Третий

Третий раз: когда Джеймсу некуда было приткнуться, и мы вместе жили у моей матери. Если рассуждать чисто логически, то НЕ случиться хотя бы чего-то в подобных обстоятельствах просто НЕ могло. Об этом периоде времени я всегда вспоминаю с особенным теплом; мы тогда, наверное, были максимально близки, ну, в плане… Свою съемную конуру я оплачивать уже не имел возможности, потому что толком не работал, если то, чем я тогда занимался, вообще можно назвать работой. В любом случае, на параллельную карьеру локал драгдилера у меня тогда не было времени, потому что мы уже начали ездить по побережью с концертами. Выступали везде, где могли вписаться, и часто — вообще без денег. За пивас и пожрать, типа того; нам тогда было важно оказаться на слуху, чтобы о нас заговорили, и о деньгах тогда… нет, я не могу сказать, что о деньгах никто не думал: жить-то надо было на что-то, но выступали мы зачастую на самых ублюдских условиях, почти задаром, или даже без «почти». У Джеймса ситуация была схожая с моей, но я со своей хаты вылетел раньше и, за неимением ничего лучше, приткнулся к Ма. Она была не сильно против поначалу: я большую часть времени проводил не дома и по сути только ночевал там, да и то не каждый день. В один из дней Джеймс мне сказал: так и так, братан, меня выселили. Я думал полсекунды. Этим же вечером его развалюшная тачка стояла перед жилым комплексом моей матери, а его вещи и он сам были в моей мизерной комнате. Ко мне. Джеймс обратился ко мне; он не пошел к Ларсу, не пошел куда-то еще. Он пришел ко мне. Конечно, в лицо ему я тогда не визжал, как перевозбужденная младшеклассница, и о том, как я рад такому раскладу, тоже ничего не говорил, но на самом деле я был очень доволен. Джеймс просто… я не знаю. Мне нравилось общаться с ним, обсуждать всякие штуки, просто шутить и дурачиться. Когда мы были вдвоем, и особенно когда рядом не было Ларса, все было как-то иначе: проще и тише, никто не выпячивал грудь и не пытался перекричать другого. Мы, наверное, вообще неосознанно это делали в присутствии других. Не знаю. Зато я знаю, что Джеймс стал моим первым настоящим другом. Видимо, у меня были размытые границы этого понятия, да и вообще какое-то свое представление. Делить с ним комнату было… не то, чтобы странно. Типа, мы уже не раз ночевали и все вместе, и частично вместе, но нахождение в настолько маленьком пространстве такое количество времени — это совсем другое. Ни о каких затяжных турах, когда ночуешь в автобусе и буквально живешь друг у друга на голове, я тогда еще ничего не знал, но мне нравилось это чувство близости, нравилось осознавать и ощущать, что я в комнате не один. Нравилось его присутствие. Мы спали на полу по очереди, и когда были мои ночи на кровати, я всегда поворачивался лицом к краю и смотрел вниз. Всегда искал зрительный контакт. Джеймс обычно валялся на спине, одну согнутую в локте руку подложив под голову, согнув одну ногу в колене и закинув на нее другую, и шевелил стопой во время разговора. Постоянно в носках, часто — в высоких, до середины голени. Тишка, трусы и носки — его стандартный набор. В мой носки по ночам обычно не входили. Если мы были относительно трезвые, мы могли часами говорить обо всем на свете. Если бухие — в шутку пьяно возились и толкались за место на кровати вне зависимости от очереди. Явного лидера в этой возне никогда не было, потому что заканчивалось все двумя вариантами: оба на полу, или оба на узкой кровати. В тот день мы тащились с какой-то тусовки дико пьянющие, но идти было далеко, и по дороге мы частично протрезвели. Заканчивать нам обоим не хотелось. Из круглосуточного магаза на углу я спиздил бутылку водки, пока Джеймс заговаривал зубы сонному пареньку на кассе и очень старательно выбирал сигареты, не мог решить между красными Мальборо и Кэмэл только для того, чтобы в итоге не взять никакие, когда я легонько стукнул его ладонью по плечу, направляясь на выход. Скиллами шоплифтера я не особо горжусь сейчас, но тогда это мне сильно помогало. Остаток пути до квартиры моей матери мы прошли, распивая трофейную бутылку. Джеймс висел на мне, или я на нем, я не знаю; может, мы это по очереди делали. На улице было жарко, мы оба были липкие и потные. Кое-как поднялись на этаж, ввалились в