Чтобы жить

Patrick Watson — Lighthouse When to find you in the backyard Пока я ищу тебя на заднем дворе, Hiding behind our busy lives А ты прячешься за суетой жизни, Dreaming of a lighthouse in the woods Я мечтаю о маяке в лесу, To help us get back into the world Чей мягкий свет укажет нам обратный путь в мир.

      Он пришёл сюда впервые, проснувшись от кошмара. Вскочил с кровати задыхаясь, натянул сюртук от формы прямо поверх пижамы и спешно спустился в лазарет. Он даже не знал, может ли просто так, без предупреждения врываться, но всё равно проскользнул в комнату, чтобы затем нерешительно замереть на пороге.       Там, в палате, практически в полной темноте, стояла всего одна кровать. Как заворожённый, он слушал глубокое дыхание лежащей на ней девушки. Её губы были плотно сжаты, рыжая коса растрепалась, словно она тоже ворочалась от каких-то неприятных видений. Но самым главным было одно: она дышала.       — Макс?       Почти каждое событие в истории с поиском осколков Антареса походило на страшный сон. Чего только стоила встреча с отцом. Но кровавые пятна на форме Ханны, тело Пабло в десятках ужасных рук, и прерывистое дыхание умирающей Сары стали его персональным Адом. Даже когда всё успокоилось, Макс не мог перестать вспоминать случившееся. Просыпаясь с криком, прекратить смотреть в потолок по несколько часов и думать, можно ли тогда было поступить иначе.       Ханна чуть не умерла из-за Макса Антареса, но сейчас была здорова и тепло улыбалась при встрече.       Пабло умер из-за Сары.       А сама Сара зависла где-то между, спасая его и Верховного, и Макс не мог заставить себя жить обычной жизнью, пока она ею не жила.       — Всё в порядке. — примирительно улыбнулась ему Ламия, — ты можешь её навещать. Сюда всё равно…       …никто больше не ходил. Лев была отличным протектором, но ровно настолько же и неприятным человеком для окружающих. Обдумывая случившееся, Макс и сам сразу затруднялся сказать, как к ней относиться.       Когда Близнецы вышла, он ещё немного потоптался на пороге, прислушиваясь к глубокому дыханию, и покинул комнату. Находиться в её палате было как-то неловко. Он будто бы сомневался, хотела ли Сара его видеть.       Но однажды Макс вернулся.       В этот день Лев должна была начать работать как Смотритель, но вместо неё кабинет был занят Девой. Видя, как Ханна приступает к своим обязанностям, Макс ощутил удушающий приступ вины. Прошло больше полугода, а девушка так и не проснулась. А если бы они не успели спасти и Ханну?       И тогда он вновь оказался на пороге полупустой палаты. Время там будто бы остановилось — всё тот же приглушённый свет, всё та же Сара с косой на плече и плотно сомкнутыми губами. Пока он жил, она лежала здесь, потерявшись где-то в недрах своей души.       — Привет. Я… вот решил зайти, — еле выдавил он из себя. — Не знаю, слышишь ты меня или нет — мы просто вообще не понимаем, что с тобой происходит. Прости. И за то, что не можем тебя спасти, и за то, что так и не поблагодарил тебя.       Макс приблизился к кровати, присаживаясь на стоящий рядом стул. Отсюда было лучше видно Сару, и он с грустью отметил, какой бледной и худой она стала за эти месяцы.       — Спасибо тебе. Я знаю, что ты спасала Антареса, а не меня, но я тоже тебе очень благодарен, — он замолчал, разглядывая свои руки и тщательно пытаясь подобрать слова. — Ты очень сильная. Даже без этого дурацкого кольца. Не думаю, что смог бы так быстро сориентироваться тогда, а ты смогла и сохранила мне жизнь. Я… вообще часто думаю, как бы поступил тогда, окажись на твоём месте. Смог бы так смело пожертвовать собой ради Антареса?       Он погрузился в молчание, вновь переживая те события.       — Я приду еще раз. Не оставлю тебя. Я же обещал. ***       Он завёл привычку заходить пару раз в неделю, садиться на стул и что-то рассказывать. Про успехи в тренировках («когда-нибудь я смогу победить тебя в спарринге, только очнись, пожалуйста»), про дурацкие шутки Дана («я не знаю, было бы тебе смешно… честно говоря, нам всем только через раз смешно, но это надо слышать»), про тягости жизни со звёздным эфиром («я тебе сейчас говорю, но потом точно никогда не скажу — вдруг опять защищать кинешься»), про Фри, Стефа, маму… Макс приходил, говорил обо всём на свете и внимательно слушал чужое дыхание.       Как жаль, что это единственное, что Сара могла сказать в ответ.       — Ты просто устала и решила отдохнуть на все годы? — однажды пошутил он, искусственно приободрённый голос эхом разнёсся по палате.       Было странно сидеть и говорить с тем, кто не может ответить, но Макс приходил снова и снова, вываливая на Сару свои потоки мыслей. Отчасти это стало чем-то вроде терапии. Он старался представлять перед собой девушку из воспоминаний, со старой фотографии в комнате отдыха. Ту Сару, которая уже стала протектором, но ещё не надела кольцо.       Когда разговаривать не хотелось, он брал с собой книгу. Обычно Макс приносил что-то приключенческое или фэнтезийное — за несколько месяцев в палате вслух были прочитаны «Дети капитана Гранта» (да, он выбрал из-за фамилии), «Двадцать тысяч льё под водой» и «Таинственный остров». Потом он перешёл на более современные книги. Так Сара, сама того не ведая, познакомилась с творчеством Терри Пратчетта.       — Думаю, тебе бы понравилось, — говорил он, открывая очередной том.       Читать получалось мало. Выматывающие задания и желание узнать больше о своей природе практически не оставляли сил ни на что, кроме как бессильно рухнуть в палате и сказать что-то вроде «привет, Сара, я чуть не умер».       Иногда, после особенно тяжёлых вылазок, когда Макс проводил вечера за фильмом с Фри или бездельничал со Стефаном, ему приходила в голову мысль, что Сара не просыпалась, потому что думала, что её никто не ждёт здесь. Это были глупые, какие-то слишком сентиментальные размышления, но, когда единственное, что раз за разом спасает тебя от истерики и саморазрушения — это плечо друга, начинаешь по-особому ценить людей вокруг.       У Льва их не водилось. Её идеальной продуктивной версии они и не были нужны, но самым страшным было то, что внутри Железной Девы всё ещё оставалась Сара, которая всё понимала и чувствовала. И долгие годы где-то глубоко внутри хранила всех своих демонов, варилась в этих ужасах в одиночку.       Наверное, поэтому Макс сюда и приходил. Не одно чувство вины гнало его в одинокую палату Лазарета. С каждым моментом, проведённым у чужой постели, Макс всё крепче утверждался в одной мысли: Сара заслуживала большего, чего бы там она себе сама не напридумывала. Слишком много она отдала Свету (буквально всю себя), и слишком мало она получила взамен.       Кроме Макса здесь из посторонних никто и не появлялся. Только Ламия и кометы. Близнецы заглядывала раз в сутки, критично осматривала больную, разговаривала с кометами и качала головой. Смотреть на это долго он не мог, и поэтому старался сразу же убраться из палаты, как только сюда заходила Ламия. Дело было не в ней самой — о, Близнецы была чудесной — а в ощущении безнадёжности, накатывающей на Макса каждый раз, когда она хмурила брови над кроватью Сары.       — Почему же ты не просыпаешься? — как-то раз отчаянно спросил Макс. — Что мне сделать?       Он держал холодную ладонь в своих руках, от пшеничного поля в её душе веяло страхом и одиночеством. Тупое ощущение собственного бессилия ломало не хуже, чем фокусы с осколками души. Вина медленно подъедала Макса изнутри, одновременно порождая что-то вроде нежности по отношению к почти незнакомому человеку.       Вот тебе и борьба за Свет. Девушка, которая обменяла все радости жизни на благое дело, лежала в пустой палате в полном одиночестве. Если бы Макс не познакомился с той, другой Сарой, стал ли он приходить сюда?       Разглядывая ладони в сетке шрамов, он думал, что ей просто обязательно надо проснуться.       Чтобы по-настоящему начать жить.