Не оставляй меня

Ксавье не думал, что когда-нибудь будет сидеть в углу школьных танцев, потягивають пунш и ужасно скучать. Rave'n был абсолютной катастрофой. Хуже того, ночь, казалось, прошла идеально почти для всех, кроме него. Даже Уэнсдей вылезла из своей маленькой сморщенной скорлупы и разделила танец с Тайлером. Ее дурацкое свидание. Его бесила одна только мысль об этом. Его глупая улыбка, то, как он смотрел на нее, и, по крайней мере, по его мнению, то, как она смотрела в ответ. Это было отвратительно, и его желудок скрутило от знакомого ожога ревности. Как бы то ни было, бесполезно думать о том, что могло бы быть. Ему просто нужно было убраться отсюда. Когда он выходил, расталкивая веселых завсегдатаев вечеринок и даже умудряясь задеть Тайлера плечом, он даже не заметил некую девушку с косичками, которая смотрела на него тем же пронзительным взглядом, который часто у неё был. — Тайлер, я вернусь к тебе через минуту. Ее глаза не отрывались от спины Ксавье. Его поспешный уход соблазнил ее. Мысль о том, что он снова крадется, чтобы убивать, поскольку он монстр и все такое, пришла ей в голову, как только она заметила его. Она должна была последовать за ним. Она проигнорировала бесполезную болтовню своего кавалера, задававшего бессмысленные вопросы о ее местонахождении и о том, когда она вернется. Это не имеет значения, у нее были дела поважнее. Даже воздух за пределами главного бального зала был удушливым. Видеть всех остальных вокруг себя счастливыми было тошнотворно. Почему это не мог быть он? «Может быть, если бы здесь не было гребаного Тайлера Гэлпина, у меня был бы шанс», — с горечью подумал он. Решив злиться в коридоре, он сел на немного неудобную подушку. По крайней мере, лучше, чем душный воздух вокруг танцпола. Он позволяет себе на мгновение погрузиться в жалость к самому себе, пока в коридоре не раздается знакомый стук каблуков. Казалось, она приближалась прямо к нему. Каким-то образом, даже зная о ее присутствии, он все равно вздрогнул, когда она заговорила слишком близко к его уху. — Привет, Ксавье. Его слова запинаются, разум затуманивается. — Э-э, и тебе привет, Уэнсдей. Чего ты хочешь? Резкий тон, которым он намеревался произнести это предложение, прозвучала совсем не так, как тогда, когда он мысленно репетировал следующий разговор с Уэнсдей. Она действительно разрушает его ночь и его планы на их будущие отношения. Она моргает, и это движение пугает его. Это не в её характере, и это было просто странно видеть. Он привык к ее непоколебимому взгляду. Поняв свою ошибку, она отодвигается, зажимая его между собой и сиденьем. — Что ты делаешь? Ее вопрос звучит скорее как обвинение, как будто она только что поймала его на чем-то, что докажет, что он монстр. Быстро раздраженный этим затруднительным положением, он тихо усмехается и закатывает глаза. Весь смысл этого жеста давно исчез, превратившись в автоматический ответ. — Я ничего не делаю. В чем твоя проблема? Возвращайся к танцам с Тайлером или что-то в этом роде. Стиснув зубы и опустив глаза, он встает, чтобы уйти, но рука на его груди быстро останавливает Ксавье. У него перехватывает дыхание, и он замирает на месте. Без сомнения, она слышит, как его сердцебиение ускоряется со скоростью мили в минуту. Когда Уэнсдей начинает теребить его галстук, он перестает дышать. Если бы он потерял сознание от этого, у него не было бы никаких жалоб. Теперь, когда характерный подъем и опускание его груди исчезли, на губах Уэнсдей появляется легкая ухмылка. — Ты можешь дышать, Ксавье. Он прерывисто вздыхает, все еще стоя в неудобном положении между дерьмовым куском кожи и маленькой девочкой, удерживающей его почти без всякой силы. То, как она улыбается ему, почти насмешливо, и он думает, что, возможно, это первый раз, когда он видит, чтобы она проявила хотя бы намек на эмоции. Забавно, как это происходит, когда она вызывает у него короткое замыкание в сердце. Когда она чуть-чуть отступает, он безмолвно следует за ней. В конце концов, она все еще держит его за шею. Заметив это, она сбрасывает ткань и идет в конец коридора, ожидая, что он последует за ней, что он и делает. Она продолжает