Réchauffez-moi avec votre amour.

Насколько странно увидеть на улице холодной декабрьской ночью двух юношей, играющих в снежки? Насколько странно видеть как один из них валит второго в снег и целует? Может это и странно, но волнует ли это их? Очевидно, нисколько. Чуя и Рюноске не так часто могут оказаться один на один вне работы, вне сырых помещений мафии, вне забот. Они не так часто могут быть настоящими, не так часто могут получить отпуск с одной и той же даты, не так часто на улице абсолютно пусто, чтоб впасть в детство и играть в снегу. Мягкое красное свечение окутывало очередной снежок, запускаемый Накахарой в любимого, который в ответ укрывался щитом из расёмона и с неподдельной улыбкой готовился атаковать. Писк, смех и рыжий уже лежит в снегу, поваленный сидящим на нём Рю. Они улыбаются, так искренне, словно это самый счастливый из моментов их жизни. Голубые глаза Накахары внимательно смотрят за темными, отблескивающими искрящим снегом, глазами Акутагавы. Покрасневший от мороза веснушчатый нос невольно хлюпает, и они снова смеются. Холодные от мороза и снега руки Чуи аккуратно оглаживают бледные скулы и притягивают, вынуждая оставить мороз для остальных людей, а их двоих слиться в мягком и недолгом поцелуе. Насквозь мокрые, но такие счастливые. Тёмная квартира любезно укутывает влетевших в неё парней теплым воздухом, приглашая оставить холодные и мокрые вещи где-нибудь подальше и устроиться в пледе напротив камина с чашечкой какао и, если Чуя согласиться, послушать как он читает «Рождество Эркюля Пуаро». Не сказать, что Рюноске обожал Агату Кристи или детективы, в отличие от Чуи, который, когда они съехались притащил в квартиру все книги Кристи, которые только у него были. Накахара в принципе обожал читать, но детективы были его отдельной и, пожалуй, главной любовью. А Рюноске любил слушать его голос, слушать как он, почти засыпая, тихо читает, словно мурчит кот. Домашний камин тихо трещал, какао на плите приятным ароматом разносилось по квартире, Рюноске расстилал огромный серый диван и вытаскивал любимый плед рыжего кота – красный, в клеточку, мягкий и тёплый. Накахара же вытащил с полки заветную книгу и наконец достал купленную ещё летом рождественскую пижаму. Красные шорты со снежинками и огромная, такая же красная футболка с пряничным человечком смотрелись чудесно с рыжей гулькой и веснушчатыми плечами, которые открывал широкий ворот футболки. Пара шорохов и он уже на кухне, разливает заветный напиток в красивые кружки, которые ему подарил Рю на «день кружек», правда, потом оказалось, что этот «праздник» совсем в другой день и Акутагава просто решил погреть сердце любимого, ведь знал, что тот обожает всякую посуду и, в особенности, кружки. Теплый напиток в руках и книжка, еле как зажатая между пальцев. Рюноске уже пригрелся в пледе и почти задремал, однако услышав шаги рыжего, поднялся, чтобы помочь, ибо чертыхания на пороге комнаты вполне могли стоить нового пушистого ковра и настроения Чуи. — Вы похожи, — шутливо заметил брюнет, смотря на человечка и Накахару, чье лицо мягко освещал свет из камина. Брови нахмурены, губы сжаты, а взгляд чётко следит за кружками, чтобы ничего не разлилось. Рюноске улыбается такому Чуе, сосредоточенному, выглядящему злым, однако таковым не являющимся. Как только обе кружки мягко приземлились на стол, кот рухнул на импровизированную кровать и раскинул руки в стороны. Рю словно специально игнорируя явный призыв к объятьям уселся на краю дивана и медленно принялся посёрбывать какао, пока где-то сзади отчетливо слышались недовольные звуки, вскоре превратившиеся в фырканья и «поскрипывания». — Мне всё больше кажется, что я живу с котом, а не с ведущим исполнителем мафии. В ответ послышался лишь шумный вздох, после чего Накахара аккуратно обнял со спины Акутагаву, кладя щеку