Будь мы богами...

       ༄༄༄       Двое до жути перекаченных альгвасилов, больно вцепившись мне в плечи своими грубыми, как камень, ручищами, волокут мою тушку по коридору Великого Храма. В сторону, догадываюсь, Тронного зала, где мне предстоит услышать свой приговор.       Сердце стучит, стучит, стучит в груди, захлёстывая нарастающей с каждым шагом паникой.       Почти два часа я пытался объяснить, что видел — мёртвое тело, ничего больше, — этим самым стражникам, прибежавшим в Студенческий дом на вопли Джаи и Ялин, слившиеся с моими собственными.       Однако всем, очевидно, на мои доводы плевать. Никто ничего не видел и не слышал, никто не смог подтвердить мои слова, так что все скоропалительно сделали вывод по крови, которую я по дурости размазал по своей рубашке прежде, чем понял, что это кровь.       Поможет ли мне моё вранье выкрутиться на этот раз? Но… какое враньё? Я не убивал Валто, на этот раз и не вру. Меня не за что наказывать! Конечно, я ненавидел его за все пакости, что он мне наговорил, и отчасти даже хотел, чтобы он исчез из моей жизни, но убивать? «Я не убийца».       И всё же, кто-то это сделал.       Очевидно, я по местным меркам всё же не до конца шаман, раз простокровные стражники, которым не полагается даже прикасаться к аурокровкам, меня так бесцеремонно схватили при первой же угрозе, но — мне сейчас не до этого. Когда они тащат меня вверх по лестнице, выворачивая руки мои так бойко, что я чувствую каждую свою косточку, другая жуткая мысль заползает мне в голову: а что, если убийца искал не Валто, а меня? Валто, наверное, вернулся и храпел в моей кровати, когда я опять ушёл, так что его могли перепутать во тьме…       «Хотя я же никому лично дорогу не переходил, за что вдруг желать мне смерти?»       Наконец, мы подходим к огромным дверям с витиеватым орнаментом. Стражник слева от меня кивает своей коллеге. Та стучит в дверь, заходит, чтобы доложить что-то, а затем быстро возвращается и, не говоря ни слова, впихивает меня в Тронный зал.              ༄༄༄       Неуклюже перевалившись через порог, я пытаюсь поймать равновесие, но когда глаза невольно устремляются вперёд, изучая новое окружение, я каменею. Как подстрелили.       Зал освещён многочисленными аурными светильниками, так что светло тут как днём. И за большим круглым столом сидит не меньше десятка шаманов, которые в унисон поворачивают на вошедшего меня головы. «Императорский Совет, в полном составе». — Невольно вздрогнув, я прикусываю изнутри щёку, позабыв обо всём остальном под тяжестью их взглядов.       Дверь за спиной захлопывается, резонируя эхом в стенах, в резко стихших беседах. После охватившего меня в первый миг шока я замечаю, что Лоретто тоже здесь, однако выражение лица у моего куратора холодное и отстранённое, и он единственный, кто на меня не смотрит.       Хорошая новость, думаю, в том, что это не Тронный зал, а лишь какой-то кабинет для совещаний.       Однако трон тут имеется.       Компактное, но богато украшенное резьбой кресло, всё же большего размера, чем все остальные, намекающее на статус сидящего в нём, стоит во главе стола, прямо против двери, у которой я замер. Точно в тот момент, когда я вошёл, императрица вышла из другого примыкающего к этому кабинета и теперь на моих глазах подходит к своему трону, чтобы сесть. Садится неформально, расслабленно уперев спину в один подлокотник, а на другой закинув ноги. «И она здесь». Не знаю, дозволено ли мне смотреть, но глаза скользят к лицу Иш-Чель и встречают её взгляд до того, как я успеваю себя остановить.       Требуется затяжной миг, чтобы сообразить, что я вообще вижу, и невероятное усилие воли, чтобы не вытаращиться и не раскрыть рот, когда новая волна ледяного шока накрывает меня, словно шторм.       Передо мной Марисела.       