Будь мы богами...

      ༄༄༄       Никогда в жизни на меня не обращали столько внимания, и очевидно, для этого самого внимания я не создан.       Ловить на себе чужие взгляды мне не нравится.       Это неприятно.       Нелепо.       «Ненавижу их».       Даже в столь ранний час, когда люди только начинают стекаться на улицы, открывая магазины или же заглядывая в те, что уже открылись, каждый, похоже, считает своим долгом на меня посмотреть.       Некоторые искренне обеспокоены при виде меня в компании двух коррехидоров с каменными, как у инквизиторов, рожами. Другие качают головами, до наглости громко перешёптываясь о том, что я получаю по заслугам…       Откуда им вообще знать о моих заслугах?       А некоторые — в основном дети, лениво плетущиеся в школу, — просто в открытую пялятся с сияющими от любопытства глазами.       Однако для всех них я словно экспонат на выставке. Их взгляды блуждают по мне, изучая цепко, придирчиво и со всех ракурсов. Заставляют меня чувствовать себя прокажённым. «Хватит смотреть!»       Силясь отвлечься, я начинаю раздумывать, успел ли уже Кофи добраться до дома. Рассказал обо всём Кайлу? Тот разозлился? Испугался?.. Хотя для него ведь не существует нерешаемых проблем, а значит, старший брат, скорее всего, лишь рассмеялся, когда услышал, что я опять вляпался в неприятности. «Младший братик, — всегда говорит он, улыбаясь, — синоним катастрофе».       Тогда он уже придумал, как меня вызволить, и спешит на помощь?       Надеюсь только, что Кофи не разбудил наших мам. Те не знают, что мы тырим ауру у шаманов; мамам не следует говорить, что ты нарушаешь закон.       Однако теперь я не могу и не представлять, как ма, обо всём узнав, прибежит крича и ругаясь, собирая ещё больше пытливых зевак. Заставит меня краснеть, позоря перед всем городом, пока отчитывает как первоклашку и ворчит, что во всём этом виновато плохое влияние отца. «Говорила я, — скажет, — нечего ему брать тебя с собой в командировки в Сент-Дактальон, когда ты был маленьким, Еля. Этот город прогнил от преступности насквозь!»       Я зажмуриваюсь на миг, прогоняя эту мысль, но один из близнецов-патрульных тут же тычет меня в спину, подгоняя, и приходится снова открыть глаза, чтобы не споткнуться.       Видимо, патрульным тоже не по вкусу чужое внимание.       Оставив косые, пыльные дороги позади, мы вскоре приближаемся к высоченным каменным воротам Тик’аля, на которых с обеих сторон выгравированы затейливые узоры в виде мифических птиц. Они кажутся зловеще реалистичными среди теней восходящего солнца.       «Сбежать из шаманского логова только для того, чтобы вернуться в него в тот же день», — сам в себе разочаровываюсь. И впрямь синоним катастрофе.       Насколько мне известно, ворота никогда не закрывают. Может, они уже и не функционируют, служат лишь для демонстрации силы и таланта древних мастеров.       Люди же здесь, наоборот, спешат. Те, кто работают в храмах, садах и библиотеках на шаманской территории, однако сами не являются магами, не имеют права жить на священной земле, так что им приходится постоянно ходить туда-обратно.       Ведущие меня Близнец и Близняшка обмениваются парой фраз с проверяющим документы у ворот стражником; мужчина с жиденькими усиками пристально смотрит на меня долгое, подозрительное мгновение, а затем подходит, чтобы обыскать.       — Ай-й… — Невольно морщусь, когда его грубые ручищи хлопают меня по нагрудному карману. Прямо по тому месту, которым я ударился о землю меньше часа назад и где явно зреет синяк.       Не обращая внимания на мои возмущения, усач вытаскивает из другого моего кармана золотые часы.       — Не работают, — заявляет он, встряхнув их.       «Прямо как твои извилины».       — Знаю. — Карманные часы старые, принадлежали ещё моему прадеду. Это семейная реликвия, которую я ношу с собой как талисман на удачу, не более. Конечно, они не работают.       