Аманаты

Служить на границе оказалось еще скучнее, чем квартировать в захолустном гарнизонном городке: местные офицеры не жаловали игру в карты, трактиров и гостиниц почти никто не держал, а ближайшая деревня была такой маленькой и добираться до нее нужно было такими извилистыми горными тропами, что проще было бы свернуть на тракт и, минуя Найтон и вотчину Манриков, доехать до родного замка. Эр Рокэ, правда, как всегда, угадал верно: Ричарду довелось заметить, выследить и помочь поймать шайку контрабандистов — но за все это время только одну, и ту какую-то жалкую: женщины, обряженные в пестрые хламиды из плотной ткани — по холтийской моде; сами не то холтийки, не то все-таки каданки — пытались переправить через границу большую партию сакотты, спрятав свертки с зельем под широкими юбками; они даже поначалу пробовали отстреливаться, но, когда на помощь отряду Ричарда подоспело еще три, сразу сдались; и после этого случая никаких происшествий больше не было. Во время очередного унылого дежурства Ричард утешал себя приятными воспоминаниями о свадьбе и мыслями о молодой жене, оставленной в замке в компании многочисленной свиты (которую, к счастью, удалось разместить, никого не потеснив) и надорских домочадцев. Ярче всего Ричарду запомнились загадки: «Ее крыла раскинуты над морем» — и так далее (чтобы никого ненароком не обидеть, на всякий случай взяли нейтральный Ургот) — и, по обычаю, произнося эту загадку, принцесса сняла покрывало, и Ричард первый раз с утра увидел ее прекрасное лицо — даже на венчании она лишь немного подняла вуаль, чтобы приоткрыть губы. «Что растет без тепла и дождя?» — спросил Ричард, и принцесса нежным шепотом ответила: «Камень», и у Ричарда мелькнула тогда смутная мысль, что эр Рокэ еще припомнит ему этот камень, детскую игру, из которой Ричард так и не вырос, — но обошлось. За тот месяц, что ехали в Надор и потом устраивались в замке, пока Ричард ждал назначения в полк, они с принцессой (герцогиней — снова поправил он себя; должно быть, со временем он приучится называть ее в мыслях по имени, но пока имя все еще казалось ему драгоценной жемчужиной, которую неловко было лишний раз вынимать из шкатулки — от бирюзовоземельцев он перенял особое, бережное, почти трепетное отношение к их личным именам) узнали друг о друге гораздо больше, чем из писем, которыми успели обменяться за все эти годы. Принцесса (— герцогиня — Юэжань) любила острое, смешивала сладкое с соленым, считала вкуснейшим лакомством молодые проростки какой-то неизвестной Ричарду травы, замаринованные в таком количестве перца, что у него — выросшего на кэналлийской кухне — от первого же кусочка на глаза навернулись слезы; зато была равнодушна к кремовым пирожным, к взбитым сливкам, к овощным рагу, к вину, и совсем не пила молока; и везла с собой, кроме собственного повара, целый гигантский сундук специй, и ждала, что следующим кораблем для нее доставят еще один. Принцесса (пусть принцесса — сдался Ричард — позже он все-таки привыкнет) охотно танцевала на балах, но, когда Ричард предложил ей танец наедине, вдвоем, в своих покоях, вдруг смутилась и отказалась — и той же ночью открылось, что она стесняется своих ног и не хочет, чтобы Ричард видел ее ступни — подобно тому, как сам Ричард, уже вполне здоровый, все еще стеснялся мнимой хромоты, которая иногда — мимолетно — возвращалась, если на улице погода менялась на сырую, и не хотел, чтобы принцесса случайно нащупала у него под волосами шрам. Выяснилось, что принцесса — всегда невозмутимая, всегда воплощенное спокойствие — переживала, что у нее слишком большие ноги: в Бирюзовых землях это считалось некрасивым, неуместным для девицы высокого