быстро идти по темным коридорам с Ксавье, все его беззвучные вопросы остаются без ответа. Он размышляет о том факте, что она, вероятно, собирается обмануть его, придумать какой-нибудь способ «заставить его признать это», чего он, конечно, не стал бы делать. Идеальный способ сделать то, что должно было стать веселой ночью. Поэтому он приятно удивлен, когда она открывает дверь в темное помещение, не украшенное лезвиями и гротескными досками для улик. Единственной вещью, украшавшей стены, были проявочные фотографии. — Почему мы пришли сюда? Она быстро успокаивает его, указывая на стул, стоящий в центре комнаты. Он не тратит времени даром, засыпая ее вопросами. — Уэнсдей, серьезно. Мы не должны быть здесь, что мы тут делаем? Он застигнут врасплох, когда она неторопливо заходит за стул, хватаясь за его спинку. Одна ее рука поднимается, и она вытягивает один палец. Подзывая его. Он открывает рот, чтобы заговорить, но она опережает его. — Ксавье — выдыхает она, повышая голос к концу. Святое дерьмо, она только что простонала его имя? Что, черт возьми, происходит? Его сердцебиение снова начинает ускоряться, и он движется навстречу ей, в центр комнаты. Стоя под ним, она убирает руки со стула, чтобы дотянуться и схватить его за плечи, быстро разворачивая его и заставляя опуститься на стул. Это было не так уж трудно, теперь он был полностью податливым. Когда он двигается вперед, последнее, чего он ожидает, это чтобы она скользнула к нему на колени, обхватив его бедрами с обеих сторон. Он не делает никаких движений, чтобы возразить, поэтому она продолжает играть с лентой вокруг его воротника, без сомнения, замечая, когда он неизбежно твердеет. — Уэнсдей я… — Что, Ксавье? Она останавливает свое движение, чтобы установить прямой зрительный контакт с ним, отчего его лицо быстро вспыхивает, чему не способствует их близость. Если бы его мозг не превращался в кашу, он был бы рад получить ее пристальное внимание немного больше. — Я не хочу, чтобы тебе было неудобно. Он ерзает под ней, и она мгновенно понимает, что он имеет в виду. — Я действительно не знаю, чего ты хочешь. Ты не должна этого делать. Он первым прерывает контакт, переводя взгляд с ее глаз на свои беспокойные руки. Кстати, с каких это пор он начал это делать? — Ксавье, тебя бы здесь не было, если бы я этого не хотела. Сказав это, она тянется к его затылку, нащупывая резинку для волос. Наклонившись вперед, она прижалась грудью к его груди, и ему показалось, что его щеки пылают. У него возникло растущее желание прикоснуться к одной из них, просто чтобы проверить. Этот момент длился всего лишь мгновение, прежде чем он почувствовал, как его волосы опустились, чтобы приветствовать его шею, и Уэнсдей отстраняется от него. — Так лучше. — Значит, так тебе нравится больше? Мне следует почаще носить волосы распущенными? Не получив ответа, он откидывается назад и позволяет ей продолжать без перерыва, напрягаясь только тогда, когда она вытаскивает ленту из узла и снимает ее, небрежно отбрасывая в сторону. Это происходило на самом деле. Она издает низкое гудение, довольная его реакцией. Старательно медленно Уэнсдей стягивает с него пиджак, позволяя ему поднять руки, чтобы она могла снять его полностью. В отличие от ленты, ей требуется время, чтобы свернуть его, прежде чем положить на землю рядом с ними. «Я очень ценю это чувство» — сказал бы он, но его язвительные ответы могли испортить вечер, а это совсем не то, чего он хочет. Кажется, прошла целая вечность, пока она осторожно расстегивала каждую пуговицу на его рубашке, затрачивая на это столько времени, сколько возможно. Уэнсдей нарочно затягивает, он уверен в этом, но ее мотивы неизвестны, и он не собирается жаловаться на это. После того, как она, наконец, достигает последней кнопки, она резко останавливается, и Ксавье почти скулит от потери контакта. — Успокойся, я еще даже не прикоснулась к тебе. Эти слова должны быть принижающими, но он не может найти места в своем сознании, чтобы беспокоиться о постоянно растущем нетерпении, клубящимся внутри него. — Уэнсдей, пожалуйста… — хнычет он, стыд затопляет его почти сразу. Страстный взгляд ее глаз очень мало