В конечном итоге вернув мне часы и конфисковав перочинный ножик, стражник, кажется, остаётся доволен, и патрульные ведут меня за ворота.       — Уже струхнул? — усмехается Близнец, голос у него теперь звучит раздражающе самодовольно. Его сестра тоже ухмыляется, прежде чем уйти прочь на поиски кого бы там ни было, кто должен меня допрашивать.       Игнорируя назойливую тревогу, свербящую в мыслях, как комариный писк, я заставляю себя покоситься на Близнеца с такой беспечностью, какую только могу изобразить на лице.       — Не дождётесь.       Знаю я, как это работает: мне начнут угрожать, попытаются запугать, чтобы заставить признаться в преступлении. Близнецам награда. Мне наказание. Но неужели они считают, что мы с братьями не продумали всё прежде, чем рисковать жизнями? Если я не признаю вину, меня и наказать не смогут. Единственная улика — пузырёк с аурой — уничтожена, и даже если пойдут собирать осколки, на них нет отпечатков моих пальцев. Ни-че-го.       Остаётся лишь моё слово против слова двух рыжих коррехидоров. «Посмотрим, кто сдастся первым».       Близнец ничего больше не говорит. Лишь больно хватает меня за локоть и ведёт дальше, через площадь, которая расположена за воротами. И когда он дёргает меня ближе к себе, я понимаю, что от его формы разит потом так жутко… меня чуть не выворачивает. «День становится всё хуже и хуже. За что мне всё это?»       Площадь впереди огромная, выложенная ровненькой, чистой плиткой и с миролюбиво журчащим фонтаном по центру, который, правда, наполнен обычной, радужно переливающейся на солнце водой, не аурой.       Дальше же высится Великий Храм, он же Святилище Подлунной Радуги и пристанище императрицы Иш-Чель, наследницы одноимённой шаманской богини, покровительствующей плодородию, свету и тайнам мироздания, — ну или многие в эту ерунду верят. Белеющие стены, резные колонны раза в четыре выше меня, аркады и балюстрады… И бесчисленные арки, соединяющие хитросплетение балконов, переходов и этажей. Подёрнутое лёгким туманом зари, всё выглядит розовато-иллюзорным. Чарующим и устрашающим своими масштабами враз. Великолепно. Но и таинственно, а значит, опасно.       Тик’аль был построен сотни, если не тысячи, лет назад. Всевластными шаманами, как говорят, которые с помощью своих заклятий даже в далёком прошлом могли путешествовать по всему миру, набираться опыта и находить лучшие материалы. Взяв самое-самое — по их мнению — из архитектуры различных народов и эпох, они возвели эклектичный каменный лабиринт, город храмов, доживший до наших дней благодаря магии.       «Давно уже должен был стать музеем», — циничная мысль.       Но если мы идём прямо в Храм…       «Меня что, ведут прямо к императрице?» — Страх начинает теребить сердце. Отчего-то я думал, что меня утащат в какой-нибудь подвал, за потайную дверцу, в тюремную камеру для допроса, а может, и пыток, но Близнец волочёт меня прямиком к громадным дверям центрального входа в Великий Храм. Говорят, императрица способна читать чужие мысли, она же раскусит меня за секунду! И тогда я точно исчезну, прям как тот несчастный контрабандист, которого поймали в последний раз.       Однако мы не идём к императрице. По крайней мере, пока.       Близнец лишь заводит меня в главный зал Храма, откуда в разные стороны тянутся белые коридоры и лестницы.       Затмевая на время страх, удивление застаёт меня тут врасплох.       Я бывал в Тик’але прежде — на площади снаружи, когда та была набита людьми и киосками с карамельными фруктами во время сезонных фестивалей, — но никогда прежде мне не выпадал шанс увидеть Храм изнутри. Он гигантский и… пустой.       Как отполированная пещера.       Передо мной предстаёт просторный холл, украшенный лишь эхом наших шагов, несколькими вазами с цветами по углам и аурными светильниками над головой, в которых мечется иссиня-чёрное пламя, испускающее яркий, но призрачно-холодный свет. Ни единого кресла, чтобы сесть и передохнуть. Никакого декора на стенах, помимо старинных барельефов с изображениями богов и вымышленных животных. Никаких ковров или штор, чтобы создать атмосферу тепла и уюта.       «Разве шаманам не хочется уюта? Или их боги презирают роскошь?» — понимаю вдруг, что о том, как на самом деле ведут свою жизнь колдуны, я знаю совсем немного. Как же мне тогда притворяться одним из них?       Через пару минут, полных тревог и сомнений, возвращается Близняшка, подходя к нам в компании другого мужчины. Форма у того свежая и отглаженная, так что, видимо, он их командир, который может себе позволить просиживать дни в кабинете.       — Этот, что ли? — спрашивает он, глядя на меня сверху вниз с выражением лица, не выказывающим ровным счётом никаких эмоций. Когда Близняшка кивает, он вздёргивает подбородок. — Ведите наверх. — И уходит.       — А что наверху? — уточняю я. Неопределённость пугает меня всё больше.       Никто мне не отвечает.       Второй этаж выглядит чуть более оживлённо. Тут уже нет грандиозных холлов, вместо них человеческого размера коридорчики и длинные галереи, по-прежнему без украшений, однако кишащие шаманами, расхаживающими по своим делам, какие бы они у них ни были.       Шамана вычислить нетрудно: в отличие от людей в Кабракане, они не носят амулеты для использования магии, а ещё большинство из них одеты в вычурные мантии, больше похожие на приталенные, зашнурованные лентами халаты ярких цветов. Знаю, это традиционные наряды, которые шаманы носили со времён эры богов, чтобы подчеркнуть своё великое происхождение, но теперь… выглядит вычурно. Малодушно. Просто позёрство, особенно учитывая, что у многих из-под этих мантий торчат футболки и треники.       Добравшись до конца очередного коридора, мы с моей злосчастной свитой входим в какой-то вестибюль. К моему маломальскому облегчению, тут есть скамейка у окна, а значит, смогу хотя бы вытянуть уже гудящие от хождения ноги.       Пихнув меня на скамейку, Близнец снимает наручники с одного из моих запястий, но тут же защёлкивает браслет на ручке скамьи.       — А? Я не настолько опасен, чтоб меня держать на привязи. — Виляю рукой, проверяя, насколько крепок металл, и обруч больно впивается в кожу. Сломать не удастся.       — Ты сам попросил привести тебя к шаманам, помнишь? — спрашивает Близняшка, стоя в шаге от меня и непринуждённо поправляя выбившуюся из пучка прядь волос. — Здесь только так.       — А если мне в туалет приспичит?       — Потерпишь. И отдай своё аурное кольцо.       Опешив, в первый миг я немо таращусь на неё. «Кольцо? Отдать? Но это же всё, что у меня есть. Без ауры, что в его камне, я не только не смогу телепортировать, но и сообщение Кофи мне не отправить — не спросить, почему их с Кайлом до сих пор нет!»       И, что самое ужасное, аурные кольца служат нам паспортами — информация зашифрована в драгоценный камень. Если проверят кольцо, узнают и моё имя, и адрес, и все-все мои прошлые шалости, включая тот глупый день в школе, когда я спёр ключи и влез в кабинет директора. Детская кража меня не украсит.       «Идиот. Надо было выкинуть вместе с перчаткой». — Но ссориться с солдатами себе же дороже, так что я нехотя снимаю кольцо и протягиваю буравящей меня взглядом Близняшке. Камешек в перстне грустно поблёскивает за миг до того, как исчезнуть в её сжавшейся ладони.       Не сказав больше ни слова, патрульные уходят, закрывая за собой вестибюльные двери, и я внезапно оказываюсь совсем один.       Один в месте, кишащем врагами.              ༄༄༄       Мне хотелось, чтобы меня оставили в покое, однако одиночество теперь и не радует.       Тревога сводит лопатки, нависая надо мной точно грозовая туча, точно момент приближающейся со скоростью грома неизбежной расплаты, гложа, дразня, угрожая, но не рассказывая, когда именно молния ударит меня насмерть, отчего лишь страшнее.       И ударит ли?       Быть может, сейчас-то и следует попытаться улизнуть. Но даже если каким-то чудом мне удастся высвободиться из наручников, у них же теперь есть моё кольцо — и моё имя. Шаманы будут знать, кого искать, так что даже домой идти нельзя.       