И жили они долго и счастливо? Или...

POV Анна

За всю ночь я едва ли смогла сомкнуть глаза больше, чем на час. Я понимала, что моему телу было необходимо отдохнуть, но сердце и душа уже давно перестали работать в связке с моим физическим состоянием. Стоило только глазам закрыться, как через мгновение я видела в непроглядной тьме восковое и холодное лицо отца. И в тот же миг я вновь просыпалась, и по моему лицу бесшумно начинали течь слёзы от сотрясающей всё моё существо боли потери. И это происходило каждую ночь с того самого дня, как отца не стало. Я лишилась благости забыться сном. Это словно ещё одно наказание за содеянное. Но имела ли я права жаловаться на это, если поистине считала себя виноватой во всём, что происходило со мной сейчас? Султан просил меня не терзать себя, просил осознать, что я не была повинна в смерти папеньки, просил, напутствовал, объяснял, но сердце так отчаянно болело от тяжести потери. Я то ложилась в постель, то вставала и подходила к окну в надежде обрести покой в лицезрении бескрайнего неба, но взамен, как мне кажется, я терзала себя ещё больше. Ведь всматриваясь в бесконечные тысячи звёзд, больше похожих на бриллианты, я надеялась увидеть очертания лиц моих родных людей. Теперь мама и отец были вместе. Там, где, как мне хотелось бы верить, они обрели покой и просто наслаждаются их общей любовью, не омрачённой горестями бренной жизни, не запачканной изменами и непониманием. Только эти мысли придавали мне сил и могли хоть на короткое мгновение вызвать улыбку. Улыбку, наполненную нежностью и радостью. Первые лучи солнца, говорившие о наступлении нового дня, я встретила стоя у окна, будучи уже полностью готовой к поездке в посольство. Приоткрыв окно, я позволила свежему воздуху войти в комнату и наполнить её утренней свежестью. Слегка прохладный ветер приятно обдувал лицо, в нос ударил аромат цветов, растущих неподалёку, а приятный сладковато-карамельный запах, доносящийся из кухни, кажется, проникал в каждый закуток дворца, что говорило об окончательном наступлении нового дня. И именно в эту секунду, как по команде, в дверь комнаты постучали. — Учительница! Я могу войти? Это Амбер Ага, ваш верный друг! Я не смогла сдержать нежной улыбки, стоило мне услышать знакомый звонкий голос Аги за дверью. — Входи, Амбер Ага, — произнесла я как можно более радостным голосом. И в ту же секунду в комнату словно ураган ворвался всегда улыбающийся Амбер. Впрочем, стоило ему войти, я, не успев даже толком поприветствовать его, увидела, как в комнату вошли ещё несколько слуг, и у каждого в руках были подносы, буквально ломящиеся от разнообразных яств. Два огромных подноса со всевозможными сладостями, еще два со всякими заварниками, кофейниками, графинами с разными соками, один с горой фруктов, а остальные два, вероятно, с какими-то более горячими завтраками, скрывающимися под клошами. — Амбер Ага…— шокированная, произнесла я, не скрывая своего недоумения. — Что это? Он же с не меньшим удивлением посмотрел на меня, словно я сморозила несусветную глупость. — Как что? Это твой завтрак! Повелитель распорядился! Вот глупая, я выбирал всё самое вкусное, посмотри, сколько разного рахат-лукума… сколько всякой вкуснятины, сколько пахлавы, только-только сделали, всё для нашей любимой Голубки, — произнёс он, чуть ли не подпрыгивая на месте от радости, и крепко обнял меня. — Что вы стоите?! Ставьте-ставьте всё быстро, Повелитель приказал накормить учительницу перед началом рабочего дня. Как мухи сонные, вы посмотрите на них, расставляйте всё. Он, как заправский командир, раздавал приказы, я же находилась в полнейшем шоке.