помогает в этом. Одним быстрым движением она расстегивает последнюю пуговицу на его рубашке и позволяет ей соскользнуть с его плеч, проводя холодными руками по его груди. Он дрожит, прохладный воздух комнаты никак не помогает от его озноба. Пальцы Уэнсдей мягко обводят его пресс, пробегая по бледной коже. Она явно наслаждается ощущением, как он дрожит под ней, широко раскрыв глаза и пристально наблюдая. — Ты делал восковую эпиляцию? Несмотря на то, что он ожидал этого, вопрос все равно застает его врасплох. — Э-э, да, я имею в виду… я просто чувствую себя лучше, я не знаю, это не так уж и важно… Ксавье быстро замолкает, почти на автопилоте. Если раньше сегодня он продолжил бы разговор (безрезультатно), то теперь он не мог себе представить, как можно пойти против Уэнсдей. Дьявольски ухмыляясь, она опускается вниз, и на секунду его сердце останавливается. Что она делает? Как только ее руки находят пряжку его ремня, он позволяет своим мышцам расслабиться. Она работает умело, тщательно снимая с него каждый предмет одежды. Это почти завораживающее зрелище, пока он не понимает, что она уже расстегнула его парадные брюки, и почти задыхается. Очевидно, Ксавье не очень хорошо скрывает свою первоначальную панику или пульсирующее желание в своих боксерах. Уэнсдей убирает свои руки и кладет их ему на плечи с такой осторожностью, что он думает, что, должно быть, умер и попал на небеса прямо там и тогда. — Ксавье, ты должен сказать мне, если ты этого не хочешь. Я тебя не принуждаю. Ему странно, как внезапно, независимо от того, сколько раз он был с другими, он снова чувствует себя нервным девственником. Может быть, это просто Уэнсдей, что-то в ней есть. — Нет, я… я в порядке. Я хочу этого. Она коротко кивает, держась за пояс его брюк и опуская их, чтобы они оказались вокруг его лодыжек. Колючая сетка ее юбки теперь касается его голых бедер. Это немного ошеломляет, и это все, о чем он когда-либо мог мечтать. Снова опускаясь, она прижимается к его члену, нежно обводя ладонью круги и прослеживая выступающие вены. Он не может ничего поделать, но его глаза закатываются, нижняя губа дрожит. Она продолжает мягко кружить вокруг него, прежде чем остановиться на полпути и встать, отойдя назад. Он вроде как удивлен, но на самом деле не шокирован. Он должен был знать, что на самом деле она его не отпустит. Последнее, что он ожидает, что тогда произойдет, — это то, что она потянется к молнии на спине своего платья, позволяя ткани ослабнуть вокруг нее. Это кажется гораздо более личным, чем когда она раздевала его. Конгломерат тканей упал на темный пол, и красный свет не мог бы отдать ей большего должное. Уэнсдей снова подходит к нему, на этот раз одетая только в простой черный лифчик и трусики в тон. Они не выглядели модно, но она, черт возьми, выглядит великолепно. Ксавье почувствовал, как у него пересохло во рту от этого зрелища. Когда она снова устраивается у него на коленях, ощущение прикосновения кожи к коже вызывает не что иное, как эйфорию. У нее мало тепла тела, но он поглощает все, что может получить, благодаря дистанции, которую она сохраняет между ними. В этом нет ничего личного, верно? Ничего слишком интимного. Теперь, когда вся ненужная одежда сброшена, Уэнсдей, наконец, снова тянется к нему, касаясь пальцами чувствительной кожи вокруг его выпуклости. Она наслаждается тихими звуками, которые вырываются у него, отчаянные и нуждающиеся. Его бедра горят от сдерживания, он изо всех сил старается не прижиматься к ее руке и не казаться слишком нетерпеливым. Однако его мягкая дрожь выдает это еще до того, как это можно было скрыть. В то время как Уэнсдей безжалостно дразнит его, он ерзает руками, чувствуя себя немного неловко. Он должен обнимать ее? Держать себя в руках? Держаться за стул? Это совершенно не похоже на любой другой секс, который у него был раньше, и он полон неуверенности. Конечно, он не мог избежать её пристального взгляда, и она приостанавливает свои движения, чтобы схватить его за запястья, осторожно вытягивая их вперед и кладя одно себе на бедро, а другое на талию. Значит, он должен был обнять ее, отметил он. Ксавье бросает на нее