Наверное, если суметь перебраться и через защитные чары, стоящие вокруг нашего анклава, я мог бы спрятаться где-нибудь за Кабраканом… в другом шаманском поселении на противоположном конце планеты? Или в Сент-Дактальоне.       Однако туда уехал после развода отец, а значит ма тогда взбесится. Скажет, что я предаю её точно как он…       Или я мог бы сбежать в Большой мир, о! В одну из тех стран, населённую олухами, которые уже и не верят в волшебство. «Только вот говорят, что магия там вообще уже и не работает — совсем. Мне тогда что, жить как эти невежды? Тратить время на автомобили, поезда, самолёты, чтобы перемещаться?.. Опять велики? Ну уж нет, фиг».       Кроме того, люди там ненормальные. Слышал, они вечно ссорятся на пустом месте, споря, у кого больше бумажек, которые они называют деньгами. У них в качестве валюты бумага! Нашей валютой является аура, чистая энергия, и с помощью наших гуамансири, — или по-простому аурок, монеток, выточенных из драгоценных камней и заполненных магической энергией, — можно и лампу зажечь, и чайник вскипятить, и портал открыть. А что можно сделать с деньгами из бумаги? «Туалетную бумагу».       Тяжёлые шаги разносятся за дверьми, вырывая меня из мрачных раздумий.       Только теперь я замечаю, что грызу ногти; Кофи б сказал, что у меня стресс, раз я вновь взялся за ногти. «Нет, решено, прибью их с Кайлом, когда они наконец притащат сюда свои ленивые задницы. Где их носит? Вообще-то я и их тут прикрываю!» Если шаманы узнают, что я соврал, моих братьев тоже ведь начнут проверять. Найдут всю ту ауру, что мы украли, все алхимические рецепты…       Двери распахиваются.       В вестибюль входят две пожилые женщины, обе в шаманских одеяниях. Одна из них — высокая, угловатая и угрюмая — даже не смотрит на меня. Другая же, с волосами, бровями и ресницами поразительно белоснежного цвета, одаривает меня изумлённым взглядом, словно я оказавшийся не на своём месте вазон. Начинаю нервничать ещё больше, когда замечаю, что в руке у неё моё кольцо. Женщины пересекают вестибюль, не обронив ни слова, и скрываются за дверью кабинета на другой стороне.       И опять я один.       Однако на этот раз ненадолго.       Через несколько минут дверь кабинета отворяется, из-за неё показываются всё те же две женщины, но теперь в компании невысокого мужчины, которого я узнаю. «Тихон Аргирос, Верховный советник и правая рука Её Величества императрицы Иш-Чель собственной персоной». Плохой знак.       — Елисей Тамм, — произносит советник, читая с золотистого свитка, который держит в одной руке, а в другой тем временем вертит моё кольцо.       Как бы тревожно мне ни было, хочется огрызнуться. Кольца — это же личное! Там вся моя жизнь, блин… А шаманы передают её туда-сюда, словно какую-то безделушку? Драгоценный камень в кольце легонько переливается, когда магия из него тратится на то, чтобы перенести информацию и представить её самопишущимися словами на свитке. — Тут указано, что твоих родителей зовут Далила Тамм и Виктор Яров, верно?       «Какой смысл отрицать факты?»       — Да. — Поднимаюсь на ноги, чтобы оказаться с шаманами лицом к лицу. Наручники унизительно звякают, позволяя мне встать в полный рост, но вот отойти от скамейки дальше, чем на шаг, уже не получается.       Советник кивает.       Понятия не имею, каков он как личность. Я видел его лишь издали на праздничных церемониях несколько раз, но внешне он не особо стар, осанка прямая и крепкая, в коротко стриженной, тёмной бороде едва заметна седина, а глаза смотрят вполне благодушно и отзывчиво, когда в зорких раздумьях изучают слова в свитке.       «Может, мне удастся убедить его в своей правде?» И мантия у него застёгнута, скрывая современную одежду, какая бы ни была снизу, так что выглядит он чтущим традиции, солидным и, как следствие, внушающим уважение — если не считать того, что на его раздобревшем животе эта самая мантия начинает довольно нелепо топорщиться. Но кто из нас не любит поесть?       — Коррехидоры поймали тебя с аурой, это тоже верно? — продолжает советник Аргирос.       Я задумываюсь, а не начать ли отрицать это. Близнецов накажут за ложные обвинения, но я-то буду свободен, так что с чего мне за них переживать? Однако советник, ожидая ответа, переводит глаза на мою куртку, и взглянув вниз, я с ужасом понимаю, что ворот её заляпан аурой. Магия въелась в ткань точно чернила, оставив чёрные, глянцевые брызги. Хорошо хотя бы, что аура жжёт лишь живую плоть, а то продырявила бы и ткань, добравшись до самых моих костей — очевидно, пыталась. «Может, в этом и заключается дело? Может, шаманы вовсе и не живые в душе, поэтому аура их и не калечит в отличие от нас?»       — Верно, — соглашаюсь в итоге.       Может, стоило свалить всё на сбежавшего без моего ве́лика пацана — мол, он и спёр ауру, и меня облил, — но шаманы не станут его искать, уверен. Зачем им какой-то пацан, если уже есть я на привязи? На меня куда проще теперь повесить преступление.       «Тем более, что если начну переигрывать свою же выдумку трижды в час, точно запутаюсь и сам себя сдам с поличным».       — И где ты раздобыл ауру? — спрашивает одна из двух женщин, та, что угрюмая.       «Г-где?» — Я втягиваю носом воздух, мысли начинают метаться в поисках оправдания. У не-шамана нет способа легально заполучить ауру в чистом виде, без монет или амулетов. «Всё заходит слишком далеко…» Потому что у меня теперь остаётся лишь один ответ.       — Я её призвал. — Сердце пропускает удар, когда с языка срывается столь наглая ложь.       Шаманы переглядываются, однако я не могу прочесть скрытый за этими взглядами смысл.       — Как? — настаивает Аргирос.       «Скажи уже правду, — едко нашёптывает подсознание. — Ты обокрал один из их священных фонтанов. Из тебя отвратительный лжец, ты это знаешь — и они знают. Просто насмехаются над тобой».       Или… нет, но у них же нет доказательств! Нужно просто-напросто притворяться, пока сам себе не поверю. Пока братья не придут. В книгах пишут, шаманы призывают колдовскую энергию по велению мысли, из ниоткуда; они чувствуют сверхъестественную силу потустороннего мира, как мы прикосновение ветра, потому что аура течёт в их венах, как кровь в наших. Однако откуда мне знать точный процесс?       «Что ж. Как говорят людишки из Сент-Дактальона, которые верят в единого бога и дьявола, — к чёрту. Раз уж я затеял эту игру, могу сыграть по полной».       — Не знаю, — говорю. — Всё само собой произошло. Я… почувствовал.       И вновь шаманы обмениваются непостижимыми взглядами.       — Среди твоих предков имеются колдуны? — интересуется беловолосая женщина. В отличие от остальных, в голосе у неё проскальзывает искренняя нотка стремления помочь.       — Не знаю. — «Нет».       — Может, тогда ты мог бы продемонстрировать нам свои навыки? Использовать магию без кольца?       Опустив глаза, я качаю головой.       Угрюмая цокает языком, встревая:       — А если мы предоставим тебе ауру, ты хоть сможешь прикоснуться к ней и не обжечься, мальчик мой?       Я тут же вспоминаю о назревающем волдыре от ожога аурой между пальцами, он до сих пор зудит.       — Иногда, — вру, тихо, чтобы голос не дрогнул. Остаётся лишь молиться богам, в которых я не верю, что мои слова звучат достаточно правдоподобно, и эти шаманы не способны читать мысли. — Не могу контролировать, когда это происходит. Меня никто не учил.       Даже чистокровные шаманы тратят целую жизнь на то, чтобы овладеть магией и отточить свои навыки, так что моё враньё должно сработать.       — И ты никогда не задумывался над тем, чтобы найти учителя-шамана?       «Это вопрос с подвохом?» — Всем отлично известно, что каждый, кто обладает хотя бы капелькой волшебных сил, всегда стремится найти учителя. Потому что каждый хочет быть шаманом. Быть сильным. Чтоб тебя, да даже я хотел стать магом в детстве! И это несмотря на то, что все в моей семье их ненавидят и неустанно напоминают мне об этом с малых лет.       