Племянница Верховного советника…       «…и есть императрица Иш-Чель?»       Какого…       «Твою мать».       Колени подкашиваются, будто от пинка сзади, и на долю секунды чудится, ноги подведут, и я полечу на пол, как жалкий трус. Каким-то чудом удаётся устоять. «Но как так?» — Раньше я видел императрицу лишь издали, на главной площади по праздникам во время её официальных выступлений. На той площади и в каждом снимке с ней, что существует, она всегда в тщательно скрывающих всё тело мантиях, расшитых вышивкой и бисером, от которых в глазах рябит, с волосами, собранными в сложные причёски, и с тяжёлым слоем косметики. Выглядит она всегда лет на тридцать, солидная и разодетая так, будто скрывает первые морщинки.       Сегодня же на ней её излюбленная красная мантия, небрежно зашнурованная лишь наполовину, из-под которой проглядывают всё те же шорты и кофта, в которых я её встретил во фруктовом саду, никакой косметики, а волосы свободно ниспадают по плечам. Выглядит она — юной. Сейчас, здесь, передо мной, она… просто девчонка со двора. Марисела, не императрица Иш-Чель.       «Получается, никакого мира аурных духов, где она живёт, и нет? Она всегда среди нас? Но к чему тогда ложь?» — мысли бьются в истерике.       Может, конечно, в этом-то и заключается смысл — нарядиться, будто скрываешь морщины, чтобы выглядеть старше, мудрее, доверительнее. Потому что могучий ты шаман или нет, кто станет слушаться незрелую, неопытную на вид девушку? Кто поверит, что эта детка некогда провернула восстание, отравила моего предка и завладела короной? Что она способна противостоять сотням, если не тысячам, вооружённых солдат, щелчком пальцев разом обращая кровь дюжин людей в прожигающий до костей изнутри кипяток?       Императрица Иш-Чель.       «Марисела Иш-Чель».       Чувствую теперь себя дураком. И к чему тогда был тот соблазнительный разговор в саду? Проверка? А раз я ей отказал… я эту проверку прошёл? Или провалил?       Холодок предательской змейкой бежит по хребту, когда за её троном, в тени, я замечаю сложивших головы на лапы и дремлющих, точно ленивые кошки, двух чёрных ягуаров. «А я думал, их не выпускают без ошейников из клеток… Но меня ведь не скормят им?»       Сколько бы я ни питал ненависти к императрице, однако, не могу не согласиться, что её хитрость гениальна. Если никто тебя не узнаёт без царственной маскировки, можешь разгуливать где пожелаешь, слушать сплетни, распускать новые, оставаясь инкогнито и в то же время создавая иллюзию, что императрица — загадка, которая, словно всемогущая богиня-бессмертная, появляется лишь в самый подходящий момент. «И невероятным образом знает всё и обо всех».       Но почему она раскрыла свой секрет мне? Сердце стучит всё тревожнее, и кажется, в этой тишине его должны слышать уже все. «Не позволят же мне жить долго и счастливо, храня такую важную тайну об истинной личности Иш-Чель». Успокаивает лишь то, что Марисела, очевидно, не умеет читать чужие мысли, как утверждают слухи, иначе бы прочла мои уже давно. «А мне есть что скрывать и без убийства Валто».       — И снова здравствуй, — начинает Марисела всё тем же обманчиво сахарным, как в саду, тоном. Точно потешаясь. Или желая сбить с толку. — Боюсь, мы столкнулись с весьма неприятной ситуацией, Елисей, и наша нынешняя беседа не будет столь же беззаботной, как предыдущая.       Я переступаю с ноги на ногу, опять прикусывая изнутри щёку. Хочется сказать что-нибудь в своё оправдание, но собственный язык не слушается, пока я всё пытаюсь собрать разбежавшиеся мысли воедино.       — Видишь ли, мы прикладываем немало усилий, чтобы сделать Тик’аль местом, где каждый шаман может чувствовать себя в безопасности, где всем рады, — продолжает императрица, её пристальный взгляд замирает на мне не мигая. — Поэтому сложившаяся ситуация чрезвычайно меня огорчает. Мои советники, разумеется, поговорят и с другими студентами, однако сначала мне бы хотелось лично услышать твою версию истории.       