взгляд, мимолетный, но почему-то более красноречивый, чем большинство слов, сказанных им за ночь. Его глаза наполнились эмоциями, самой заметной из которых было желание. Отчаянная нужда. Его глаза сканируют ее лицо в поисках любого признака эмоций, беспорядочно бегая вправо и влево. Уголки ее рта приподнимаются, на них появляется дразнящая ухмылка. При любых других обстоятельствах он прокомментировал бы ее нехарактерное проявление чувств, но рука Уэнсдей, скользнувшая под пояс его боксеров, полностью отвлекает его от любых ненужных замечаний. Поток невнятных проклятий срывается с его губ, и он опускает взгляд на ее руки. Одной удерживает его под тканью, а другой все еще держит резинку, довольно быстро стягивая ее вниз. Холодный воздух, ударяет по его члену, вызывает еще одну дрожь, которая прокатывается по его позвоночнику, тело сотрясается вместе с ним. Она гладит его раз, другой, изгибаясь у самого кончика, а затем отстраняется. Он разочарованно хмурится и снова смотрит на нее. Она определенно красива. Хотя его здравый смысл затуманен текущей ситуацией и его эмоциями, Ксавье думает, что, возможно, он действительно любит ее. Одним быстрым движением Уэнсдей приподнимает бедра и сдвигает трусики в сторону, решив смотреть ему прямо в глаза. Когда она опускается на него, они одновременно ахают. Уэнсдей — от нового и странного ощущения, а Ксавье — от всепоглощающего удовольствия. Будь то из-за боли от потери девственности или из-за решимости тянуть с этим, Уэнсдей задает мучительно медленный темп. Ощущение чего-то внутри неё странное, как бы сильно она этого ни хотела. Ей требуется вся ее сила воли, чтобы не издавать смущающе высоких звуков, вместо этого предпочитая задержать дыхание. Она приподнимается и снова опускается, все время кружа бедрами. Его бедра быстро подрагивают под ней, но она не обращает на него внимания, хотя и разочаровывается от потери его рук, когда он убирает их с ее боков. В ее движениях есть ритм, и она сосредоточена именно на нем. Сосредоточилась она или нет, она не может не заметить, что Ксавье притих. Прошло какое-то время, может быть, 5-8 минут, с тех пор, как она начала приставать к нему. Для такого красноречивого человека, каким он был, это вызывает у нее беспокойство. Что бы она ни ожидала увидеть, это было не то зрелище, которое ее ожидало. Ксавье, со слезами на глазах, хнычет в свою руку, глаза красные и опухшие. Она почти сразу останавливается, готовая уйти, если понадобится. Его свободная рука находит путь к ее плечу, удерживая ее на месте. — Уэнсдей — я в порядке, все в порядке — бормочет он, явно пытаясь не дать своему голосу сорваться. Он оглядывается по сторонам, уставившись на что угодно, только не на нее. Она хмурит брови и недоверчиво смотрит на него, явно не убежденная. — Что случилось? Ты должен сказать мне, если хочешь остановиться. Его глаза слегка расширяются, и он почти сразу же качает головой. — Нет, нет. Не то чтобы, нет, я просто… Не умею выражать такие чувства, я не расстроен или что-то в этом роде… — он смущенно замолкает. Он снова встречается с ней взглядом, и она продолжает, все в том же медленном темпе, что и раньше. Ксавье чувствует, как его глаза закатываются обратно в череп, экстаз волнами прокатывается по его телу. Это становится уже слишком, скоро ей придется его прикончить. Решив сделать смелый шаг, он наклоняется вперед и кладет голову ей на правое плечо, все еще держа ее левое дрожащей рукой. Удивительно, но она позволяет себе это, заходя так далеко, что обнимает его одной рукой, даже если это просто для того, чтобы успокоиться. — Я, черт, Уэнсдей, пожалуйста, позволь мне… — Позволить тебе что, Ксавье? Чего ты хочешь? Он прижимается к изгибу ее шеи, тихо постанывая. –Ты знаешь. — Я знаю — отвечает она, самодовольное выражение появляется на ее лице. — Не заставляй меня говорить это — умоляет он, его лицо пылает. Она чуть не рассмеялась вслух, о, как все изменилось. — Нет, давай, скажи это. У него вырывается расстроенный звук. Он чувствует себя абсолютно жалким и, вероятно, выглядит так же. Прижимаясь своей грудью к ее груди, приятно холодной, он обретает самообладание, чтобы, черт возьми, почти