рода — и доходило до того, что девушек чуть ли не калечили, с детства вгоняя их в такую узкую обувь, что некоторые, вырастая, даже не могли ходить. У принцессы было тридцать сестер — все от разных матерей, — и ее мать происходила из такой области, где подобный обычай был не принят, поэтому ей повезло — но во дворце, где она росла, считалось, что ей из-за этого не найти будет выгодной партии — так что Ричарду повезло вдвойне: во-первых, император решил отдать неудачную — недостаточно красивую — дочь иноземцу; во-вторых, она осталась здорова. Принцесса, проводив Ричарда в полк, а Эдит с Дейдри — в Алвасете, постепенно познакомилась с домочадцами, объехала окрестные деревни, приняла Лараков, которые зачем-то нанесли ей визит, когда Ричард уже отбыл в армию, и взялась за обустройство замка; письма от нее, теперь гораздо более частые, хоть и более короткие, яркими всполохами раскрашивали серые будни его службы. ~ ~ ~ Размеренную жизнь приграничного гарнизона разнообразил визит герцога Алвы, который, возвращаясь из Каданы, не мог не заглянуть в расположение Северной армии. — Собираюсь произвести теньента Окделла в капитаны, — сказал маршал Кортнэй после того, как по форме доложил о новостях и обсудил немногочисленные происшествия. — Вот как? Неужели чтобы меня порадовать? — саркастически спросил эр Рокэ. — Если только для этого, маршал, то лучше не надо. — Гм, нет. Во-первых, теньент хорошо проявил себя при поимке банды контрабандистов, а во-вторых, освобождается вакансия — один из моих капитанов женился и поэтому переводится в другое место, поближе к дому. Слова маршала Кортнэя звучали бы насмешкой, если бы Ричард не знал, о ком тот говорит: капитан Уилер, знаменитый в гарнизоне тем, что обожал все каданское и даже научился снимать шляпу в каданском духе — с поясным поклоном, — успел прожужжать сослуживцам все уши своей романтической историей. В позапрошлом году, когда часть Северной армии стояла в Марагоне, — когда мир был уже подписан, но войска еще не отошли от границы, — он познакомился с девушкой, которая, по счастливой случайности, как раз приехала навестить брата, служившего в Южной армии. Уилер так часто и подолгу расхваливал достоинства невесты, что Ричарда это начало раздражать: сам он, в конце концов, тоже постоянно вспоминал о невесте — теперь жене, — но делал это тайно, молча, хранил ее образ в душе, а не выставлял напоказ. — Все женятся, — меланхолично заметил эр Рокэ. — Вот, например, не надо далеко ходить… Гм, маршал, я вас понял. Что же: в любом случае, я временно забираю у вас теньента Окделла — он мне нужен для сопровождения каданской делегации; а сейчас, кстати, я бы хотел поговорить с ним наедине. — Как вы съездили? — спросил Ричард, когда маршал Кортнэй вышел, прикрыв за собой дверь. — Все прошло хорошо? — Хм, как посмотреть. Дикон, у меня есть для тебя новости: у вас наконец-то появилась мачеха. — Что?! — воскликнул Ричард и вскочил. — Ничего себе! Кто она, эр Рокэ? Как это получилось?! В смысле, поздравляю, я очень рад, но как же вы?... — О, это дочь короля Джеймса — не одному тебе, знаешь ли, жениться на принцессах. Это вышло не совсем по моей воле, поверь. — А, понимаю: вы ее скомпрометировали, вас поймали и заставили обвенчаться? — Нет, — эр Рокэ засмеялся. — Но это очень хорошая легенда, Дикон! Пожалуй, теперь всему буду рассказывать тот вариант, который ты предложил. На самом деле, король Джеймс сговорился с Его Величеством Фердинандом, и каданцы, гм, удерживали меня, пока я не согласился. — Ничего себе! Но вам она хотя бы нравится? И как ее зовут? — Теодора, герцогиня Алва, соберана Кэналлоа: Дикон, привыкай, — взгляд эра Рокэ потеплел, как