Оглядев советников, рассевшихся за столом и вперивших в меня свои надменные взоры, я делаю медленный вдох через нос. Нервы немного успокаивает. Совсем немного.       — Нет никакой истории, — говорю, но голос выходит блёклым, неубедительным. — Я уже всё рассказал страже. Я пришёл, а там… Валто. Мёртвый. — «Я ж с тобой был, Марисела! Не мог я его убить», — хочется добавить, но как это прозвучит? Да и мы с ней разговаривали не больше получаса, а чтобы воткнуть кому-то в горло нож, видимо, тоже много времени не надо. Так что теоретически я мог успеть и то и другое. Убогое оправдание.       — Тут разговоры о вашей с Валто ссоре ходили, — начинает скрипучим голосом старик, сидящий на пару кресел слева от императрицы. Узнаю его: костлявого, морщинистого и точно ссохшегося от времени, седого шамана, который таскал живую курицу по кафетерию. И всё та же курица сейчас у него на коленях, крутит головой из стороны в сторону, пока он её гладит. Никто, однако, определённо не видит ничего необычного в его поведении, так что я тоже не подаю вида. Наверняка, его внешность так же обманчива, как внешность Мариселы. — Юноша был убит примитивным способом, без магии. А значит, мы не можем проанализировать и отследить магию. Учитывая, что ты только начал своё обучение, Елисей, и пока не научился контролировать ауру, это довод не в твою пользу.       Рядом с разводчиком куриц сидит высокая, угрюмая женщина. Она — была — куратором Валто; помню, видел её в день прибытия в Тик’аль, а раз я уже знаю в лицо кураторов остальных студентов, ей остаётся лишь Валто. Её с неприязнью прищуренные глаза смотрят на меня долго-предолго, а потом она спрашивает:       — Не ты ли обещал убить Валто, мальчишка?       Горло сдавливает от её слов. Я и впрямь это сказал — лишь в пылу драки, но кто мне теперь поверит? «Мне конец». Стою тут перед ними, простокровный, который обманул взрослых, могущественных шаманов, притворившись одним из них, живя среди них и нахально надеясь их обмануть — никто меня не простит за такое.       И рубаха у меня до сих пор в крови, и выражение лица потерянное. У меня ни защиты, ни доказательств своей невиновности, ни даже потенциального недруга, на которого можно бы было перевести стрелки.       Эта самая, угрюмая женщина недвусмысленно предложила от меня избавиться, когда я объявился, так что теперь они точно к ней прислушаются, да? Как я посмел мечтать о спасении целого народа, если себя-то спасти не могу?       «Интересно, если брошусь прочь без предупреждения, как далеко смогу убежать до того, как со мной покончат? — не к месту пробуждается моё любопытство. — Выдернут магией мне позвоночник прямо в священном храме, у всех на глазах? Или я успею сделать-таки глоток свежего воздуха напоследок, а потом ягуары обглодают мне кости на площади?»       В груди давит пуще прежнего и всё тело затекает, как будто я уже в кандалах, когда говорю единственное, что у меня есть, в оправдание. Правду:       — Убивать я его не обещал, просто вскользь ляпнул. Валто меня оскорбил, и я отреагировал. Ничего это не значит.       В робкой надежде я кошусь на Лоретто, но Тэйен молчит. Голова опущена, выражение лица отрешённое, задумчивое, точно мой учитель пытается высчитать что-то мысленно, но в то же время и не упустить нить беседы. Однако заинтересованности в защите своего ученика у Лоретто не наблюдается.       — А я полагаю, пока мы не выясним, кто виновен в произошедшем зверстве, не можем обвинять Елисея, — внезапно подаёт голос советник Тихон Аргирос. Переглядывается с императрицей, и она кивает, отдавая какой-то приказ без слов.       «Правая рука императрицы и одновременно её дядя, грёбаный семейный бизнес», — выругался бы вслух, если б посмел. Этот факт широкой публике неизвестен, и уверен, сам бы я не заметил их сходства, если бы Марисела была сейчас разодета, как обычно на публику.       Аргирос, однако, явно знает, что возвышаться над племянницей не стоит. Может, он и выглядит старше и мудрее неё, но думаю, если живёшь веками, то разница в пару-тройку десятилетий в их возрасте, как и внешность, — не имеют уже значения. Так что ещё надо выяснить, кто за многовековую жизнь взрастил больше коварства в душе.       Да и раз Тихон лишь второй по значимости при дворе, то и ведёт себя соответствующе, не выказывая особо никакого характера. «Как тень императрицы». И это даже страшнее. Чего от него ожидать?       — Не можем мы и оставлять Елисея теперь без надзора, — продолжает рассуждать дядя Мариселы. — А значит, у нас остаётся два выхода: посадить его под замок, пока ситуация не прояснится, или… — Его взгляд перемещается на Лоретто. — …позволить куратору Елисея ручаться за его будущее поведение.       Точно очнувшись от летаргии, Лоретто резко поднимает голову. Куратор Елисея, без сомнений, не ожидал, что кто-то спросит его мнения, потому что Лореттово лицо на миг искажается от неподдельного удивления.       Насколько мне теперь известно, Тэйен является третьим по силе шаманом Кабракана, а значит, имеет полное право не выполнять чьи бы то ни было указы, помимо указов Мариселы и Тихона, которые сильнее него, так? Или, раз Лоретто не входит в Совет, то вообще никаких прав тут не имеет? Поэтому всё это время молчит?       — Что скажешь, Тэйен?       Тэйен наконец-то поворачивается ко мне. Во вновь сдержанном взгляде не проскальзывает никакой чёткой искры, которая бы подсказала мне о мыслях и чувствах, однако я единственный, кто стоит на ногах, и со своего места у двери я также оказываюсь единственным, кто видит, как всё это время Лоретто барабанит своими окольцованными пальцами под столом по колену. Барабанит беспокойно, безустанно, будто бы гоняясь за своими тоже мчащимися невесть куда мыслями.       Однако когда Лоретто подаёт голос, пальцы замирают. Запирают беспокойство где-то глубоко внутри.       — Скажу, что мой студент и правда пока не обладает выдающимися магическими способностями. — Вновь отворачивается. — Однако он не глуп.       «Это комплимент?»       — И даже Елисей нашёл бы идею убийства врага в собственной постели вздором. Кроме того, — через стол Лоретто уверенно встречает взгляд угрюмой защитницы Валто, — мне известно, что твой погибший студент был шаманом лишь наполовину, Нейт, или я ошибаюсь? Если так, полагаю, жизнь Валто была богата на насмешки в детстве, проведённом в родном Европейском анклаве. Ещё не аурокровный, уже не простокровный… Отчасти свой везде, но полностью везде лишний. Не сомневаюсь, собравшиеся здесь — люди свободные от предрассудков, но можно ли сказать то же самое о каждом нашем до последнего горожанине?       Не могу ничего поделать, когда мои глаза расширяются. В мастерской куратор убеждал меня, что ничего не знает о жизни Валто, но с тех пор, очевидно, некая домашняя работа была проделана. У Лоретто, получается, всё было заготовлено для нынешнего собрания? Зачем?       И ещё одна загоняющая в тупик идея: Валто обвинял меня в том, что я не чистокровный чародей, а теперь оказывается, что и сам он не чистокровный? К чему тогда придирки? Попытка убедить всех в том, что он не худший шаман? Что худший я?       Только теперь вспоминаю, что у чистокровных шаманов кровь даже и не красная, как была у Валто. Их кровь полуночно-чёрная. «Аурная кровь».       — А какой способ убийства врага, по-твоему, не вздор, Лоретто? — спрашивает разводчик кур, прежде чем Нейт успевает ответить. Он улыбается своими сухими, морщинистыми губами как будто бы даже с вежливым интересом, однако вопрос звучит как самая настоящая провокация. — Если бы у тебя были враги, разумеется.       