Культ тёмной земли

— Ритуала не будет! Его проводят лишь после смерти короля, а стою перед тобой, женщина! — звонкий удар оканчивается отраженным от каменных стен звуком падения. Жалкая, больная и сумасшедшая, леди Голгофа, некогда дорогая мать королевского семейства, более была не в силах держать ответа за своих детей. Прошло ещё пять лет, и даже самому большому дураку стало очевидно — от королевы более не оставалось ничего. Не помнящая себя, она бросалась на каждого, кто ей казался врагом. Моран был вынужден нести тягостный пост бессонными ночами, лишь бы матери не померещилось дыхание врагов. Однажды ему уже пришлось спасать брата от лезвия ножа — защита была непосильна для ребенка, и была крайне сложна даже для юноши. Да, Моран более не был ребёнком, и Одовакар ощущал, что его дорогой брат вот-вот, да покинет дом. Разговоры о Фениксе и древности рода были ему чужды; может, именно холодное отношение наследника к власти заставило отца хоть немного смягчиться, пусть и не к матери. Колдун продолжал нести свой бесконечный пост у люка, за которым был мир. Одовакар получил самые первые плоды такой странной дружбы: старик приоткрыл перед ним тайну небесного свода. Впервые глаза мальчика увидели естественный свет звезд; сотни горящих и тепло улыбающихся маленьким созданиям шаров, и главное среди них огромное, холодное светило. Это был день, когда Одовакар услышал свою любимую сказку, и поверил в неё так, как только был способен поверить ребенок. И существовал род земель тёмных и туманных под лапами огромной кошки, что тысячелетиями спала чутким сном храброго стража. И освещал её взор холодный врагов наступающих, и жег их силой своей безграничной. Славил народ своё божество да хранителя, и клялся беречь, одаривал её лаской и добротой, а она благословляла редкие лучи света. Но наступили времена темные, жестокие. И появился на тёмных землях Дракон — горящий и жарящий, пепел расстилающий. И матерь земли пробудилась вновь, чтобы сразить пришельца грозного. Жесток был гость, и лапами своими вырвал из глазницы око святящее. Окончательно исчез свет с этих земель. И матерь любящая светит на головы и души детей своих одним лишь глазом. Дарует им своих истинных детей — сотню котят, и светить их учит. Сгорая, великая матерь дает дорогу своим потомкам, даруя им великий меч — силу и волю. С того дня тусклый свет горящих неизведанных тел увлек юного принца за собой — душа его резвилась среди котят небесной божественной стражницы, и лишь телесная оболочка привязывала его к разрушенному дворцу. День за днем мальчик взмаливался перед колдуном, прося рассказать эту историю снова и снова, нарисовать ему одноглазую кошку и страшного дракона, сжигающего землю до пепла. И колдун повторял, с упоением смотря на то, как нежеланный принц доедает добытую им с таким трудом еду. Вероятно, последнюю, которую он сможет принести. Он думал так каждый раз, но по утру вновь уходил в мир людей, и приносил новые крохи для брошенных безумными родителями детей. До одного дня. Одовакар бежал по холодным коридорам, левой рукой ощупывая кривую стену, по рельефу кирпичей читая свой маршрут. Впереди уже виднелся свет — зал, в котором можно было застать волшебника. Мальчик побежал еще быстрее, уже предвкушая то, как руки волшебника поймают его прежде, чем он успеет приблизиться к хлипкому сиденью, на котором изредка дремал старик. В порыве счастья и предвкушения, мальчик закрывает глаза, готовясь взлететь в воздух, поднятый колдуном, забыться в сказке и вновь стать одним из обожествленных котят. Он разбегается, уже вскидывая руки в воздух в счастливом жесте, готовый смеяться и радоваться, но вместо этого ударяется всем своим незащищенным телом о нечто твердое. Это нечто будто бы падает вместе с мальчиком, или отшатывается от него. Одовакар раскрывает изумленные глаза. Прямо на него сверху вниз глядят два побелевших в ужасающей агонии глаза, мутные словно дождевые капли, заплывшие изуродованной плотью. Залитое кровью тело словно