всегда, когда он смотрел на Айрис, Дейдри или Эдит и думал, что его никто не видит. — Конечно, если бы она мне не понравилась, я бы нашел способ сбежать еще до помолвки! Кстати, сколько у тебя прошло времени между помолвкой и свадьбой — семь лет? А у нас — ни за что не угадаешь — пятнадцать минут. — Но у эсператистов ведь так не принято! — не поверил Ричард: история женитьбы эра Рокэ становилась все более странной. — У каданских — как оказалось, принято. — Это какой-то неправильный эсператизм! Эр Рокэ снова рассмеялся: — Только не вздумай сказать такого при Теодоре! Хотя нет, при ней можно: она очень спокойная женщина — не такая, конечно, как твоя принцесса — она-то у тебя идеал умиротворения, — и многое понимает, так что, пожалуй, не обидится. Приятное разнообразие по сравнению со многими нашими знакомыми, которые не умеют обходиться без истерик, притворства и интриг. Но вот при ее подруге — госпоже Чилл — такого и правда лучше не говорить! О, эта дама — вестница воинствующего эсператизма! Очень надеюсь, что она уедет, как только мы отпразднуем свадьбу в Кэналлоа, и я больше никогда ее не увижу. ~ ~ ~ Когда Ричард, вернувшись домой, пересказал этот разговор принцессе (уже герцогине!), она тоже рассмеялась: — Это называется «воздаяние как плоды причины»: как твой отец держал в плену жениха твоей сестры, так и его держали в плену, пока он не женился, — и тут же забеспокоилась: — Они ведь едут сюда? Где же они разместятся? — Наверное, как раньше, в гостевых покоях, — пожал плечами Ричард. — А каданцы вроде собирались остановиться на постоялом дворе — виконт Валме этим занимается. — Нет, это совершенно не годится! Это же твой отец: надо оказать ему уважение! Освободим для них Башню герцогини… — принцесса задумалась. — Или герцогские покои, — предложил Ричард, — а я пока перееду к тебе: так для всех будет лучше. Ричард и сам не заметил, когда мысль о том, что эр Рокэ — его отец (еще один его отец, наравне с родным), неосознанно, подспудно начала восприниматься как должное и перестала казаться кощунством, предательством памяти настоящего отца — отца по крови. Может быть — он не задумывался об этом: все случилось как будто само собой — может быть, это произошло после той истории в галерее Лаик, когда ему явился призрак отца; может быть позже, когда он уже служил у эра Оскара и, отдалившись от эра Рокэ, виделся с ним редко и только по делу; может быть, окончательно все сгладилось за время его болезни, когда эр Рокэ, наоборот, постоянно был рядом — а может быть, он просто повзрослел. *** Рокэ с удовольствием бы отправился из Надора сразу в Алвасете: все приглашения были уже написаны и разосланы, и всех гостей ждали в Кэналлоа — по иронии судьбы, его свадьбу, как и свадьбу Айрис, — «большое международное событие» — решено было справлять дважды; к счастью, хотя бы не трижды. Но он знал, что Фердинанд наверняка потребует отчета и захочет принять каданцев, поэтому, отправив вперед гонца с указаниями для Хуана — наконец-то настала пора открыть покои герцогини, — Рокэ поехал сначала в столицу. Из канцелярии церемониймейстера, куда он тоже написал с дороги, ответили, что официальный прием и отдельный бал в честь новоиспеченной герцогини Алва уже внесены в протокол, поэтому отменить их не получится. Теодора, узнав новости, как будто расстроилась: она, уже немного освоившись в Талиге, все же не любила ни светских развлечений, ни грандиозных торжеств, ни модных танцев, и особенно неуютно чувствовала себя при мысли о том, что с королем и королевой придется знакомиться на большом придворном празднике (масла в огонь наверняка подливала и госпожа Чилл, которая то и дело на все лады склоняла «недостойные увеселения»: эта дама успела надоесть Рокэ настолько, что тот всерьез подумывал отказать ей от дома). Рокэ решил, что по приезде в столицу обязательно задаст церемониймейстеру пару вопросов и заставит его найти компромисс: Теодора, как и прежде, не закатывала скандалов, не изображала обиду и ничего не требовала сверх меры, но огорчать ее не хотелось. Когда они въехали во двор столичного особняка — Рокэ верхом, Теодора в карете; свита и эскорт, — Хуан, выйдя Рокэ навстречу, имел такой сумрачный, почти враждебный вид, как будто готовился принять не свадебный кортеж, а похоронную процессию. — Соберано, по вашему приказу покои герцогини готовы, — сухо доложил он. Рокэ кивнул и, видя, что он собирается еще что-то сказать, остановил его жестом. Хуан поклонился, почти не взглянув на Теодору, пробормотал приветствие и скрылся в доме так быстро, что это было почти неприличным. Что с ним приключилось, Рокэ не представлял. На следующее же утро Теодора захотела осмотреть столицу, но Рокэ ждала аудиенция у Фердинанда, поэтому показывать город был отправлен Ричард, удачно заглянувший в гости: за время пути супруга успела сдружиться с первым из детей, и можно было надеяться, что и с девочками они примут друг друга так же легко. Когда Рокэ уже собрался уезжать, к нему снова подошел Хуан, который весь прошлый вечер и все утро не показывался на глаза. — Соберано, поздравляю с женитьбой, — хмуро сказал он. — А мне, видимо, пора увольняться? — Это еще почему? — удивился Рокэ. — Вы ведь все-таки женились на вашей бордонке, соберано: я в одном доме с ней жить не собираюсь. — Хуан, какой бордонке? О чем ты? Как я мог жениться на бордонке, если я ездил в Кадану, подумай сам! И ты разве не разглядел Теодору? Неужели она похожа на бордонку? — Все говорят, что та бордонка, дожиха, которую вам постоянно сватал Его Величество, наконец вышла замуж — и тут вы пишете, что женились, — проворчал Хуан. — Что я должен был подумать? И нет, я на нее не смотрел. То ли они переусердствовали с секретностью настолько, что даже Хуан не сумел выудить из вороха слухов и пересудов, наводнивших столицу, имя новой герцогини, то ли предубеждение против Бордона застило ему глаза: ведь именно бордонцы в свое время чуть не казнили его по ложному обвинению — и заставило выбрать из всех версий самую неприятную. — О, это та самая история! — раздался голос Марселя: Рокэ и не заметил, когда он появился. — Рокэ, вы еще не слышали? Наша знакомая капитанша — знаменитая сестра дожа — вышла замуж за начальника охраны своего брата — между прочим, нашего с вами соотечественника! Да мы все его знаем — это Арамона, помните, из Лаик? Он, оказывается, уже несколько лет как осел в Бордоне, и… в общем, рассказывают, что на свадьбе, когда он поднял невесту на руки, чтобы вынести из церкви, у него лопнули штаны! — Прошу прощения, соберано… — сказал Хуан немного смущенно. — Ну надо же: Арамона — удивительное совпадение. У меня тут как раз, гм, завязалась переписка с его первой женой — вы же помните, что разрешили мне делать с письмами от разных женщин все что угодно? Так вот, одной я, извините, соберано, начал отвечать — сначала от вашего имени, потом от своего… — Хуан осекся. — В общем, это вам уже неинтересно. Если вы прикажете, я извинюсь перед собераной. ~ ~ ~ Беседа с королем прошла на удивление быстро и мирно, а вот церемониймейстер, как обычно, словно задался целью вывести Рокэ из себя. — Как эти приемы и балы вообще попали в ваш список? — спросил Рокэ. — Вы ведь постоянно мне твердите, что протокол поменять невозможно, внести новые мероприятия не получится, сдвинуть тоже ничего нельзя! — Позвольте, герцог, — Манрик безмятежно