В мире, где меня никогда не было

      Подходил к концу ещё один день, полный ранящих душу мучений.       Клод даже не знал, что терзало его сильнее – чувство вины за то, что он был вынужден говорить Эсмеральде или сама любовь к ней. Это было невыносимо, он не знал, что ему делать, ведь теперь понимал – любая его попытка помочь ей может причинить ей лишь вред.       Фролло мог многое, многое находилось полностью в его власти, но в некоторых вещах он был абсолютно бессилен.       Он был опасен ей.       Клод понимал уже сейчас реальное состояние дел, возвращаясь в утро, живо представляя хрупкую фигурку в блестящем, зеленом как молодой мох платье, с небольшим тамбурином в руках, танцующую на площади в сопровождении бессчётных, пестро одетых бродяг, окруженную выходящими полюбоваться её представлением людьми…       Уже которая ночь, бессонная от боли в сердце от не ведомых ему прежде страданий…       Однако время сомкнуло его усталые, отяжелевшие веки.       Пробудился Фролло из-за яркого света, ото сна без сновидений. Никогда раньше не проникало в келью так много солнца сквозь окна собора …       Нет, он больше не был в своей келье, теперь не могло в этом быть ни малейших сомнений. Однако где-то он всё-таки был и предстояло выяснить – где конкретно.       Клод осмотрелся – всё вокруг казалось, словно бы, смутно знакомым – высокие потолки, украшенные вышитыми цветочными узорами не задернутые тяжелые шторы, дорогая мебель, в основном из красного дерева, возвышающиеся надо всем книжные шкафы-гиганты, давно уже не мечтавшие о спасении от пыли…       Он уже и забыл о том, как скучал по этому месту, как же давно он не был здесь? Ясно – очень давно. Это был дом где он провел своё уж слишком рано и быстро прошедшее детство – одно из перешедших ему по наследству имений.       Очень гордое место, которое не под силу было сломить, уничтожить ни чуме и ни времени.       Но как он оказался здесь?       Что-то не так. Это не верно…       Фролло отбросил в сторону гнетущие мысли о прошлом и отодвинул в сторону безнадёжные мечты о той, кто никогда настоящего его не заметит. Сейчас у него было дело важнее – найти разгадку к тайне своего появления в этом месте.       Он точно знал, что находился в келье и не мог сам того не зная прийти сюда при лунном свете, тогда что могло вызвать это? Он уже и в магию готов был до последней капли верить, но даже она, считал священник не могла в данный момент объяснить всего на свете.       Чем дольше он ходил по знакомым коридорам, тем больше убеждался в том, что они совсем пустынны, углы стали местом для создания пауками своих замысловатых узоров паутины.       Так не должно было быть.       Даже эта мелочь настораживала…       Он хорошо вел хозяйство, не покидая Собора и его пределов, и был убеждён нанятые им люди надёжны, знают своё дело. Отчётности были тому свидетельством, но имение, пребывавшее в запустении, будучи заброшенным не могло не заставить задуматься в чём проблема. Фролло категорически отвергал возможность лжи, поэтому просто искал ответа.       Клод вскоре понял, что больше не может находиться в этом доме, поэтому ушел и направился обратно туда, откуда ему каким-то образом удалось исчезнуть.       Он был погружен глубоко в свои мысли, но оказался внезапно оторван от них, столкнувшись с Гренгуаром.       – Прошу прощения, месье. Надеюсь мне не пришлось уж слишком сильно Вас задеть! Просто знаете, меня ждёт жена, а вместе с ней работа, не мудрено не разобрать пути. – извинился перед ним Пьер, смягчая последние слова, чтобы предать им если возможно то – таинственности и хотел было уйти, но Фролло не дал ему раствориться сквозь пальцы дымом.       – Что Вы задумали, поэт Пьер Гренгуар?! Где та девушка, что танцует у Нотр Дам? – сурово обратился к нему Фролло.       – Не знаю откуда моё имя известно Вам, если я Вашего не знаю, но, если Вам это интересно – эта девушка – моя жена. Она мне была Королём Двора Чудес отдана. – ответил тот, не теряя своей дружелюбной загадочности, скрывая за ней то, что был слегка сбит с толку.       – Не смей касаться её, создания греха! Уяснил!? – продолжил нравоучения Клод у которого сейчас ещё меньше доставало сил унять своё метущееся сердце.       – Она даже близко не позволит мне к себе подойти, но снова прошу меня просить, я должен идти, а-то, вполне возможно – не сносить мне головы. – уверил его Пьер и Фролло всё-таки его отпустил.       Гренгуар умчался также резво, вполне удачно преодолевая все попадавшиеся по пути преграды, провожаемый длительным, тяжелым взглядом учителя.       Клод не мог понять, что нашло на Пьера и если всё, что тот сказал он мог принять за правду потому, что поэту нет никакого резона лгать, то факт того, что с ним говорили, как с незнакомцем он объяснить никак себе не мог. Да, Гренгуар мог позволить себе летать в облаках, но они говорили достаточно долго для того, чтобы он не мог его не узнать…       Фролло решил, что на работе ему будет проще собраться с мыслями и разложить по местам всё, что ему известно, и найти способ решить проблему, однако и этого ему не удалось сделать. Его не узнавали другие священники, полагали, что он, должно быть, приезжий и услышав его имя, признавали то им неизвестным.       