умолять Уэнсдей о его освобождении. Дрожащим голосом он начинает: — Уэнсдей, пожалуйста… пожалуйста, дай мне кончить, пожалуйста — возможно, это самый унизительный момент в его жизни. К счастью для него, Уэнсдей проявляет столько жалости, сколько может. Схватив его за подбородок и отталкивая назад, чтобы она могла видеть выражение его лица, Уэнсдей набирает темп, наслаждаясь хриплыми стонами, исходящими от Ксавье. Когда Ксавье, наконец, начинает кончать, он запрокидывает голову и вскрикивает, бёдра Уэнсдей дрожат, когда она тоже достигает кульминации, тихо постанывая с зажмуренными глазами. Собираясь встать, Уэнсдей почти скулит от потери контакта, когда он выскальзывает из нее, его сперма неуклонно вытекает из нее. Это отвратительно, и ее беспокоит то, насколько привлекательной она это находит. Она быстро пересекает комнату, не обращая внимания на истощенного Ксавье, все еще висящего на стуле в центре комнаты. Залезая в карман платья, она находит то, что ей было нужно, — черный носовой платок. Она возвращается к Ксавье, тяжело дыша, как будто он только что пробежал марафон. — Я надеюсь, ты не ожидал, что это будет обычным. — Нет, никогда — отвечает он, когда Уэнсдей вытирает его лоб, очищая его с нежностью, которую он никогда бы не предположил. — Хорошо. Все еще измученный, он умудряется задать единственный вопрос, который вертелся у него в голове с тех пор, как она затащила его в эту комнату. — Эй, в любом случае, что привело к этому? Она смотрит на него бесстрастно, но вопросительно. — Что? Легкое прикосновение носового платка к его, теперь уже чувствительной, коже заставляет его снова вздрогнуть. –Я имею в виду, почему ты вдруг заинтересовалась мной? Он смеется, но в этом нет ничего смешного. Скорее нервная реакция. — Мне нужно было понять, не скрываешь ли ты чего-нибудь. Ах, он должен был знать, что это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Ткань промокает его под глазами, впитывая любые случайные слезы, которые упали, пока он обдумывает то, что она только что сказала. — …И мне было любопытно. У меня никогда не было полового акта, и, похоже, это полезная информация. — Она отходит от него, начиная надевать платье, и он тоже начинает одеваться. Его конечности болят, и сон, который он мог бы получить после этого, был бы чудесным. Независимо от того, что он скажет, Ксавье знает, что это прозвучит горько. Он бы солгал, если бы сказал, что ее слова не задели его, даже если было очевидно, что у нее были скрытые мотивы. — Мне кажется, Тайлер скоро начнет тебя искать. Тебе лучше поторопиться, Уэнсдей. Она поворачивается, чтобы посмотреть на него, прежде чем застегнуть молнию на спине своего платья, повернуться и уйти. Тайлер. Верно, у нее было свидание с Тайлером. «И она трахнула тебя», — прошептал голос в его голове. В любом случае, слушать это было бесполезно. Это только заставило бы его желать того, чего он не мог иметь, точно так же, как он делал это сейчас. Он на мгновение задумывается, мог бы Тайлер любить ее так, как мог бы он, относиться к ней так хорошо, как только мог. Черт, он мог бы сделать все, что мог Тайлер, и даже больше, но это никогда бы не сработало. Она не хотела его таким, о чем свидетельствовали все их прошлые встречи. Теперь, полностью одетый, он выходит из фотолаборатории. Цвет, даже просто ночной, резко контрастирует с красным светом, к которому привыкли его глаза. Это дезориентирует его, когда он, спотыкаясь, идет по коридорам и возвращается в танец. Яркий свет и какофония звуков обрушиваются на него, как грузовик. Неважно, он все равно не стал бы танцевать. Спрятавшись в более тихом уголке бального зала, Ксавье не может не смотреть на Уэнсдей. Наблюдайте, как она танцует с Тайлером, наблюдайте, как он обнимает ее, наблюдайте, как они разговаривают с другими. Конечно, он всего лишь ее маленький эксперимент. Кем еще он мог быть? Находиться там более утомительно, чем секс, и он не хочет признавать негодование глубоко внутри себя. Итак, он уходит. Никто и глазом не моргнул. У него было бы больше энергии, чтобы расстраиваться из-за этого утром. А пока он падает на свою кровать и засыпает мертвым сном.