Всё, что я могу себе позволить, это зыркнуть на него. «Шаман с курицей в качестве домашнего любимца будет спрашивать про вздор? Что, банальные попугайчики уже не в моде?»       Однако на Лоретто провокация не действует. Тэйен одаривает разводчика кур бесстрастной улыбкой под стать и говорит совершенно спокойным тоном:       — О, ну если бы мне вздумалось творить вздор, вы бы даже тело не нашли. — И от ответа, и от уверенности в голосе бросает в дрожь.       И не только меня.       Повисает долгая, тяжёлая, как чугун, пауза. Но никто не спешит обвинять Лоретто в чём бы там ни было.       — Это значит «да»? — спрашивает наконец Тихон. — Ты веришь, что твой студент невиновен, Лоретто? Поручишься за него? Но я обязан напомнить, что если ты за него ручаешься и произойдёт что-то ещё, то и за новое преступление уже будешь отвечать наравне с Елисеем.       Поникнув, я мысленно готовлюсь к новым наручникам. Ни при каких обстоятельствах Лоретто не станет рисковать ради меня; мы едва виделись за те несколько недель, что я провёл в Тик’але, и мой куратор дал чётко и ясно понять, что не питает ко мне никаких тёплых чувств. Тем более не имеет желания тратить на меня своё время.       — Я за него ручаюсь.       Снова тишина.       Тяжелее, чем предыдущая.       Лореттов ответ приводит в ступор всех, включая меня. Может, я не ждал, что от меня откажутся прямым текстом, однако искренне верил, что Лоретто подберёт какие-нибудь изощрённые слова, чтобы избежать полной ответственности, как и прежде. «Почему Тэйен ради меня всё же рискует?»       На губах Верховного советника появляется едва заметная удовлетворённая улыбка. Вероятно, я даже её выдумал, или это вовсе не удовлетворение, а лишь облегчение при мысли о том, что ночное собрание подошло к концу. Однако когда Тихон наклоняется, чтобы шепнуть что-то на ухо Мариселе, уже не иллюзорное самодовольство растягивает его губы.       Марисела мрачнеет, но кивает.       — Все свободны, — объявляет она, поднимаясь на ноги. — Мы опросим остальных студентов и стражников утром. Наш недосып всё равно не воскресит мёртвых. Согласно заворчав, советники не мешкая гремят стульями и начинают стекаться к выходу.       Когда встаёт Лоретто, наши взгляды пересекаются, и я понимаю, что Тэйен тоже украдкой наблюдает за мной. Вижу немой вопрос в глазах: я свободен вместе со своим учителем?       Очевидно, нет.       — Елисей, задержись на минуточку, — говорит Марисела, огибая стол и оказываясь рядом со мной раньше Лоретто. Ягуары за её троном потягиваются, сверкнув когтями, но с места не сходят. — Нам нужно обсудить кое-что ещё.       Лоретто ещё раз вкрадчиво переводит глаза с неё и на меня, точно собираясь поспорить, но потом, промолчав, удаляется со всеми остальными.       Оставляет меня на милость императрице.       ༄༄༄       Когда дверь со щелчком затворяется за спиной последнего вышедшего советника, в зале воцаряется идеальная тишина. Не знаю хорошо это или плохо, но Марисела на сей раз не пытается подойти слишком близко и вторгнуться в моё личное пространство — так что я просто стою неподвижно. Просто не знаю, чего ожидать.       Мне вообще дозволено говорить первым? Смотреть ей прямо в глаза? Не смотреть? И почему выпроводить Лоретто оказалось так легко? Нервный тремор зарождается где-то в моём солнечном сплетении. Впервые в жизни я ловлю себя на том, что скучаю по острой на язык пародии на учителя. Понятия не имею, как вести себя перед правительницей, пусть и незаконной в моих глазах. Раньше было несложно, но раньше-то я не подозревал, с кем говорю!       Теперь и правда чувствую себя прислугой. Заманенной на службу обманом. Уперев бедро в край стола, Марисела оглядывает меня задумчиво. Она вот нервной не выглядит.       — Знаешь, не люблю я играть во всекарающую владыку, — начинает она как-то устало. — Но полагаю, это порой необходимо, чтобы поддерживать мир, так? Когда я ничего не говорю, она потирает переносицу, и на миг кажется, ей и впрямь больше двадцати. Кажется, что усталость её копится где-то в душе, в незримых глазу годах.       — Я подразумевала всё то, что сказала в саду, Елисей. И про постель, разумеется, но в основном — про то, что готова выслушать. Сердцем я не верю, что ты способен на убийство, а вот жизнь Лоретто Тэйен до прибытия в Кабракан отчасти прошла в Сент-Дактальоне. Ты же и сам бывал в том городе, так? Твой отец в нём живёт, если я правильно помню.       «Она и это знает?» — Немо киваю, силясь скрыть, что мне не по себе. Ещё и один из ягуаров, бесшумно ступая по каменному полу, подходит и садится у ног Мариселы. Она, точно по привычке, гладит его по чёрной, лоснящейся голове, пока блестящие глаза зверя изучают меня, а хищные ноздри трепещут, принюхиваясь.       — Тогда тебе также должно быть известно, что Сент-Дактальон кишит тёмным, преступным колдовством, которое порой требует… жертвоприношений. — Марисела многозначительно ведёт плечами. — В таком месте легко попасть под дурное влияние, испачкать руки в крови. Если понимаешь, о чём я.       Забыв на миг о ягуаре, я моргаю. «Не совсем». Она что, намекает, что в планах у Лоретто было убить меня для какого-то кровавого ритуала? А под руку в темноте Валто подвернулся? Хотя… кто знает, какой тёмной богине поклоняется Лоретто? Да и нож у Тэйен, знаю, имеется, как и склонность приставлять этот нож к чужим глоткам.       «И это объяснило бы, почему Лоретто теперь соглашается рисковать ради меня своим благополучием. — Желудок сводит от безысходности. — Выставляет себя заботливым куратором».       Теперь мои проблемы равносильны проблемам Лоретто, но и проблемы Лоретто тоже повесят на меня, если что. «Вот же дерьмо». А раз уж не вышло меня убить, можно будет спихнуть на меня убийство следующей жертвы, не так ли?       Лоретто ж всё равно в итоге выкрутится, как прежде.       А я нет.       Теперь, глядя на усталую, учтивую, сострадательную Мариселу перед собой, мне вдруг кажется, что меня всю мою жизнь обманывали. А что, если она вовсе не та тиранка, какой её все считают? Неужели эта девушка и впрямь могла убить столько людей и притворяется заботливой и дружелюбной, чтобы растоптать и мою жизнь в итоге? «Слишком уж хорошо притворяется». Может, это дядя её всем заправляет. И заставляет её подыгрывать.       «Нет, но ей же почти три сотни лет, — напоминаю себе. — Внешность обманчива, особенно среди шаманов».       Нельзя поддаваться отчаянию, и верить здесь никому нельзя. Вполне возможно, что Лоретто и Марисела вообще действуют заодно, разыграв всю эту ситуацию, чтобы не оставить мне выбора, кроме как сдаться и довериться одному из них — вынудить меня раскрыть одному из них все свои тайны. Должно быть, именно так провели последнего короля. Может, шаманы догадываются, что мои люди планируют новую революцию, и хотят, чтобы я их выдал. Иначе с чего вдруг Лоретто изначально соглашаться меня обучать?       Безысходность затягивает словно болото, холодя ноги. «В любом случае я в дерьме по уши, и помочь мне некому».       Марисела на сей раз глядит на меня почти что с жалостью, когда говорит:       — Если твой куратор попытается тебя каким-либо образом обидеть, Елисей, знай, что я всегда готова выслушать и помочь. Как теперь видишь, я куда полезнее любого другого влиятельного друга.       — Ммм-м… Спасибо, — всё, что я могу из себя выдавить, боясь лишним звуком накликать на себя больше бед. А когда Иш-Чель кивает на дверь, отпуская меня, тут же спешу прочь.       Выходя, всё ещё чувствую на себе взгляд и Мариселы, и её ягуара. Но, по крайней мере, теперь знаю, что день моей казни пока не настал.       Жив.        ༄༄༄