Голова шла кругом, Клод понимал на сколько серьёзно всё это… Он вышел в зал и воззвал к небесам, встав на колени пред статуей Святой Девы Марии.       – За что же наказываешь ты меня? Дай мне знак, ответ на вопрос позволь мне услышать. Понять не могу, чего мне искать в этом мире, чего ждать от него, если меня словно нет в нём в помине. Что сделал я чтобы тебя прогневать? Неужели моя любовь к женщине может заставить тебя так жестоко меня осудить? Если же это не кара – испытанье мне, то для чего? Позволь увидеть, скажи мне, как я смогу его пройти… - просил он и последние слова раздались по залу гулким эхом.       А тишина своим безмолвием повторяла тихо “Сам увидишь”.       Фролло это слышал, просто не мог не слышать и устремился вновь на площадь, руководствуясь веленьем исстрадавшегося сердца. Тем более, куда ему было идти?       Собор, такой безусловно ему знакомый, теперь не мог принять его как должно и чужой стала его работа, оставалось лишь вернуться в мистическую пустынность родного дома, но он не хотел этого.       Предстояло решить ещё так много…       Эсмеральда. Она была снова здесь – хоть что-то осталось неизменно… Такая красивая, такая лёгкая, девушка снова захватила его мысли, да Клод и не стал препятствовать, ему, казалось, уже нечего было терять.       Вскоре поблизости появилась сгорбленная фигура в мутно-красном. Фролло точно знал, что Квазимодо его лишь раз ослушивался прежде и выходил на площадь – это было на том шутовском фесте и не решился бы пойти на это снова, боясь разгневать.       Клод был не на своём месте.       Реальность избегала его…       Немногим позже стали раздаваться вскрики – горбун не умышленно испугал некоторых представителей толпы и появились следившие, в меру возможностей, за порядком королевские стрелки.       – Звонарь Собора Парижской Богоматери, Квазимодо, Вы заключаетесь под стражу за смущение народа!       Фролло хотел помешать этому, но полагал абсолютно верно – и они не знают его и не станут слушать его приказов.       – Разве можно брать под стражу невиновного? Он ничего не сделал! Что может быть плохого в том, что он, как и любой обычный человек хотел смотреть моё сегодняшнее представление? – обратилась Эсмеральда, подойдя к ним ближе.       – Отпустите Квазимодо. То, что его бояться – не его преступление. – согласился с ней Клод, убеждённый, что того не справедливо было б наказать за одну лишь подобную ошибку.       Стража, как и толпа была в неком восхищенном недоумении - в то, что кто-то может заступиться за кривого Квазимодо никто не верил.       Фролло вышел вперёд и положив тому руку на спину, увел горбуна восвояси, пользуясь всеобщим оцепенением, пока не оказалось слишком поздно и не стало нужно объясняться. Клод, оглянувшись глазами встретил, благодарный Эсмеральдин взгляд, такой, что говорил – она рада, что кто-то оказался готов быть за других в ответе, постоять за тех, кто нуждается в этом.       Никогда Фролло не приходилось на это надеяться…       – Зачем ты вышел из башни, Квазимодо? – спросил сына он, когда они ушли уже далеко от площади.       – Благодарю Вас за своё спасение. Я часто выхожу из собора в это время, но с недавних пор она всё чаще здесь и мне хотелось посмотреть на её танец вблизи, а не с колокольных башен. – ответил звонарь негромко, покоряясь покровительственной грозности чужого голоса.       – Впредь следует быть осторожнее, чтобы не узнать всей опасности напуганной толпы. – заметил ему Клод, догадываясь, что иной подход в ряд ли может в этом случае иметь место.       – Меня удивляет то, что Вас не пугает моё уродство. – немного позже сказал горбун, стоя уже снова в дверях Собора.       – Ты один во всём мире, и я знаю каково это. – произнёс с грустью в голосе Фролло потому, что сейчас это было ещё явнее, чем прежде.       – В таком случае, возможно, до встречи, месье! – почти радостно заявил Квазимодо своим шершавым, приветливым голосом.       – До встречи, Квазимодо. – попрощался Клод и решил было уйти потому, что теперь ему уже незачем было здесь быть и не хотелось принимать судьбоносных решений, но оказался пойман за рукав всё тем же Пьером.       Гренгуар так провел его до ступеней здания, смотревшего в окна Нотр Дама, не проронив ни слова, но Фролло и не хотел ни о чём распространяться без нужды.       – Надеюсь Вы можете улучить мне момент для разговора… С самого утра хотел спросить кто Вы, ведь моё имя Вам каким-то образом известно, пусть я, если признаться честно, и не самый известный человек в Париже. Не припомню Вас среди зрителей моей мистерии.       – Мне сейчас сложно о чём-либо конкретно, Гренгуар, но моё имя Клод Фролло, и я ар… - начал тот, но конец фразы растворился в шуме улицы.       