Бесконечный август

Дни катились быстро, как с горочки. С вечера за ужином баба Клава давала своим «квартирантам», как она их ласково называла, задание на завтра. В хозяйстве мужские руки требовались буквально на каждом углу, и ребята с утра принимались носить, возить, копать, таскать, чинить и до самого обеда у них не было свободной минуты. Зато каждый раз работы было ровно столько, чтобы управиться до обеда, а после они были предоставлены сами себе. Ходили на рыбалку, купались в реке, раздобыли 2 старых скрипучих велика и гоняли на них по округе. Раз съездили на автобусе до райцентра, купили Тяню удочку, а то он скучал, пока Шань таскал окушков и плотву в заводи. Копать червей на скотном дворе Тяню не понравилось – густой запах навоза и собственно, процесс добывания наживки показался ему за гранью отвратности, но потом он увидел пасущихся поодаль лошадей, и его глаза загорелись. Лошадей Тянь любил, и, хотя скотный двор был мало похож на сияющий конно-спортивный клуб, в котором он занимался в детстве, за полторашку жигулевского из местного сельпо Шаню удалось договориться со сторожем Васей, чтобы взять «напрокат» двух коников. Сам Шань лошадей побаивался, и ездить на них не умел. Пришел черед Тяня с незлыми подколками помогать ему забраться в седло, и учить как подтянуть подпругу, держать поводья и командовать лошадью. Сперва рыжик заметно нервничал, но смирная лошадка с удовольствием хрустела морковкой с огорода бабы Клавы, а после послушно шла за крупным мерином, на котором ехал чуть впереди Тянь, и рыжий невольно залюбовался тем, как тот уверенно держится в седле, хлопая по бокам своего мерина, чтобы ускорил шаг до трусцы. Они проехались вокруг деревни, заглянули к старой разрушенной мельнице, и вернули лошадок Васе без особых приключений. Так у них появилось ещё одно занятие на «свободное время», а у Тяня шанс легально пощупать рыжика, помогая ему забраться в седло и потом спуститься, на секунды дольше, чем нужно, придерживая за руку и подставляя плечо под твердую ладонь. План Шаня воплотился с блеском – к вечеру у них не оставалось сил на сколько-то осмысленную активность. Они приползали к себе на сеновал, и отрубались, не обращая внимания даже на периодически залетающих туда комаров. Тянь вел себя образцово-показательно, работал на совесть, хотя и не бросил свои вечные шуточки, и периодически закидывал руку на шею, а иногда залипал на самых обыденных вещах: как Шань занимался работой в саду или огороде, как колол дрова, как пил воду у колодца. Стоял теплый летний вечер, баба Клава и квартиранты собрались в горнице за столом, покрытым клетчатой клеенкой в ромашках за поздним ужином, приготовленным с участием Шаня, который с удовольствием помогал бабе Клаве кашеварить. Кроме печки в доме конечно была газовая плитка на 2 комфорки для прозаичных задач – чайник вскипятить, яичницу пожарить, разогреть что-то. А вот готовить основные блюда баба Клава предпочитала по-старинке в печи и только сама. К печи даже Шаня не подпускали, а уж тем более Тяня, но подготовку ингредиентов простых вкусных блюд баба Клава Шаню доверяла. Тяню оставалось только надергать в огороде лук и редис, что-то помыть, принести воду, вылить помои. Они пекли пирожки, варили каши, щи, борщи в больших кастрюлях, и Тянь чувствовал, что несмотря на активные дни потихоньку набирает вес, но это его не пугало. Ради стряпни, к которой Шань приложил руку, он был готов к потере идеальной фигуры, тем более что и сам Шань потихоньку терял свою нездоровую худобу, но у него всё скорее уходило в мышцы, чем в жирок. Сегодня баба Клава была в хорошем настроении, после ужина достала из буфета штоф с брусничной настойкой и разлила по высоким рюмкам. - Завтрева на вечер ничего не думайте, баня будет. С утра воды в бане нальёте, а уж я натоплю как следует, да веничков березовых наломаю – сообщила она мимоходом. До этого ребята довольствовались садовым душем с выкрашенной в черный цвет бочкой, вода в котором при хорошей погоде прогревалась до терпимого, а при похолодании приходилось мыться, отбивая зубами чечетку. «Хлопнув по рюмочке», потом по второй, все пришли в умиротворенное состояние. Баба Клава разрешила взять со стены висящую на широкой ленте