Satriecoši

Иван лжец. Иван лжец. Причём, патологический. Это, пожалуй, знает каждый, кто с ним знаком. Да даже не знаком — просто парой слов обмолвился. Он и тогда наврёт в три короба, расскажет о том, где никогда не бывал и чего никогда не видел, похвастается достижениями и наградами, которых нет. Иван любит болтать. Чаще всего в словах его нет ни капли осознанности, словно он действительно не понимает, что несёт. Иногда Райвису кажется, что он пытается остановиться, но не может. Слишком часто в фиалковых глазах мелькает что-то похожее на мольбу о помощи. Слишком искусственной выглядит улыбка. Та самая, от которой бросает в дрожь. Иван улыбается ей часто, почти всегда. Она выглядит как нарисованая, будто он наречкал её перед зеркалом с утра. Райвис представляет, как Иван стирает её перед сном ластиком с каким-нибудь ужасно глупой надписью (такие валялись у него в рюкзаке по разным карманам), а может и смывает её водой в их общественной ванной. А потом рисует снова. Рисунок получается кривой, как и улыбка. Райвис хочет увидеть этот процесс, но Иван, к сожалению, просыпается раньше. Что не мешает ему опаздывать на пары постоянно. Иван всегда пропускает первое занятие, и у Райвиса возникают мысли, что улыбка вовсе не рисунок, а татуаж, который нужно обновлять. Иначе где этот русский пропадает? На самом деле, Райвис догадывается, где. Просто не хочет верить. Ему легче думать, что Ивана окликивают по дороге, чтобы о чем-то спросить, а тот заводит свою привычную шарманку на два часа, не отпуская несчастную жертву. Всяко лучше, чем подмечать новые синяки да шрамы на теле. Райвис в такие моменты становится слепым. Иван в такие моменты смотрит на него с благодарностью. Однако полностью скрыть роспись уродливых порезов ему не удаётся, а Райвису не удаётся выкинуть её из головы. Порой действительно хочется ослепнуть. И ещё немного оглохнуть. Иван не очень приятный сосед. Это тоже знает каждый. Жалобы льются на него рекой. Только за месяц поступает двенадцать. Страшно вспомнить, сколько раз его выселяли (неизвестно, как он только возвращался, но переселили его в корпус к иностранцам, чтобы им теперь мешал). Однажды даже устроили байкот, и Райвису пришлось общаться с ним с помощью жестов и бумажек, потому что разговаривать с «тем ненормальным» было запрещено. Конечно, Райвис мог и не участвовать, но перспектива ополчить на себя весь поток не радовала. С подобным кое-какой человек (не будем тыкать пальцем) и так справляется прекрасно. Перспектива не радует и сейчас, поэтому он молча кивает на слова Артура: — Сделай с ним что-нибудь. Иван — твой сосед. Это и ещё немного в рубрике «Гениальная логика Керлинда». Как будто он сам не живёт здесь этажом выше. Иногда появляется острое желание брякнуть что-то вроде: «Тебе надо — ты и делай», но он, естественно, то желание никогда не озвучит. Уж больно велика вероятность попасть под народное ополчение и получить затрещину. Хорошую, от души. Артур в этом плане весьма щедрый. Намного более щедрый, чем его младший брат. Но и Альфред, бывает, перегибает. Райвис не совсем понимает, зачем они к нему пристают и что им вообще надо. Толис ситуацию не проясняет: — Он... раздражает уже. — И пожимает плечами, не отрываясь от конспекта. — Вот они и недовольны. А от Райвиса им что нужно? Неужели они думают: он сможет противостоять огромному бугаю выше и сильнее раза в три? Что он ему сказать должен? «Иван Васильевич, не соизволите ли вы не орать, как припадочный, в четыре часа ночи?». Впрочем, неважно, что Райвис ему скажет, он все равно будет притворяться, что ничего не было. Райвис не нянька и не психиатр. Он живёт на энергетиках, сновторном и мечте поскорее закончить университет и вернуться обратно на родину. Его степендии недостаточно, чтобы оплачивать кому-то походы в больницу. И у Ивана так-то сестры есть. Да, они по разным городам живут, но есть же. Пусть с ним и разбираются. Иван буйный. «Припадочный» — не приувеличение. Его буйство просыпается преимущественно по ночам (Райвис не знает, почему. Возможно, из-за необходимости быть услышанным всем общежитием), и тогда он переходит в любезно названный Альфредом режим «Иван 2.0». «Иван 2.0» своим поведением показывает, что первая версия, по сравнению с ним, душка, лапочка и ангелочек. Он разбивает зеркала, сносит столы и