Что он мог сказать? Он больше не мог назваться архидьяконом Собора Парижской Богоматери.       – Извините, не могли бы Вы повторить, здесь шумно. Чего-то я не дослышал.       – Клод Фролло де Тришап. – представился тот за неимением выбора.       – В таком случае мне, вероятно следует поклониться.       – Попрошу обойтись без формальностей.       – В таком случае моя мысль о том, что вы не из наших мест не является верной, но у меня так и остаётся множество вопросов к Вам, все без ответов. Я видел, как Вы обошлись с Квазимодо, это достойно уважения и было в этом, если я могу то сказать, что-то отеческое, будто вы его давно знаете…       – Он – мой приёмный сын, но, очевидно, в какой-то другой, отдаленной вселенной, где я твой учитель.       – Вам не чужда философия?       Клод уже начинал чувствовать себя фаталистом.       – Да, также как медицина, алгебра, геометрия и другие отрасли свободных искусств… - продолжил Фролло, но был оборван – этого было довольно Пьеру.       – То есть у Вас на всё есть время! Поражен, если честно! Сомневаюсь, что у многих в Вашем статусе есть интерес к подобным вещам, а уж тем более – желание делиться этим!       – Мне это не известно.       – Так Вы врач в большей мере?       – Если тебе угодно. – ответил тот и мысленно закончил: “Теперь, как можно было заметить – уж точно не священник.”       – Я должно быть утомляю Вас, беспечно думая, что у Вас нет другого дела, кроме как говорить с Королём Парижских Улиц?       – Нет, это не так, сегодня я предоставлен самому себе. – ответил Фролло, “Скорее – своей судьбе.” – подумал он.       – Знаете, мне с Вами интересно говорить. Может у Вас есть какие-то вопросы ко мне, за исключением того, что вы уже задали? И да, если мне позволено спросить, зачем вам было знать где Эсмеральда?       – Где ты живёшь сейчас, Пьер? Значит ли то, что ты “Принц Парижских Улиц”, что у тебя нет крова? – воспользовался возможностью Клод, на новый вопрос Гренгуара не давая ответа.       – Ну, говоря условно – он у меня есть, но такой, что уж лучше спать под открытым небом. Он у меня есть только благодаря Эсмеральде, но как только я оказываюсь рядом за мной непрерывно ведётся слежка, да и Двор Чудес сам по себе не самое безопасное место, на меня так смотрят, будто у меня есть что украсть. Но считаю лучше выживать, во имя жизни, чем жить, чтобы выживать.       – И то верно. – произнёс со вздохом Клод, решая, что если всё это не окажется простым сном, нужно будет найти способ Гренгуара хоть вместе с Эсмеральдой, хоть отдельно, если то будет не угодно ей, переселить к себе в имение, куда нудно будет набрать слуг, благо у него всё ещё есть те же деньги, потому, что помнит он его или нет – Пьер всё ещё его ребенок и он не может не чувствовать за него ответственности. Что до Квазимодо, то он – часть Собора и не отделим от церкви, поэтому такое предложение никак не изменит дело.       – Кстати, она просила передать вам при встрече, что благодарна Вам за то, что Вы сделали на площади. Для неё много значит такая поддержка, а также хорошее отношение к другим, зашита тех, кто нуждается в защите.       Фролло хотел было одернуть сутану, но не обнаружил её на своём теле - он просто был одет элегантно, но повседневно и за сумасшедший день не привык к этому, руки его неуверенно опустились в карманы, чтобы не двигаться больше так неуместно. Он кивнул и, пообещав встретиться с ними завтра на том же месте , попрощался с поэтом.       Безысходность легко и неслышно обращалась надеждой.       “На всё воля Божья.” – думал Клод обо всём этом.       Время шло, а Фролло так и не мог найти на свой вопрос ответа, но его всё меньше интересовало это, ведь он в конечном счёте получил больше, чем когда-либо мог надеяться.       Ему не составило большого труда вернуть прежние отношения с Квазимодо и Пьером, да, возможно, они и были немного другими потому, что его с самого начала с ними не было, но оба они смогли принять то, что теперь они – его дети. Так было надёжнее для всех потому, что Клод сам по себе значил стабильность. И что один, что другой – брошенные, никому не нужные дети, а он – родитель, готовый оказать, на сколько умеет, любую поддержку.       Что до работы, то Фролло решил – более он не священник. У него не было желания продолжать начатую по принуждению в духовенстве карьеру, ведь и находясь в другой сфере можно стать для общества авторитетом, а он хотел, прежде всего, заниматься наконец тем, что самому ему интересно, последовал тому, что было предположено, при второй встрече, поэтом.       А Эсмеральда? Эсмеральда не боялась Клода, не боялась ни на мгновение, она даже прониклась к нему уважением. Он не кричал на неё, не происходило никаких неудавшихся нападений – Фролло для этого тогда не было. Другой была их первая встреча и для изменения хода событий было достаточно этого.       Теперь он знал – Небо подарило ему ещё один шанс, шанс начать всё сначала, сделать всё верно.