отвратительный идол возвышается над ребенком — истерзанная шея не держит головы, и юному принцу удается это понять лишь тогда, когда она отделяется от тела и катится прямо ему в ноги. В немом ужасе мальчик смотрит на уставившееся на него мертвое лицо, не узнавая в нем ничего. Он пятится назад. Каждый крошечный шаг отдаляет его от тела, но не умаляет ужаса перед увиденным. Еще несколько шагов. Сузившиеся в ужасе глаза начинаю ловить очертания не только отделенной головы, но и всей комнаты разом. Тело взгроможденное на стул от столкновения покосилось, начало сползать на пол. Словно хотело вернуть себе голову. Одовакар смотрел на его очертания, все больше улавливая в них знакомые черты. Колдун. С самого центра на него смотрело старое, усыхающее лицо старика, настолько обезображенное ужасом произошедшей с ним пытки, что было едва ли похоже на то лицо, которое было знакомо ребенку. Принц чувствует, как тело его будто подхватывают волны. Холодная. Смерть. Горячая. Страх. Смерть. Страх. Смерть. Страх. Сознание дает трещину. Мальчик замечает слабое движение — словно голова пытается перевернуться. Такого не могло быть. Перед ним — труп. Напуганный игрой разума, Одовакар со всех ног бросается назад, в тьму коридора, истошно вопя мольбу о помощи. Не зная, кого позвать, он бессознательно кричит имя колдуна. Но никто не откликается. Теряя дорогу, он несется все дальше от мертвого тела. Собственный крик оглушает его. Впереди лишь отвратительная непроглядная тьма. Снова удар. В этот раз — множество тяжелых досок, которые падают сверху, ударяя по голове, рукам, спине. Боль заставляет проснуться от ужаса. Одна из баррикад на входе в тронный зал отца, и она почти что разрушена. Поднимаясь из-под завала, Одовакар глядит на пустой трон. Похоже, отец был где-то не здесь. Большая удача — он не любил шума, особенно так близко к его покоям. Мальчик глядит назад. Снова волны — страх, смерть. Словно брошенный мертвец шагает за ним. Это ведь глупо — идти навстречу первородному ужасу? Мальчик перешагивает остатки разбросанных досок, вступая в зал. Почти такой же, как тот, в котором обитал волшебник. Он глядит на разорванную зеленую обшивку трона, такую грязную и отвратительную, что любого человека скривило бы в тошноте. Вокруг абсолютно ничего нет — такие же кривые стены, голые и холодные, как и весь дворец. С десяток проходов — и все заколочены. Доски, куски испорченной мебели, ржавые плиты металла — все пошло на создание этой изоляции. Несмотря на эту иллюзию безопасности, принц чувствовал себя едва ли не хуже, чем в комнате с мертвым колдуном. Чувство страха не покидало его, и каждая щель будто сквозила опасностью. Похоже, это и было то безумие, которое поглотило его мать. Будь у него нож, он бы тоже бросился на любого, кто попытался бы к нему приблизиться. Но вокруг не было ни ножа, ни людей. Похоже, этот единственный не заложенный намертво выход и был той дверью, через которую иногда выходил отец. Ничего не было. Похоже, Одовакару не было иной дороги, кроме как шагнуть навстречу мертвецу. Отчаяние поглотило его. Страх смерти, страх перед изуродованным трупом и абсолютное одиночество давили со всех сторон, словно стены начали надвигаться со всех сторон, намереваясь задавить. Одовакар упал на уродливый трон, пряча голову в его изголовье, хватаясь пальцами за крест, венчающий это сидение. Другой опоры у него не было, и быть не могло. Послышались шаги. Похоже, мертвец все же нашел его, и теперь горячая волна страха прекратиться. Останется лишь холод смерти — Ты нашел его? — голос раздается за спиной, заставляя мальчика лишь сильнее вжаться в отцовский символ власти и зарыдать. Говорящий подходит ближе, и тело ребенка поднимается в воздух силой его рук. Словно мать-кошка несет своего котенка, Моран тащил брата за шкирку прочь из тронного зала, сопротивляясь его отчаянным попыткам вновь схватиться за трон. Брыкания младшего выбивают из кармана брата инструмент. Сквозь слезы Одовакар видит разорванную струну.