прихожую, пытаясь не смеяться, но эпически зафейлили. Я почти хрюкал; Джеймс тоже был не сильно лучше. В бутылке оставалась еще половина, когда я зашёл в свою комнату после Джеймса и закрыл за нами дверь. Он, как оказалось, далеко не ушел и сразу же вырвал бутылку у меня из рук. Я ухмылялся, щуря глаза в две узкие щелки, глядя на то, как дёргается его кадык во время каждого глотка. Джеймс сделал четыре огромных, скривил лицо и зажмурился, качнулся вбок. Я шагнул ему навстречу и поймал, не дав упасть. — Тииише, тише, тормозни, братан, — все еще улыбаясь, я хлопнул его по бицухе и вытянул бутылку из рук. — Щас осталось только наблевать здесь. Декор, которого тут явно не хватает. — Ааатдай, — Джеймс попытался отнять бухло обратно, но я максимально отодвинул руку, и его пальцы цепанули пустоту. — Отъебись. Без злобы, все еще с улыбкой и переползая рукой на его макушку. Спутанные волосы еще сильнее запутались в моих пальцах, Джеймс продолжил свои попытки отнять водку, но в итоге чуть не упал вперёд ебалом, в очередной раз не рассчитав расстояние и ухватив воздух. Я ему упасть не дал, придержав за футболку сзади. У меня башка тоже шла кругом, и хотелось над ним издеваться, хотелось держать его на расстоянии вытянутой руки и у него перед глазами заливать себе в горло это дерьмо. Хотелось, чтобы он снова попытался отнять, и завести руку за спину, чтобы пытался лучше. После того его первого раза на балконе был еще один не менее пьяный раз на концерте, где мы были просто зрителями. Тогда мне понравилось ничуть не меньше, да и думать я стал об этом как-то больше, особенно теперь, когда каждый день пялился на него по ночам то сверху, то снизу. Я знал, чего мне хотелось, но первым распускать свои руки я не хотел. Хотел, чтобы это сделал он. Что хотелось, то я и сделал. Водка обожгла горло, заставила скорчить рожу, но я все равно растягивал ехидную самодовольную лыбу на все ебало, мол, смотри! Я пью, а ты нет! Мне тогда и не хотелось особо догоняться; в кои-то веки я был в состоянии, которое меня всем утраивало, и которое хотелось растянуть подольше, но я все равно вливал в себя еще. Зная, что не стоит. Желаемого эффекта я все же добился. Джеймсу надоело смотреть на меня исподлобья и просто стоять. Когда я в очередной раз поднес бутылку ко рту, даже не собираясь отпивать, он дернулся вперёд как-то весь сразу и почти достал, но он был пьянее и медленнее. Я завел руку за спину, и Джеймс врезался в меня, интуитивно раскидав свои ручищи в стороны. Начал тянуться ими и искать вслепую, обнимая меня и тычась подбородком в плечо. Это было нелепо и смешно; я рассмеялся ему почти на ухо, коротко и злорадно. Что у меня на тот момент было в голове — хуй знает, но я не хотел прекращать все это, не мог просто. Джеймс навалился, начал двигать меня, заставил пятиться, пока я ногами не упёрся в край постели, и отступать было уже некуда. Свободной рукой я упирался ему в грудь. Чувствовал, как сердце колотится. Продолжал ржать, а он сосредоточенно сопел и рычал от негодования: никак не мог достать. — Тызаебал, — промямлил он, нахватав полный рот моих волос, а потом начал отплевываться. Меня это развеселило только сильнее. — Ооо, детка, — я протянул нараспев глубоким голосом, издеваясь. — Да я еще даже не начинал. Джеймс остановился, замер и как будто сдался, весь обмяк, повис на мне и перестал пытаться достать несчастную бутылку у меня из-за спины. Я этого не ожидал. Вместо того чтобы толкать его, моя рука просто лежала на его груди; мозг почему-то решил подрубиться и стал отсчитывать удары сердца. Насчиталось 29 прежде, чем на ухо я услышал хриплое «отсоси», а потом бутылки в моей руке уже не было. Я не видел, но по голосу знал, что Джеймс самодовольно улыбается. В следующую секунду я полетел на кровать: он получил, что хотел, и толкнул меня сперва плечами, а потом рукой в грудь. Доигрался, блять. Как последний хуила проиграл в свою же игру. Я не стал делать ничего, просто лежал, чуть приподняв голову, и смотрел на его долговязый силуэт. Он подался животом вперёд, плечами и корпусом назад, улыбнулся с закрытым ртом и запрокинул голову. Нахуя ему было бухать еще? Чтобы упасть на месте и отрубиться? Его кадык дернулся три раза — я посчитал. Джеймс закрыл глаза, тряхнул