ему на плечо. Это было достаточно интимно, намного более интимно, чем секс или их нагие тела, ведь это лишь физическое, простые заложенные рефлексы, а сидеть вот так – в пижамах, перед камином, позволять обнять себя, тем более со спины, это намного больше, чем интимно. Доверять кому-то Рюноске слабо умел, да и не любил, но Накахара не был в числе тех людей, которых Рю «не любил», он был чем-то особенным, чем-то намного более личным, чем могло быть что-либо материальное. Рюноске безоговорочно доверял ему, доверял и своё тело, и покрытую шрамами душу. Рюноске до бесконечности любил этого исполнителя, до бесконечности любил бледные, но сильные руки, вьющиеся рыжие волосы, наблюдающие голубые глаза, огромное количество веснушек, до бесконечности любил бархатный голос и улыбку. Он любил абсолютно всего Чую. Отставив кружку, брюнет медленно повернулся, пытаясь как можно дольше понаблюдать за прижавшемуся к нему рыжему, почти спящему, такому родному рыжему. Мимика расслаблена, всё ещё немного влажные волосы прилипли к шее и вискам, руки всё ещё очень крепко держатся за черную футболку, холодный нос тихо посапывает. Акутагава вряд ли когда-нибудь сможет описать насколько сильно любит его, насколько сильно он дорожит им, вряд ли сможет описать насколько его сердце принадлежит рыжему коту. — Эй, кот, просыпайся, — он до конца повернулся, ловя съезжающего с его спины на диван Накахару и обнимая, — у меня есть предложение. — А оно может подождать до утра? — Никак нет, Накахара-сан, — Рюноске чудом уклонился от подлетающего на ноги Чуи, который искренне подумал, что опять заснул за рабочим столом. — Знаешь что? — огонёк мелькнул в голубом блеске глаз, но Акутагава уже повалил его на кровать, обнимая и смеясь. — Не знаю, и ты сейчас забудешь, — он покрывал его лицо поцелуями, улыбался и даже ухитрился укусить за бледное ухо, — как насчёт написать письма Оджи-сану? — Ты всё ещё веришь что он существует? — Я хочу верить, ну так что? — Хорошо, ладно, — рыжий лениво потянулся встать, скидывая с себя по-детски счастливо улыбающегося Рю. Они не смотрели в письма друг друга сейчас, но оба точно знали, что точно узнают, что написали, ведь самое большое волшебство, которое существует в мире – улыбка любимого человека. «Дорогой Оджи-сан, я вряд ли имею право просить у тебя ещё одно чудо, ведь главное чудо прямо сейчас рядом со мной пишет тебе. Самое большое моё желание – чтобы Накахара Чуя был счастлив. Спасибо, Оджи-сан, за то, что подарил мне его на прошлое рождество. Всегда хороший мальчик, Акутагава Рюноске.» Они написали письма и просто положили их на камин, оставив пару печений для Оджи-сана. Это было достаточно глупо, но сама суть этой «глупости» была далеко не глупой. Они знали, что сделают этот маленький «ритуал» своей традицией, что обязательно исполнят желания друг друга. Пристраиваясь на плече брюнета, Чуя раскрыл книгу и продолжил читать, увлекая Рюноске глубоко в свой голос, в историю, в сон, откладывая книгу и стараясь не разбудить туша камин, читая письмо и улыбаясь, смотря на него, а после находя маленькими буквами написанное «Чтобы он стал моим мужем, крутые носки и шарф.» Возвращаясь сквозь тёмную комнату, он улыбался всё больше, представляя, как сделает тому предложение, как будет смотреть за дерущимся серьёзным Акутагавой, понимая, что тот в носках с пряниками, что тот скорее надеется вернуться на базу за шарфом и прийти к Накахаре, целуя его и понимая, что он в безопасности. Опускаясь обратно к Рюноске, укрывая их тела одеяла и утыкаясь ему в шею, он предвещал их отпуск, то счастье, которое наконец сможет почувствовать, просыпаясь с ним в обнимку поздним утром и вместе подолгу гулять по набережной и улицам, полностью увлекаясь друг другом и окружающим миром, что так часто ускользает в скорости жизни Портовой Мафии.