В ответ я лишь пожимаю плечами, чтобы не плести больше вранья.       После короткой паузы Угрюмая поворачивается к своим коллегам и говорит быстро и чёрство, и с не особо завуалированной издёвкой:       — Патрульные, что поймали его, утверждают, что видели, как аура коснулась его пальцев, не причинив боли, но кто доверяет словам патрульных? Им платят за то, чтобы наводили порядок, а не думали. Мальчишка, может, вытворил какой-то трюк, чтобы сойти за шамана и избежать наказания за кражу.       — Не существует подобных трюков, — спокойно возражает Беловолосая. — Тут либо магия, либо нет. Будь он простокровным, прикосновение к ауре почти наверняка бы лишило его рассудка. Юноша может оказаться невероятно талантливым, раз умудрился призвать ауру без какой бы то ни было подготовки. Мы не можем позволить ему загубить талант.       — Может взять у него кровь на анализ.       — Анализ ничего не покажет, если его силы до конца не пробудились, — задумчиво замечает советник. — Для начала нужно его испытать. Но чтобы его испытать, нужно его обучить. Только вот кто будет этим заниматься, кто согласится его курировать?       Воцаряется молчание. Затем, упрямо сложив на груди руки, Угрюмая снова окидывает меня с ног до головы презрительным взглядом. Черты лица у неё тонкие и невыразительные, будто ей давно наскучило жить, и лишь чёрные глаза всё так же угрюмо, с сердитым лукавством поблёскивают.       — Ну не можем же мы его отпустить, Тихон, — не сдаётся она. — Тогда каждый, самый плешивый преступник в Кабракане решит, что можно безнаказанно обокрасть императрицу и притвориться шаманом. — Она не далека от истины. — Да и посмотрите на него… — Она вскидывает палец, указывая на мой разбитый висок, которым я ударился, пока боролся с похитителем велика. — Он явно дикий. А что, если учинит разбой в наших сакральных стенах?       — Я не… — «Не учиню ничего». Скорее машинально, чем намеренно, я выставляю свободную от наручника руку, когда палец Угрюмой оказывается нацелен точно на меня, потому что выглядит это так, словно она вот-вот ткнёт меня прямо в и без того ноющую, рассечённую кожу. Или, что ещё хуже, из этого её пальца полыхнёт какое-нибудь колдовское пламя и поджарит мне бровь! Банально чтобы подчеркнуть её шаманское недовольство.       Однако вместо того, чтобы ткнуть или ударить, происходит точно — странно — противоположное. Когда я поднимаю руку, все три шамана в унисон шарахаются от меня, отпрянув, будто я горстью навоза в них швырнул. На их лицах отражается отвращение, скрывшееся долей секунды позже за маской сдержанной снисходительности, но я всё равно успеваю его заметить.       Мне становится не по себе.       С запозданием вспоминаю, что шаманы до фанатизма высоко ценят личное пространство и не приемлют физического контакта. Даже между собой они не жмут руки при встрече, а прикосновение, пусть и случайное, простолюдина как я к шаману будет считаться наигрубейшим из оскорблений. Как плевок в лицо. Или пинок под зад. Нельзя трогать потомков богов, нельзя осквернять их небом благословлённую природу и тянуть к ним свои плебейские руки, как к равным.       Помню, видел, как человек в Кабракане случайно задел плечом проходящего мимо шамана — того человека патрульные у всех на глазах дубинками высекли так, что вся рубаха пропиталась кровью насквозь. Я потом неделю спать не мог, мучаясь от кошмаров, наполненных криками боли.       «Вот бы спросить, а они только на публике так брезгливы или за закрытыми дверями тоже друг к другу не прикасаются? Может, поэтому почти ни у кого из них и детей-то нет. Не по воздуху же тех делать».       Моя столь неожиданная наглость, похоже, застала советника и его коллег врасплох, из-за чего они теперь смотрят на меня в ступоре. Не знают, как реагировать. Наказать меня? Или великодушно простить, списав всё на моё невежественное незнание местного этикета?       