, не отдали. И это повторилось. И еще раз. И еще. Пошел Гром напрямую спрашивать, а рыжий смутился так и предложил вместе порисовать. Игорь знал, что не умеет он этого, но согласился все равно. 
–Давай не будем завершать нашу картину? Бросим так.. Оставив эти смутные мазки, ты хотел договорить, Сереж? И что же это картина тогда будет означать? Она бессмысленна без маломальского сюжета. Гром стирает с амарантовых щек краску, отпечатавшуюся так, будто он нарочно часами вырисовывал ее, и не успев задать свой вопрос уже слышит ответ, мысленно усмехаясь. "Телепатия". –Каждый будет на ней искать что то свое. Надежду или мрак. Сады или пески, – смеется рыжий и получает от Игоря вполне логичное пререкание:   –А висеть она у кого будет то? Сергей молчит. Картину они не заканчивают и в следующий раз, когда он рисует Грома прилетает предложение.   Давай жить вместе?   Да, больше не будет больно и плохо. Не уходи, пожалуйста. Это все он, не я. Прости. Продолжай дышать. Дай руки, так вот. Ты молодец, я верю тебе. Не оправдывайся. Да, верю. Ты не причинишь мне вреда. Хочешь чай? Я не знал, какой тебе нравится, но все равно купил его именно для тебя. Сейчас мы выпьем этот дрянной горячий напиток и поговорим обо всем. Утро не настанет, пока я с тобой. Больше не будет больно и плохо. Сегодня не кончится никогда.   Ложь звенит в голове, огромным колоколом качаясь от одной стороны к другой и издавая настолько громкий звук, что хочется запустить себе пулю в висок. Или, как минимум, громко и долго кричать во все горло, что бы даже птицы, пьющие дождевую воду сидя в ряд на краю крыши, улетели. Кричать, срывая связки и лишая себя возможности говорить, желательно навсегда. Потому что смысла в словах нет и Гром не знает, был ли он когда-то вообще. Игорь поднимается на крышу какой то немногочисленной высотки и садится на самый край – один. Он истерично смеется и даже не замечает, что хладный дождь льет прямо в лицо, просто продолжает сидеть здесь. Сидит и смотрит на пустое небо и догорающий город. Потому что ничего и не остается больше. Ничего больше нет: ни звезд, ни чистых лазуритов, так не кстати сменившихся на потемневший янтарь. Ничего. Все стало пеплом слишком быстро. Домой не хочется – Гром не боится Сережу. Даже Птицу не боится. Он боится разговоров с теми погаными словами и того, что за ними следует. Гром боится вновь наступившего, беспросветного одиночества.   Которое может наступить, если он сейчас не встанет, убегая домой так быстро, как только сможет. Если он не спасет обезумевшего от тепла, того самого человека со снятой кожей. Поцелуи для которого как оставление новых шрамов друг другу.   Которых в какой то момент станет слишком много.   Который так сильно боится собственных слёз. Чьи глаза для Грома всегда были лазуритами, кто так любит приторную до ужаса газировку и рисовать, кто так хочет побывать в Италии и-   Выбор предстоит сделать сегодня, сейчас и именно в эту минуту. Игорь встает на ноги и смотрит в даль. Размытые в его покрасневших и мокрых глазах огоньньки на крыше одного из зданий на Невском как бы указывают – вот там полицейский участок, совсем рядом, иди сюда. Гром переводит взгляд чуть дальше и смотрит на дом, что почти не заметен с такой высоты. Голова пуста, в ней нет ни мягких рыжих волос, ни уютной по домашнему квартиры Прокопенко. Выбор абсолютно честный, что аж страшно. Но Игорь и так не сомневается. Только проводит рукой по пропитанной насквозь питерским дождем кепке и спускается вниз. Идет по узким улочкам под удивленно-осуждающие взгляды прохожих и выдыхает заходя в знакомый двор-колодец. Смотрит в окно, в котором даже в такой поздний час горел свет – знал, что Гром придет. Парадная, лифт, 3 этаж, ключи, дверь и- Разумовскому в его эти лазуриты глянуть – заплачешь. И вправду дьявол. Гром уже не первый раз усмехается от такого сравнения. Не первый и далеко не последний. –Больше не будет больно и плохо. Заходи, чай свой будешь? Промок ведь весь.