без души

У Агнесс в грудной клетке тлеют окурки из чувств, сыпят пеплом на внутренности, оставляя ожоги, прожигая кожные ткани. Она в ответ на всё это скалится едко почти по-волчьи, разрезает идеально-белыми зубами мрачные сумерки, дробя рёбра в мелкую-мелкую крошку из костей. Ну точно бракованная. У неё что-то в груди сломалось давно и барахлит по сей день, никто чинить не берётся. Сириус — мальчик с вшитым под кожный покров бунтарством, брутальный бэд-бой с зажатой между зубами сигаретой, неуложенными волосами и двухдневной щетиной на точёных скулах; с лилейными ровными зубами и ахуительно-притягательными губами. Мол, целуй меня, целуй же, целуй… Агнесс, что забавно, целует. На её карминовых губах цианидом блестят капли лжи, что она быстро собирает языком, глотает токсично-сладкий вкус, отравляя свой организм едкой дрянью. Но зараза к заразе ведь не липнет? К такой, как она тем более. Агнесс Уорнер — девчонка с Северно-Ледовитым в глазах/в груди/в мертвецки-морозных ладонях. Аномально-холодная стерва с вшитой в сетчатку глаз отчаянной резкой болью; раскрошенными в щепки рёбрами и дефективной грязной любовью по венам. Они с Сириусом целуются/обжимаются/трахаются в подсобке/спальне/туалете, опорочивают каждый миллиметр вокруг себя, пятная его внутренней грязью. Агнесс ловит шрапнель его свинцовых глаз прямо в висок, вскрывает запястья об острые углы его лица и в нём тонет-тонет-тонет, без шанса на спасение. Она аморальная дрянь, тонущая сама и топящая всех вокруг в болоте своей гнилой души, признаётся сама себе что Сириус въелся ей в кожу отметинами прикосновений; вгрызся в её фиброзно-мышечный орган хриплым тембром и тёрпким ароматом с древесными нотками. Но она не принцесса Анна, ради неё не подавят бунт в Византии, не захватят Херсонес, не окрестят Русь. Ради бракованной фаянсовой куколки Агнесс с трещинами по всей поверхности белого материала разве, что украденную из кабинета травологии лаванду от которой у неё жуткая мигрень; бутылку огневиски, благополучно одолженную у дружка Поттера и пачку маггловских сигарет, не понятно откуда взявшихся у него в кармане. Но она, к слову, терпит едкий резкий запах и мигрень; пьёт с ним огневиски, хотя ей по душе больше креплёный Херес и курит противно пахнущие помятые сигареты «Dunhill» на Академической башне, сидя на его бёдрах, сжимая в руках потрёпанную скрипящую от натяжения кожанную куртку. Сириусу бы по уши в мармеладно-приторную девочку с зефирной воздушностью светлых локонов, спадающих на молочную нежную кожу, лезущих в карамельные глаза. Но он до одури/до дрожи/до громкого скулежа (иронично) в Агнесс — слизеринскую суку с прогнившей насквозь душонкой; с просвечивающимися сквозь алебастровую кожу синюшными сплетениями сосудов; с болезненно торчащими ключицами, что грозятся прорезатся сквозь тонкий натянутый эпителий. Уорнер не для него и не о нём, выжжено паяльником каллиграфическим жирным шрифтом на черепной коробке. Сириусу плевать. Сириус втрахивает Нессу в любую вертикальную/горизонтальную поверхность; мотает ониксовые волосы на кулак и входит-входит-входит в её душу и тело. У них двоих из общего только недолюбленность, недопонятость и ещё много таких недо-. У Сириуса верные друзья, слепое обожание и притягивающая харизма. Мальчик-праздник с ослепительной светлой улыбкой; каштановыми мягкими волосами и бьющимся в радужках глаз мальчишеским безумством. У Агнесс щемящее/душащее/разъедающее одиночество, ненависть к своей персоне и отталкивающая критически-низкая температура глаз. «Не-подходи-убьёт» горит яркими неонами у неё на лбу кислотным красным цветом. Сириус с отсутвием инстинкта самосохранения подходит и входит во всех смыслах этого слова. Сириус Блэк исчезает из её жизни так же внезапно, как появился. Ручкой на прощание не машет, забывает её словно очередную, а не особенную. Выпускается со школы, отправившись в свободное плаванье одиноким кораблём, якорем пробив её рёберный корсет. Агнесс травится цианистой фрустрацией; задыхается эфемерной любовью, которую нарисовало её больное сознание и медленно/мучительно/долго умирает, продолжая дышать. Регулус — лощёный мальчик с аристократической манерностью и вежливостью в костях, идеально вписывающийся в продуманную не ею картину её жизни, по-джентельменски отодвигающий стул, целующий костяшки пальцев, обращающийся к ней с почти, что отвратительным уважением. У младшего Блэка из схожести с братом разве, что ртутно-свинцовая радужка глаз, отличающаяся только температурной палитрой. Сириус на несколько десятков градусов Фаренгейта горячее; Сириус на несколько жизней вперёд любимее; Сириус свалил в закат, идиотка. Ты ему не нужна. Для неё это осознание костью в горле, она им душится, не в силах хоть один вдох сделать. Регулус хороший. Наверное, даже слишком для такой мрази как Агнесс Уорнер. Но она ёбаная эгоистка, которая тянет его за шею к себе и вгрызается лихорадкой в его губы. Не такие умелые как у брата.—подмечает для себя она. И руки не такие крепкие и надёжные; у Регулуса они аккуратно-тощие с дорогими запонками на запястьях. И вообще он не Сириус. Этого уже достаточно для того, чтобы не любить. Но брак ведь не всегда о любви, верно? Её так точно. Агнесс иногда позлорадствовать сильно хочет, когда вспоминает, что у Сириуса сложилось всё отнюдь не сказочно. Она даже мечтает пробраться к нему тайком и сказать, что вот она твоя свобода, милый. Глотай всю, не сплёвывая. Но она им слишком сильно болеет/лихорадит/температурит; он слишком в ней,в костях/в артериях/в грудной клетке/в черепной коробке. В ней Сириуса больше чем самой себя. У неё, к слову, всё сложилось ни чуть не лучше. Дементоры собственных мыслей высосали всю память, все воспоминания, всё что помогало дышать. Агнесс Уорнер всё ещё слизеринская сука, только теперь совсем-совсем без души. Прогнила насквозь.