Однако вскоре лицо Угрюмой снова с недовольством морщится. Не собирается она меня прощать. Теперь я и правда в её глазах дикий.       — А нельзя нам просто избавиться от него? — говорит она вдруг, демонстративно от меня отвернувшись.       «Они все чьи-то кураторы, — осознаю я с волной холодка по коже. — Даже советник. Мантии у всех троих фиолетовые, цвета мудрости. И мудрость их предлагает… от меня избавиться?» Внутри всё съёживается, будто холод проник под самую плоть. Нет, не просто накажут — убьют! Надо было сбежать, когда ещё был шанс!       Приходится прикусить изнутри щёку, чтобы не задрожать, чтобы продолжить стоять неподвижно, не бренчать закованной в наручник рукой, не начать выть, истерить и унижаться, что только подтвердит, что меня проще усыпить, как дикого зверя, чем обучить.       Верховный советник и Беловолосая, к счастью, не спешат с выводами.       — Твоя мать, Далила Тамм, — прищурившись, протягивает внезапно советник, — это та самая Далила, что держит магазин одежды на улице Авиликс?       — Она, — киваю я. — А что?       — Нет, ничего, просто мысли… — Выражение его лица чуточку смягчается. Или мне кажется? — Восхищаюсь её работами. Мантии, что она шьёт — настоящее искусство. Даже магия не всегда наделяет таким талантом. — Он смотрит на женщин. — Мы можем ещё кое-что обсудить? Наедине.       Все трое снова удаляются в кабинет и закрывают за собой дверь.              ༄༄༄       Я плюхаюсь обратно на скамейку, сердце стучит, как молоток, о рёбра.       «Избавиться от него».       Сказали это мне прямо в лицо! Никто же не предлагает избавиться от кого-то, чтобы потом простить и отпустить, так?       Отчаяние разливается теперь удушливым жаром по всему телу.       «Где Кайл?!»       Хотя что теперь может Кайл? Я же самому Верховному советнику в глаза ляпнул, что я шаман. Разве что притвориться, что у меня лихорадка и я несу полный бред… но и бред не избавит меня от пятен ауры на куртке!       Это точно конец.       «Избавиться от него…»       Следующие полчаса проходят в одиночестве, затягивая меня в безотрадные размышления, как зыбучий песок, всё глубже. Ждать неизвестно чего и сколько — пытка само по себе, так что, может, наказание моё уже началось.       Живот урчит. Я ничего не ел со вчерашнего дня, но даже думать о еде не могу. Никогда не чувствовал себя таким обречённым, даже когда носился по Тик’алю с аурой, зная, что каждая новая кража может оказаться последней. Сказать по правде, во время краж я всегда чувствовал себя как раз наоборот — воодушевлённым, сфокусированным, живым и вкушающим каждую секунду своего существования. Не стеснённым правилами. Свободным! А теперь, хоть мои басни и помогли мне дожить до этого самого момента, чувствую себя как лама в клетке, припасённая на завтрашний ужин.       Проходит час.       Ничего не происходит.       Никто не выходит из кабинета, однако вскоре ещё один шаман — девушка в рубиново-красной мантии, с чёрными волосами и вплетёнными в них разноцветными лентами, — входит в вестибюль. Выглядит она моложе остальных и не такая серьёзная. Может, чья-то помощница? Девушка косится на меня из-под ресниц, кокетливо улыбается, когда ловит на себе мой взгляд, и исчезает в кабинете.       Снова тишина.       Не слышу ни слова за закрытой дверью.       «Но они же не стали бы так долго что-то обсуждать, если бы хоть крохи их совести готовы были надо мной сжалиться, а?.. И где моя семья?»       Выворачиваю шею, чтобы выглянуть в окно за спиной. Тёплый ветер ласкает щёки, но всё, что удаётся разглядеть: угол залитой солнцем площади снаружи. Ни следа ни от братьев, ни от сестёр, ни от наших мам. Должно быть, что-то случилось, если они меня бросили. Каковы шансы, что и Кофи тоже попался? И он сидит в таком же вестибюле за стеной, его допрашивают? О боги, а если ему что-нибудь предложили, или угрожали ему, и он рассказал шаманам всю правду? «Но тогда б меня уже вздёрнули… И родные ни за что меня не предадут, нет».       