Способ расслабиться

Кадзухе кажется, что он сходит с ума. Просто летит с обрыва в пропасть, не в силах зацепиться за что-нибудь. Он смотрит в почти безумные глаза напротив, гулко сглатывает и пытается осознать, на что он только что подписался. — Ты можешь остановить меня в любой момент, — слащаво шепчет Скарамуш, и у Кадзухи почти сводит челюсть от этого. Он ощущает себя абсолютно ненормальным, да что уж там — Кадзуха думает, что он окончательно обезумел, потому что только безумец ляжет в кровать к кукле электро Архонта и добровольно согласится быть полностью связанным в его руках. Кадзуха боится признать даже себе, что его до дрожи возбуждают мысли об этом. Оказаться беспомощным в сильных руках — это то, чего Кадзухе так не хватает и то, чего он отчаянно жаждет, раз постоянно возвращается прямо в лапы к своему мучителю. — У тебя такие глаза, словно ты боишься, — с легкой насмешкой бросает Скарамуш и, пододвигаясь чуть ближе, ловко обвивает шею веревкой, но не затягивает слишком туго. — Не боюсь. Просто… Волнуюсь… Не каждый день, знаешь, решаюсь на то, чтобы меня связали по рукам и ногам, — немного нервно выпаливает Кадзуха, чуть вздыхая от ощущения веревки на нежной коже. Скарамуш тихо смеется, и лицо его искажается в улыбке, которую Кадзуха до безумия любит. Так не должно быть. Кадзуха уже много раз пытался доказать себе, что он не должен спать с тем, кто погубил огромное количество людских жизней, кто ответственен за крах его семейного дела. Да что уж там — кто почти что стал Богом, едва не разрушив Сумеру. Так не должно быть. Но каждый раз, когда Кадзуха смотрит в эти глаза — он тонет. Потому что Скарамучча не так прост, как кажется. Потому что пусть он и говорит, что ничего не чувствует, — он все равно остается рядом и иногда даже бросает тихое «люблю», от которого сводит где-то в районе сердца. — Если тебе страшно, можешь взять глаз бога в руку, — произносит Скарамуш абсолютно ровным голосом, но Кадзуха видит в этом проверку. — Не нужно. Я доверяю тебе, — тихо отвечает он и слышит смех в ответ. Он удивленно вскидывает брови и тут же охает, когда чувствует мягкие губы на своих. Скара по-человечески теплый, и пускай он все время твердит, что он всего лишь кукла, Кадзуха упрямо видит в нем настоящего человека. Потому что то, как его ловкий язык скользит по губам, а мягкие нежные пальцы оглаживают щеки, притягивая ближе, — это что-то за гранью. Скарамуш отстраняется, и Кадзуху вновь переворачивает от этого взгляда. Такой глубокий, подчиняющий, что хочется добровольно лечь на лопатки и позволить делать с собой все, что угодно. Несмотря на то, что Кадзуха сказал про доверие, они оба понимают, что никаким доверием между ними и не пахнет. Потому что хоть они и расслабляются друг с другом таким образом, пускай и шепчут иногда слова о любви, целуются до подкашивающихся коленок, после они вновь расходятся, неделями игнорируя существование друг друга. И Кадзуха мысленно благодарит Скара за то, что тот все же поднимается с кровати и, отцепив глаз бога от валяющейся на входе в комнату одежды, возвращается и кладет его на тумбу совсем близко. Кадзуха на это едва заметно улыбается, чувствуя легкое покалывание анемо-энергии в пальцах, после чего весь заходится мурашками, когда Скарамуш возвращается к своему занятию. — Заведи руки за спину, — просит он, и Кадзуха подчиняется, сгибая их в локтях и сцепляя за спиной. Скара не спеша оплетает веревками плечи, спускается все ниже и ниже, а Кадзуха дышит через раз. Потому что они еще даже не начали, а он уже возбужден до предела. И все, чего он хочет, — это поскорее перейти к тому, ради чего он каждый раз сюда приходит. — Ляг, — вновь тихо командует Скара, и Кадзуха вновь слушается. Опускается спиной на кровать и чуть морщится от того, что лежать на