головой, качнулся в одну сторону, потом в другую. Руки повисли по бокам, и бутылка выскользнула из пальцев, упала на старый ковер с глухим стуком, откатилась в сторону. Джеймс даже не заметил. Я продолжил смотреть на него, ждал, что он упадёт куда-то: назад, вбок, вперёд, но он каким-то чудом продолжал стоять, покачиваясь, как на ветру. Я вытянул ногу, просунул ее между его ногами и подцепил стопой за подколенную ямку, потянул на себя совсем чуть-чуть, но моего чуть-чуть было больше, чем достаточно, чтобы нарушить его хрупкий баланс. Джеймс упал, как подкошенный, прямо на меня; наши ноги запутались, и руки выставить он не успел, потому что не понял вообще, что происходит. Я тоже не успел, потому что не ожидал, хотя чего еще я мог ожидать? Он стукнулся лбом о мой подбородок, придавил меня своей пьяной тушей и вжал в старый матрас. Кровать заскрипела, я выдохнул смятое «уф» и сразу же попытался его с себя скинуть, но хуй там. Джеймс на мне лежал мертвым грузом. Слишком близко, слишком рядом, настолько, что я даже сам двигаться перестал и просто… не знаю. Очень жарко, потно, тесно, тяжело. Я этого хотел. На это и рассчитывал, но думал, что он будет более… живой, что ли? Он неожиданно пришел в себя, завозился и подвинул ногу. Уперся бедром мне в ширинку. Я резко втянул воздух и закусил губу изнутри; думал, он уберет ногу и подвинется, но он сделал другое. Подвинуться-то он подвинулся, только не так, чтобы слезть, а так, чтобы удобнее было лежать. Ему. — Ебаааный свеет, брртан… — он промямлил куда-то мне в шею. Уже не первый раз, и не второй, и каждый раз мне это нравилось. Продолжало нравиться, как его пьяное дыхание обжигает кожу, как он тычется носом, зарываясь глубже в волосы, как моментами мажет сухими губами. — Только не наблюй теперь на меня, лады? — Мммхм. Я кое-как вытащил руки, начал возиться и двигаться, пока не улегся нормально. Ноги выпутывать я не стал, и целиком снимать с себя Джеймса тоже, но слегка сдвинул его вбок, чтобы было хоть, чем дышать. А ему было вообще фиолетово, он был где-то между, не тут и не там, но его руки были на мне, его нога все еще между моих, и его лицо потерялось где-то в сгибе моей шеи. Это было приятно и волнительно; это могло бы быть еще лучше, если бы Джеймс не был в такое говно и не просто пьяно дышал, засыпая. Одной рукой я отвлечённо перебирал кончики его волос сзади, накручивал на палец. Один раз — это случайность. Два — все еще неточно, все еще шанс. Три — система. Интересно, он так накидался, потому что ему не хочется, или… Или ему очень хочется, но так — единственный способ, и такое — единственное состояние, в котором он себе может позволить? И чем я лучше? Я ведь и сам в своем уме к нему не лезу. В комнате было тихо, в квартире тоже. За окном орали отдаленные сирены. Я лежал, закрыв глаза и другой рукой вжимаясь в стену, чтобы вертолеты меня не унесли никуда. Мне казалось, что Джеймс заснул, и я попробовал сдвинуть его еще немного. Он что-то недовольно проворчал, закинул на меня руку, обнимая, переплел наши ноги почти в морской узел и прижался к моей шее губами. Подвинул голову и приоткрыл рот, и это было до больного похоже на неряшливый мокрый поцелуй. Щекотно и приятно, мне хотелось еще и больше. Мне всегда нужно больше: больше бухла, больше наркотиков, больше беспредела, больше угара, быстрее играть, больше внимания; все получить по максимуму. Хуевая черта, если так подумать, но я втягиваюсь и привыкаю к чему-то, что мне нравится, очень быстро, а потом не могу отвязаться. Алкашка и моя будущая наркозависимость — лучшее тому подтверждение. Моя будущая одержимость попытками догнать и перегнать Металлику и вытекающая зацикленность на Джеймсе, в которой я сам себе признаюсь потом только со скрипом и очень нехотя — тоже. В ту ночь ничего больше я не получил: Джеймс уснул буквально через пять минут, пуская мне слюни на шею и воротник футболки, а утром я проснулся первым и выпутался из его рук и ног, чтобы у него не было никаких вопросов. После его пьяных выходок я всегда смотрел ему в глаза спокойно, но я никогда понятия не имел, как себя повел бы он в такой ситуации, и я почти что никогда не думал о том, сколько раз на его месте оказывался я сам. Что-то мне подсказывало, что гораздо больше, чем он.