гитару своего покойного супруга, которую ревностно хранила. Шань как смог настроил инструмент, и тихонько перебирал струны, решив сыграть мелодию, недавно выученную в городе. Песня была на английском, слов он не знал, зато их знал Тянь, который начал негромко петь. Его голос вплетался в гитарные переборы, и это было так красиво, что баба Клава даже пустила скупую слезу, заслушавшись у окошка, подперев голову рукой. Выйдя на воздух, парни остановились, пока Тянь перекурит перед сном. Вообще здесь ему практически не хотелось курить, привезенный с собой блок, который в городе растворился бы в мановение ока, здесь и не думал заканчиваться. И всё же вечером, под усыпанным звездами небом, прежде, чем отравляться спать, он обязательно курил, напоминая себе, что лето не вечно, и где-то там остался город и все его проблемы. Тем острее чувствовалось происходящее, и каждый день обретал большую ценность и смысл. Завтрашним утром они, как и было велено, отправились на колодец, благо у бабы Клавы имелось благо цивилизации типа «погружной насос». Поэтому чтобы обеспечить баню водой нужно было всего-то подключить и протянуть гибкие шланги, включить насос и следить за наполнением баков, а также принести березовых дров с поленницы. Управились быстро, но тут у бабы Клавы нашлись ещё поручения, благодаря которым Тянь выучил на русском выражение «ебучая картошка» и узнал, что за тварь колорадский жук. День клонился к вечеру, когда баба Клава позвала их наконец-то мыться. Вытащив из сумки чистое бельё и мыльно-рыльные, парни пришли в баню. Раздеваясь в предбаннике, Шань неожиданно замялся, стоит ли снимать трусы… Тянь такими мыслями не страдал, быстро скинул всё и протопал в парилку, усевшись в углу и блаженно вытянув свои длинные ноги. Поколебавшись, Шань тоже стянул бельё, но обернул бедра коротким полотенцем, шагнул в горячую баню и сходу занялся делом, наливая кипяток в эмалированные тазики, выдав Тяню мочалку и мыло, на ходу поясняя, что душ не предусмотрен, вот те шайка и ковшик, ни в чем себе не отказывай. Однако, мыться в полотенце оказалось неудобно, и его всё же пришлось оставить на скамейке. Впрочем, потихоньку он расслабился, и даже помог Тяню сполоснуть волосы, потер спинку, и только мимоходом удивился, чего это тот упорно не поворачивается к Шаню лицом, перемещаясь по бане исключительно спиной к нему. Конечно, профессиональным банщиком Шань не был, но отпустить друга, не попарив хоть как, он не мог, поэтому указал Тяню на полог, застеленный простыней и велел ложиться, поддав ароматного пара, плеснув на каменку хвойный отвар, и достал распаренные веники из тазика с кипятком. От души похлопав по спине, ногам, и даже чуть-чуть по жопе, не без некоторого мстительного удовольствия, скомандовал переворачиваться. Когда Тянь не отреагировал, очевидно напрягшись, Шань повторил: - Да чо ты мнешься, поворачивайся говорю, я аккуратно, не зверь же… Тянь послушался. Лучше бы он этого не делал. Потому что к зрелищу его вставшего члена и совершенно пьяных темных глаз Шань готов не был. Говорить что-либо казалось лишним, да и что тут скажешь-то, когда… Шань молча развернулся, вернул в таз веники, полил себя из тазика прохладной водой и вышел. Оделся на автомате, в голове было совершенно пусто, и побрел куда-то по тропинкам. Вышел к поленнице и сел, прислонившись спиной к торчащим поленьям, даже не ощущая неудобства. Один за другим в голове начинали рождаться вопросы, настойчивые, как мошки, бьющиеся в стекло лампы. Почему так? Давно это? И как теперь? Так это были не шутки? Он хочет меня вот прямо в этом смысле? Ни на один из них у него не было ответа. Вот и подружили. Так ничего и не решив, Шань вернулся в дом, где баба Клава уже заварила иван-чай и достала бублики и малиновое варенье. Тянь был там, притихший, и искоса поглядывающий на Шаня, но не делающий попыток заговорить. Баба Клава списала их состояние на разморенность после бани, напоила чаем и отправила спать пораньше. Так же молча Шань дождался, пока Тянь покурит, вместе пошли на сеновал и легли, спиной друг к другу, не проронив ни слова. Когда каждый из них заснул, и о чем они думали этой ночью под тихий шепот начавшего накрапывать мелкого дождика – осталось при них.