связанных руках не очень-то и удобно, но вслух ничего не говорит. Лишь продолжает следить за ловкими движениями Скарамуша и сгорать от нетерпения. Когда и ноги оказываются полностью связаны вместе, Кадзуха весь замирает. Пускай это была его идея — он все равно слишком переживает. Внизу живота все сводит, когда Скара окидывает его хищным взглядом с ног до головы и расплывается практически в безумном оскале. — Ты такой очаровательный, когда связанный, — заигрывая, произносит он и нависает сверху. Кадзуха уже привык к тому, что не чувствует дыхания на своих губах. Главное, что эти губы все равно теплые, мягкие и такие охуенные, что хочется стонать только от одних поцелуев с этим демоном. Он едва ли осознает, когда Скара отстраняется и вместо его желанных губ оказывается кляп, который неприятно давит на язык. Кадзуха морщится, но не сопротивляется, чуть приподнимая голову и позволяя застегнуть ремешок на затылке. Следом на глаза ложится плотная повязка, и Кадзуха шумно выдыхает, теперь окончательно погружаясь в состояние полной беспомощности. Это… Странно. Так непривычно. И градус опасности подскакивает в груди с невероятной скоростью. — Если увижу, что твоя стекляшка светится, я остановлюсь, — произносит Скара, и Кадзуха в очередной раз убеждается, что в отличии от него самого, Скарамуш всегда подходит к этим встречам с холодной головой. — Кивни, если понял. И Кадзуха кивает немного нервно, потому что слышит в голосе знакомые нотки превосходства. Потому что их маленькая игра уже почти началась. И от этого в груди все скулит и сжимается в предвкушении. С губ срывается тихий стон, когда Скарамуш помогает перекатиться на живот. Кадзуха сжимает-разжимает кисти, проверяя, не затекли ли руки от прошлого положения, и вновь успокаивается, настороженно вслушиваясь в то, что происходит вокруг. Скарамуш всегда ходит тихо, словно тень. Его шагов почти никогда не слышно, и подобное тоже пугало раньше, но сейчас лишь вызывает интерес. Скарамуш весь вызывает у Кадзухи неподдельный интерес. И это тоже ненормально. И Итэр, когда узнал об их «дружбе» посоветовал Кадзухе держаться подальше. Но кто Кадзуха такой, чтобы сопротивляться этим пленительным темным глазам и такой убийственной, подчиняющей силе? — Когда ты только сказал, что хочешь ощутить себя полностью связанным, я хотел отказаться, — тихо произносит Скарамуш, и Кадзуха цепляется слухом за звук открывающегося флакончика. — Все же не думал, что ты настолько наивный, чтобы позволить мне подобное. Но потом мне стало интересно… Надолго ли тебя хватит, Кадзуха, — томно шепчет Скара и получает в ответ тихий стон. Когда на ягодицу падает холодная капля масла, Кадзуха вздрагивает. Он крепче зажмуривается, пытаясь посчитать, сколько капель упало следом, но в голове туман. Он скулит еле слышно, когда ладонь Скара касается разгоряченной кожи и принимается медленно растирать масло по бедрам, по пояснице, особенно сильно проходясь пальцами по позвонкам, чуть задевая кожу ногтями. По комнате разносится приторно-сладкий аромат, и Кадзуха начинает считать про себя секунды, чтобы хоть немного оставаться в сознании. — Не смей уходить в себя, — звучит властный голос и в следующую секунду на ягодицу с громким шлепком опускается ладонь. С губ срывается тихий всхлип, потому что это почти больно, но мягкое поглаживающее движение по раздраженной коже вновь заставляет покрыться мурашками. — Никогда бы не поверил, что тебя так возбуждает порка, если бы не проверил это сам. Ты жуткий извращенец, ты в курсе? — вновь произносит Скарамуш, и Кадзуха весь сжимается и вздрагивает от подобных слов. Потому что Скара и его блядский язык точно доведут его до ручки. Потому что все эти грязные разговорчики сводят его с ума каждый раз, но сейчас он даже не может прошептать беспомощное «заткнись». Еще один шлепок приходится рядом, но его Кадзуха уже вполне ожидает. Сердце в груди колотится как сумасшедшее. Воздуха катастрофически не хватает, но Скара точно не освободит его от кляпа до конца этой игры. Еще несколько ударов опускаются почти на одно и то же место, и Кадзуха ерзает, мычит протяжно, чувствуя болезненное возбуждение, растекающееся по венам. Сзади ощущается копошение. Кадзуха шумно выдыхает, когда чувствует тяжесть на собственных бедрах. Скарамуш весит совсем немного, но все равно ощущать его тело на себе — невероятно приятно. Кадзуха даже самому себе не признается, но каждый раз, когда он видит, как Скара наступает на своих врагов, — позорно хочет оказаться на их месте. И это абсолютно точно не нормально. Если бы об этом узнал Итэр, то точно попытался бы Кадзухе помочь, потащил бы его к лекарю, потому что это абсолютное безумие — хотеть оказаться в ногах кого-то, вроде Скарамуша. Но Кадзуха не уверен, что хочет избавляться от этого влечения. Потому что эта боль, которую Скара дарит ему каждую встречу, — это то, что заставляет оставаться на плаву и не потеряться в собственных обидах прошлого. Скарамуш скользит руками беспорядочно, отвешивая хлесткие, болезненные удары, и Кадзуха начинает ощущать, как горит нежная кожа. Обычно он просит остановиться словами, когда становится слишком больно. Но сейчас он не может говорить. А если он воспользуется глазом бога, то тогда Скарамуш остановится полностью, и абсолютно нет гарантий, что у всего будет продолжение. Кадзуха покрывается мурашками от мысли, которая вдруг внезапно закрадывается в его разморенную голову — кто из них сдастся первым? Когда Скара впивается в ягодицы ногтями, сминая поврежденную кожу, Кадзуха громко скулит, сильнее вгрызаясь зубами в кляп и сжимая руки в кулаки. — Останови меня, Кадзуха, — звучит из-за спины насмешка, и в волосы зарывается скользкая ладонь. Кадзуха нервно мотает головой и вновь мычит болезненно, когда его дергают за волосы на себя, заставляя выгнуться назад. Скара тихо смеется на такой жалкий отказ и второй рукой собирает пальцами стекающую по подбородку слюну. — Ты даже сглотнуть толком не можешь, какая прелесть. Какого это — быть настолько беспомощным? — слащаво спрашивает Скарамуш, а у Кадзухи пальцы на ногах поджимаются от таких слов. — Если я продолжу, то завтра вряд ли ты сможешь сидеть. А у тебя ведь назначена встреча с Путешественником, правда? И Кадзуха даже не пытается понять, откуда Скарамуш об этом знает. Он лишь мычит что-то бессвязное в ответ, крепче стискивает руки в кулаки и вновь замирает в ожидании. Кровь пульсирует в висках так громко, что сводит с ума, и, когда Скара резко разжимает руку в волосах, Кадзуха с облегчением падает лицом вновь на матрас и судорожно втягивает носом такой необходимый воздух. — Видел бы ты свою красную задницу сейчас. Потрясающее зрелище, — шепчет Скарамуш, и Кадзуха на его слова стонет тихо и чувствует предательские слезы в уголках глаз. Потому что несколько новых ударов слишком болезненные. Потому что эта передышка была сделана специально, чтобы все чувства обострились. Чтобы теперь каждое касание к поврежденной коже казалось в разы острее. И Кадзуха весь сжимается, ерзает, пытаясь отползти в сторону, но на спину грубо давит сильная ладонь. — Тебе не уползти, Кадзуха. Ты будешь подставляться под удары до тех пор, пока не остановишь меня, — смеется Скара и вновь опускает ладонь — на этот раз еще сильнее, чем до этого. И Кадзуха все же срывается на тихий плач. Член болезненно прижат телом к кровати. Это с каждой секундой становится все более невыносимым, потому что хочется потереться или хотя бы избавиться от давления, но он, блять, не может. Он не может пошевелиться, не может попросить быть нежнее, не может даже жалостливо посмотреть на