взглянул на него. — Я ведь уже писал вам, что оба события давно внесены в календарь — еще зимой, собственноручно Его Величеством. Вот, читайте сами: «прием делегации» и дальше: «бал в честь герцогини Алва». Спорить было бесполезно: очевидно, король все решил гораздо раньше, чем Рокэ предполагал. — Так вы говорите, что хотели бы заменить большие торжества на несколько камерных встреч? — продолжил Манрик. — Конечно же, этого сделать не удастся, но я могу вам предложить… — он заглянул в бумаги, — пару ужинов с Их Величествами, в небольшой компании близких друзей: скажем, один до приема, а второй после бала. ~ ~ ~ На второй встрече с Их Величествами Рокэ сказал, что хотел бы поскорее вернуться домой и заняться семейными делами. — Я все понимаю, — ответил с улыбкой Фердинанд. — Действительно, поторопитесь, пока ваша супруга еще может выносить дальние поездки. И вот Рокэ наконец вернулся в Алвасете, где сразу включился в подготовку к праздничному торжеству. Ему пришлось бегать по всему замку и отдавать сотни распоряжений. Кроме того, периодически прибывал кто-нибудь из приглашенных на свадьбу гостей, и о каждом нужно было позаботиться. Когда приехали Савиньяки, Рокэ напрягся. Памятуя о смерти маршала Арно, он предполагал, что брак с каданкой может не понравится близнецам. И, тем не менее, юлить не стал — рассказал все, как есть. Лионель пустился в рассуждения: — С одной стороны, твой тесть начал войну, на которой погиб наш отец. С другой стороны, он же приказал казнить своего воеводу, командующего в той войне. Получается, что твой тесть вроде как отомстил за нашего отца... — Ли, зачем ты теоретизируешь? — перебил брата Эмиль. — Я скажу проще: Рокэ наш друг, и мы принимаем любой его выбор. У Рокэ сразу отлегло от сердца. Следом был разговор с Вейзелем. Тот поначалу вообще не поверил, что Рокэ женился: думал, что его разыгрывают. Пришлось Рокэ показывать серебряный браслет с гербом Каданы на эмалевой вставке. Заодно Рокэ сообщил, что не женился бы, если бы не скомпрометировал принцессу. — Меня застукали на месте преступления, а я не успел убежать, потому что мне все-таки уже не двадцать лет, — закончил Рокэ. Вейзель отметил, что похождения Рокэ должны были закончиться именно так, и вдруг ни с того ни с сего осведомился: — А в уборной вы тоже сначала справляете нужду, а потом снимаете кальсоны? — Вы о чем? — не понял Рокэ. — Я о том, что вы сначала воспитали детей, а потом женились. — Это не смешно! — Надо же, я вас задел! Вам, значит, можно годами высмеивать мое трепетное отношение к семье, а мне нельзя один раз пошутить? ~ ~ ~ Праздник проходил в самом большом зале алвасетского замка. Стола такого размера, чтобы рассадить всех гостей одновременно, не нашлось — поэтому зал заставили небольшими столиками, каждый из которых заняла своя группа приглашенных: делегации из Багряных земель, из Каданы, свита герцогини Окделл, талигойские офицеры. Рокэ с молодой женой и ближайшими друзьями занял один стол, Ричард с сестрами (Айрис опять приехала из Дриксен без мужа) — другой. За дальними столами расположилась полузнакомая публика: люди, которых Рокэ должен был, наверное, знать, но не всех помнил в лицо, и которых нельзя было не пригласить на свадьбу соберано: такими гостями занимался управляющий. У самого выхода ширмами отгородили место для слуг, а у дверей встали на посту два охранника; стражники, дежурившие внизу, у парадного входа, придирчиво осматривали каждого гостя и даже забирали оружие, которое нельзя было проносить в зал. Теодора, казалось, уже вполне привыкла к жизни в Талиге и сейчас вживалась в роль собераны: прислушивалась к разговорам, заводила беседу то с одним, то с другим