предметы, стучит костяшками о стены, убивая их в кровь, кричит что-то нечленоразборчивое, а потом забивается в угол и рыдает громко, надрывно, как маленький ребёнок. Под утро он звонит родителям и придумывает очередную ложь, прося прислать деньги. Райвис не уверен, что они верят, но ректор университет покинуть не просит, а значит деньги присылают. Первое время Райвиса трясло, и спрятаться в тёмный угол (подальше от этого психопата) мечтал он. Но затем страх притупился (как и мозги от постоянного недосыпа), и на смену пришла усталость и лёгкое беспокойство за целостность и сохранность своего бренного тела («Иван 2.0» едва ли им озабочен). Теперь во время очередного приступа то ли агрессии, то ли истерики Райвис не сбегает сломя голову, плача от ужаса, а вздыхает, накрывается тяжёлым одеялом и надеется, что участь сломанного стула его не настигнет. Почти никогда не ошибается. Иван, ни второй, ни первый, не любят играть в игру «Достань латыша любой ценой». Больше по нраву «Достань поляка и американца». Ивану Первому, в основном, что иронично. «Иван 2.0» бывает и тихим. Но это худшее, что можно представить. «Иван 1.0» молчаливым доверия не внушает, а молчаливый «Иван 2.0» — кара богов и остальных небесных сущностей. Райвис путается. И это пугает. Он не знает, кто из них кто, когда оба не уничтожают несчастные стаканы и не отрывают шторы. В один из таких случаев Райвис приходит со встречи с Толисом и Эдуардом под вечер, а Иван сидит в полумраке, сложив ладони на коленях, точно примерный ученик в ожидании учителя. Райвис, не чувствуя подвоха, проскальзывает мимо и бросает еле слышно привычное: — Вы сделали задания? Что-то вроде приветствия. Он не умеет здороваться. А ещё так и не привык произносить «ты». Кажется неправильным. Многие считают, что это ирония, но он серьёзен, когда обращается к одногрупникам «Мария Михайловна» или «Борис Николаевич». — Да. Райвис мажет взглядом по недописанному конспекту и презентации, брошенной на первом слайде, и подавляет желание закатить глаза. — Я сегодня был в зоопарке, представляешь? — хвастается Иван, и Райвис не выдерживает: — П-правда, в какой? Который закрыли год назад? — Он старается говорить заинтересованно, хоть это выглядит как несвязное бормотание. Ему и впрямь интересно, какое оправдание Иван придумает сейчас. — Да. Райвис оборачивается резко и застывает на месте, проклиная собственную глупость. У Ивана на лице улыбка манекена, глядящего с витрины, и абсолютно пустые глаза. А ещё в крови рукава и запястья. В свете ночника он кажется безумцем. «Он и есть безумец», — одергивает себя Райвис. Отходит на шаг медленно, словно в клетке с диким зверем. Иван хватает его неожиданно, держит крепко, тянет, будто на шею петлю набросил. — Ты тоже меня ненавидешь, Райвис? Скажи, скажи, — повторяет, словно молитву согрешивший священник. — Ты думаешь, что я лжец, да? Это они меня заставляют, это они. Они. Всхлипывает судорожно и впивается в губы. Не поцелуй, а скорее укус. Райвис мычит, смотрит ошарашено, толкает, но сил недостаточно, чтобы вырваться, и он смиренно обмякает. Иван отрывается ненадолго, а потом припадает вновь, не давая опомнится. Лижет по-собачьи пухлые щеки, языком от подбородка до лба ведёт, минуя нос, и целует снова. В действиях его нет ни грамма нежности или страсти — только нечто болезненное, нечто выворачивающее наизнанку. Стрелка на часах движется пронзительно громко. Райвис жмурится, вслушиваясь в её жжужание. И отшатывается, едва не упав на пол, когда его внезапно отпускают. — Это они. Они. Видишь? — шепчет Иван и наклоняется ниже, осторожно берет чужие руки в свои и кладёт на волосы. Они у него от пота слипшиеся, грязные, жёсткие, как мочалка, как губка стальная. — Пообещай, что не закричишь. Это рога. Рога. Это они мне их оставили. Они сделали меня таким. Они заставляют меня лгать. Чувствуешь? Райвис чувствует лишь усталость. Он зарывается пальцами, проводя по взмокшим прядям, и из груди вырывается тяжкий вздох. — Satriecoši, Иван В-васильевич. Просто восхитительно, а теперь идите спать. Завтра рано вставать. Иван хмыкает. Нервно и горько. Утыкется ему в плечо, и смешок превращается в истеричный хохот. Райвис ощущает, как горячие слёзы капают на тонкую рубашку и думает, что степендию все-таки стоит отложить на поход к врачу. Желательно, для них обоих.