Тогда где они!       Я игнорирую ещё четверых шаманов, которые пересекают вестибюль, пялясь на меня и перешёптываясь, а затем присоединяясь к остальным в кабинете.       «Избавиться от него…»       Голова падает в руки. «Меня точно вздёрнут».       Как они это сделают, интересно? Убьют сразу? Или сначала запрут в подвале и будут пытать, переломав мне один за другим каждый палец, пока я не раскрою все свои тайны? А потом скормят ягуарам. Или сделают из меня крепостного и заставят работать в шахте, где добывают драгоценные камни для аурок, и я больше никогда не увижу свет бела дня.       Или ж я просто стану жертвой, принесённой в дар богам.       Знать бы ещё, шаманы вообще приносят жертвы богам нынче? Однажды ведь наверняка приносили, иначе как появился первый шаман? Кто-то должен был совершить ритуал, который пошёл наперекосяк, осквернил природу, и вот мы здесь — во власти надменных полубессмертных, которые считают себя избранными.       Невольно задумываюсь теперь, почему Кайл всегда пытался лишить шаманов их магии, обратить в бессильных смертных, какими являемся мы, а не искал способ наделить шаманскими силами нас? Я бы не отказался от возможности быть разок избранным…       «Избавиться от него…»       Проходит ещё час.       Или вечность.       Никто не приходит ко мне на помощь.       Я скидываю куртку с плеч, оставляя её болтаться на закованной в наручник руке, когда солнце тянет свои жаркие лучи по моей спине через окно, точно мечтая меня растопить. Сумерки приближаются. Живот урчит всё зычнее, а мочевой пузырь начинает требовать найти туалет. Однако всё, что я могу, — это вытянуть затёкшие ноги и мысленно отгородиться от нужд организма. Отлично понимаю, что снова грызу ногти, но рядом нет никого, кто мог бы сказать мне перестать нервничать, так что продолжаю их грызть. Продолжаю нервничать.       «Избавиться от него».       Когда двери вестибюля опять распахиваются, я уже и не гляжу на вошедшего.       Однако затем раздаётся чудной звук, будто книгу выронили из стопки и поймали на лету. Любопытство заставляет меня поднять глаза.       Вижу молодого шамана в небесно-голубой, как дорогая лазурь, мантии, которая выглядит поразительно яркой против его смуглой кожи. Шаман не смотрит на меня, а его прямые тёмные волосы, рассыпавшиеся до пояса по плечам, словно вуаль, скрывают от меня его лицо, когда он опускает голову, увлечённо вчитываясь во что-то на обложке верхней книги в стопке, которую тащит. «Первый, кто игнорирует меня вместо того, чтобы нагло глазеть. И на том спасибо».       Я наблюдаю, как шаман с трудом удерживает свою здоровенную книжную стопку в руках, едва не роняя что-нибудь вновь, и делает несколько неуверенных шагов в сторону кабинета. Бормочет что-то сердитое себе под нос, затем сгребает книги в охапку, чтобы нести стало удобнее, и тогда снова делает несколько ещё более корявых шагов.       «Что ж, этот чей-то неловкий помощник хотя бы забавный. Какое-никакое, но развлечение, помогающее забыть о депрессивных мыслях и…»       — Будешь пялиться ещё секунд пять, — подаёт вдруг недовольный голос шаман, проходя мимо моей скамьи, — и я решу, что ты планируешь меня придушить. Или представляешь без одежды. Или и то и другое сразу?       Лицо вспыхивает. Я поспешно отвожу глаза, но смущение, чувствую, уже покрывает мои щеки румянцем. Не думал, что мой взгляд заметят. Теперь даже рад, что шаман не удосужился посмотреть на меня прямо, а то я б вообще от стыда сгорел.       Обогнув вестибюль, незнакомец тем временем собирает книги в одной руке, второй толкает дверь кабинета, входит и тут же захлопывает её за собой.       Я сползаю спиной по скамейке, выдыхая. «Ненавижу это место». И зачем для решения моей судьбы им понадобился ещё и этот острый на язык выскочка с книжками?       Однако никто не спешит мне ничего объяснять.       Пока что.       ༄༄༄