гостем и с любопытством пробовала новые для нее кэналлийские блюда — все, конечно, кроме вина: она не изменила привычкам, и в ее бокал слуги неизменно подливали ягодный морс, сваренный по особому каданскому рецепту. Ее подруга, госпожа Чилл, тоже не притрагивалась к спиртному, но делала это демонстративно и то и дело бросала осуждающие взгляды на чужие рюмки; к счастью, она сидела за каданским столом, а не рядом с Рокэ. Вокруг шумели, гости галдели так громко, как будто каданцы и кэналлийцы соревновались, кто перекричит друг друга, распорядитель раздавал указания слугам, и даже повар то и дело заглядывал в зал. Рокэ как раз на мгновение задумался, и сквозь общий гомон до него донеслось, как тот велит очередному лакею: — Эй, ты! На, бери графин и неси гостям. Да смотри не пролей! Это — морс, любимый напиток герцогини. Тут Рокэ опять отвлекся на чей-то тост и снова обратил внимание на лакея с графином, когда тот уже подошел к столу; что-то в нем показалось странным, несообразным, но Рокэ не успел как следует это обдумать. — Мы снова встретились, мнимый соберано! — крикнул лакей гнусавым голосом. — Вот тебе мой свадебный подарок! — Под стол! Живо! — скомандовал Рокэ и резко присел, увлекая за собой жену. Лакей выбросил вперед руку с открытым графином. Из горлышка выплеснулась мутная красная струя. — Осторожно, Рокэ! — Марсель Валме вскочил из-за стола и закрыл своим телом место, где только что сидели герцог и герцогиня. Несколько расторопных слуг и гостей набросились на лакея. Тот попытался обороняться подносом и пустым графином, но не преуспел: его сбили с ног, заломили руки за спину. С головы свалился берет, обнажился бледный, бугристый безволосый череп. Отпал восковой муляж, прикрывавший черную впадину на месте носа. Когда Рокэ осторожно поднялся над столом, он увидел перед собой растерянного Валме, облитого морсом с ног до головы, а чуть поодаль — прижатого к полу дюжиной рук Смертельного Налетчика. Тот смотрел снизу вверх ненавидящими глазами, белки которых налились кровью и порозовели. — Решил испортить мне праздник, как злая фея из сказки? — спросил Рокэ. — Без помощи высокого покровителя ничего умнее в голову не пришло? Налетчик собирался ответить, но слуга подхватил с пола берет, завернул в него фальшивый нос и использовал в качестве кляпа. — Вынесите отсюда Налетчика. И покончите с ним, — отдал распоряжения Рокэ. — Смените скатерть, вымойте пол. Марсель, вам тоже надо срочно помыться. — А зачем? — удивился Валме. — Это всего лишь морс. Я и так просохну. — Налетчик болен дурной болезнью. И он наверняка плюнул в графин. Лицо Валме исказила гримаса, и он быстро удалился в сопровождении слуги. Скрученного Налетчика также вынесли за дверь. Теодора осторожно выглянула из-за стола, и Рокэ подал ей руку, помогая подняться. — Инцидент исчерпан, господа, — громко объявил он. И в этот момент посреди зала встал и разразился громким, почти истерическим хохотом никому не известный блондин в красном плаще. — Рокэ, — воскликнул неизвестный, — я вспомнил! Я все вспомнил! — Ринальди? Вы — Ринальди? — тихо спросил Рокэ. Неизвестный, не переставая смеяться, кивнул. — Тогда нам есть, что обсудить. Наедине. Прошу прощения, господа, — Рокэ обвел взглядом все присутствующих, — я вынужден ненадолго удалиться. *** Как только Алва с неизвестным скрылись за дверью, из-за стола, где разместилась каданская делегация, поднялся Стивен Стреш: — Это же Леворукий, господа! Леворукий! Как пить дать! — Уймись, боярин! — попыталась урезонить Стреша Марта Чилл. — Напился — так сиди тихо, не позорься! — Да что же я, Леворукого не узнаю! Сколько лет я ворожил! — Совсем на своей мистике помешался! — Все