хитрый прищур темных глаз. Все тело — сгусток боли и нервов, который вот-вот готов взорваться от перенасыщения. Кадзуха отдаленно думает о том, что сейчас он с трудом может считать себя человеком, но все это тонет в том удовольствие, которое он ощущает от подобного. — Я знаю, как малышка Паймон печётся о тебе, да и сам Путешественник в тебе души не чает. Хотел бы я увидеть их реакцию, когда они узнали бы об этой стороне твоего характера, — вновь дразнит Скарамуш, и Кадзуха едва ли не кричит от нескольких оглушающих ударов по истерзанным ягодицам. — Всегда сдержанный и такой правильный Кадзуха, связанный и громко стонущий от порки. Это было бы весьма занимательно… «Заткнись, заткнись, заткнись…» — эхом проносится в голове, но с губ срывается лишь задушенный вскрик. Потому что теперь это слишком больно. Потому что Скарамуш как назло бьет по одним и тем же местам и ладонь опускает звонко, жестко, не давая ни секундной передышки. И Кадзуха плачет, стонет надрывно и жалобно ерзает, пытаясь то ли уйти от прикосновений, то ли получить хотя бы маленькое удовольствие от трения. — Ты так отчаянно пытаешься притереться членом к матрасу. Словно животное. Какое очаровательное зрелище, — произносит Скарамуш, и Кадзуха чувствует себя так унизительно, но от этого лишь сильнее возбуждается, уже откровенно дрожа всем телом. — Хочешь кончить, Кадзуха? — томно спрашивает Скара, и Кадзуха кивает судорожно, выстанывая что-то неразборчивое и вновь тихо всхлипывает, ощущая волнами бегущую по телу боль. Скарамуш слишком быстро слезает с него, почти рывком переворачивая на спину. Кадзуха болезненно вскрикивает, когда нежная кожа горящих ягодиц касается грубой поверхности простыни. И он вновь скулит, почти хнычет, когда Скарамуш опирается коленями по обе стороны от него и, обхватив член своими тонкими пальцами, направляет его в себя. Кадзуха мечется, не в силах сделать хоть что-нибудь. И когда Скара садится полностью, давит всем своим телом сверху, Кадзуха почти взрывается от того, в какой коктейль смешивается боль и наслаждение, окончательно утопая во всем этом. — Какого это — быть просто игрушкой для удовлетворения чужих потребностей? — сбитым голосом шепчет Скарамуш, и Кадзуха всхлипывает от подобного и жмурится сильнее, когда на нем начинают двигаться. Ему так много, что он едва ли остается в сознании. Он пытается не отключиться, пытается представить лицо Скарамуччи, искаженное в удовольствии, но все летит в бездну, когда длинные тонкие пальцы сжимаются на его шее. Он почти не может вдохнуть, чувствуя, как Скара ускоряется, почти агрессивно двигаясь на члене и насаживаясь каждый раз до упора. И Кадзуха закатывает глаза, сжимает кляп зубами почти до треска и, спустя пару толчков, болезненно кончает, даже не вскрикивая от резкой пощечины. — Твою мать, Кадзуха, я ведь еще не закончил, — хрипит Скарамуш и вновь бьет по щеке, вероятно, сильно оскорбившийся подобным. Но Кадзуха уже не в силах соображать совсем. Он чувствует себя полностью опустошенным, когда отдаленно понимает, что Скара, так и не слезая с члена, активно доводит и себя до желанной разрядки, кончая прямо Кадзухе на живот. И это заставляет все органы внутри перевернуться от удовольствия. — Идиот, а если бы я тебя покалечил? — шипит Скарамуш через пару минут, когда небрежно стягивает кляп и отбрасывает его в сторону. — Ну не покалечил же, — хрипит Кадзуха и с наслаждением двигает затекшей челюстью. Когда веревки слетают с тела, Кадзуха с тихим вздохом перекатывается на живот. Ягодицы горят со страшной силой, на шее все еще фантомно ощущаются чужие пальцы, а руки покалывает от веревок — и все это Кадзухе до безумия нравится. И легкое беспокойство в темных глазах напротив лишь подтверждает то, что он сделал правильный выбор, отдав всего себя этому человеку.