знают, что герцогу Алве помогает Леворукий. Поэтому он не проигрывает сражений. Поэтому его не удалось приворожить! — А флавионца ты больно хорошо приворожил! Стреш огляделся по сторонам, заметил, что на него никто не обращает внимания, махнул рукой, сел и попросил слуг принести еще вина. Марта Чилл набрала воздуха в грудь, чтобы высказаться еще и по этому поводу, но тут сзади к ней подошла Теодора, мягко положила руку на плечо, наклонилась и что-то прошептала на ухо. Госпожа Чилл согласно закивала, скрестила руки на груди и отвернулась к стене. *** Рокэ привел Ринальди в кабинет герцога и закрыл дверь на ключ. — Я не думал, что когда-нибудь при жизни увижу одного из своих предков, — голос Рокэ становился все громче. — Но раз уж увидел — выскажу все до конца! Как вы могли так с нами обойтись? Почему в свое время не провели ритуал? Почему не оставили инструкций по его проведению? Из-за вас пять человек пострадали, а один вообще оказался на грани смерти! Безответственные остолопы! — Ого, какой напор! — рассмеялся Ринальди. — Ну, что касается ритуала, то по проведению у меня, как у вас говорят, алиби — я на тот момент был уже считайте что мертв. А инструкции вам все равно не понадобились: вы без них разобрались. И вам еще повезло. Подумаешь, пострадали. Могли бы и жизни отдать. И вообще, Рокэ, я пришел не твое недовольство выслушивать, а снять с тебя проклятие. Сегодня все условия для этого, наконец, совпали. — Проклятие? — Рокэ слегка растерялся. — Условия? — Ну давай по порядку. Последнее условие я выполнил только что. Я пришел к тебе и посмеялся. Если это произошло, значит, тебя как раз к тому моменту успели четыре раза предать и приговорить к смерти. — Что-то я никак не соображу. Не могу набрать четыре раза. Покушение Эгмонта? Какие-то еще дворцовые интриги? — Чтобы сосчитать все случаи, они должны быть похожи. Скажи-ка, что произошло непосредственно перед моим появлением? — Налетчик? Ну да. Как раз четыре случая. Но это не похоже на предательство! — Очень похоже. Часть подданных выступает против своего правителя. — Хорошенькие подданные! — Если ты не считаешь их своими подданными, дай им независимость. — Вот еще не хватало! Я их соберано! Но они не хотят мне подчиняться. — Что и требовалось доказать. Часть народа пошла за Налетчиком. Четыре раза. И каждый раз тебе желали смерти, потому что получить независимость они могли бы только через твой труп. Все. Четыре случая. — Как-то все за уши притянуто. — Я вообще-то хотел побыстрее закончить эту неприятную для всех историю — но ты начал препираться и предъявлять мне претензии. Ну что ж, у меня есть формальное право пока не снимать проклятие — потому что, по сути, ты уже не последний в роду. — Отвяжитесь уже от Ричарда! У него давно своя жизнь! Знаете, как только я взял его на воспитание, сразу нашлись умники, которые считали его моим сыном и называли «Рикардо Сэц-Алва». И вы от них ничем не отличаетесь! — А при чем здесь Ричард? Я говорю про другого последнего в роду. — И как же его зовут? — Пока никак. Он еще... не похож на человека. — Не похож... А, я понял. Почему тогда Теодора мне не сказала? — Наверное, она еще сама не уверена. — А вы, значит, уверены? — Я вижу чуть больше, чем обычный смертный. Ну что, забудем о проклятии сейчас? Или попробуем позже, с твоим мальчиком? — А вот шантажировать меня детьми не надо! Действительно, давайте закроем тему, разойдемся и никогда о ней не вспомним. — Давно бы так! Вокруг Рокэ и Ринальди на мгновение появился шар цветного света. Он вспыхнул и распался на угасшие в воздухе искры. — Прощай, Рокэ. Может быть, еще встретимся, — Ринальди сделал шаг назад и вышел через запертую дверь.