POV Махмуд Спустя некоторое время

Я вышел на балкон подышать воздухом и, честно говоря, надеялся хотя бы краем глаза заприметить Анну. Но, вероятно, опоздал, слишком погрузился в изучение бумаг по новым военным реформам. — Повелитель, — услышал я спокойный голос Заира за спиной. — Слушаю тебя, Заир, — произнёс я, разворачиваясь к своему хранителю покоев лицом. — Спешу вам доложить, что Учительница покинула дворец десятью минутами ранее, попросив кучера завезти её сначала домой, затем в церковь, а уже потом к месту её работы. Она предложила, чтобы кучер отвёз её только по первому адресу, чтобы подготовить вещи для переезда, а далее доберётся сама, но я уверил Анну, что на протяжении всей поездки кучер будет при ней. Надеюсь, я не позволил себе лишнего в этих словах, Повелитель? Также Анна заверила меня, что вернётся во дворец к ужину и попросила передать вам это, мой Господин, — почтительно произнёс Заир, передавая мне небольшой листок бумаги, свёрнутый вдвое. — А, да, Амбер Ага попросил меня сказать вам, что он выполнил ваше распоряжение касательно завтрака для Учительницы, но, к сожалению, надо признать, не без грусти добавил, что она почти ничего не съела, — склонив голову, проинформировал меня мой верный помощник. — Ты сказал всё абсолютно верно, Заир, можешь идти, спасибо тебе, — с искренней благодарностью произнёс я. — Ты свободен. Если понадобишься, позову. — С вашего позволения, — ответил он, и буквально через минуту я остался в своих покоях в полном одиночестве. Присев за стол, я с мало скрываемым трепетом и в то же время каким-то страхом развернул записку от Анны. Разумом я понимал, что раз Анна сказала Заиру, что вернётся во дворец, значит, так оно и должно быть, вероятно. Но сердце начинало бешено стучать в груди от мысли о том, что ему она могла и солгать и эта записка могла остаться для меня последним напоминанием об Анне. Но пересилив все страхи, я внимательно начал вчитываться в содержимое письма. Повелитель, я безмерно благодарна вам за заботу обо мне, но столь огромное количество всевозможных яств (которые, несомненно, вкусны, по-другому быть и не может) я съесть не смогла бы, даже пребывая в более подходящем расположении духа. Надеюсь на ваше понимание. И хочу верить, что вы не сочтёте мой отказ от завтрака как неуважение с моей стороны за гостеприимство, что вы мне оказали. Прошу, не ругайте Амбера за то, что он съел рахат-лукум и пахлаву, я сама угостила его. Надеюсь, что не позволила себе больше, чем следовало. С любовью, Анна. Хорошего дня. Прочитав это небольшое послание, мои губы растянулись в мечтательной улыбке. Всевышний, даровал ли ты мне когда-либо прежде столь сильное и всепоглощающее ощущение любви? У меня было достаточно женщин, и все они были разными, каждая по-своему прекрасна, как цветок, каждая была по-своему любима мной, к каждой я испытывал по меньшей мере уважение и симпатию. Но любил ли я кого-то из них по-настоящему? Замирало ли моё сердце каждый раз, когда я едва касался их рук? Предавался ли я когда-нибудь столь яростным раздумьям после хотя бы одного разговора с какой-нибудь из них? Вероятно, ответом на большинство моих вопросов будет «нет». Но Анна… Аллах, она всё изменила. Господи, да одного её «с любовью» было для меня достаточно, чтобы просто сходить с ума от предвкушения будущей встречи. С чем была связана эта метаморфоза? Анна была запретным плодом? Который, стоит мне вкусить единожды, потеряет свою притягательность? Аллах мне свидетель, это было далеко не так. Я знал, что это будет не так. Я в самых грешных своих сновидениях видел Анну, принадлежавшую мне. Всю без остатка до кончиков пальцев. И Всевышний свидетель, это происходило не единожды, и после каждого такого сна я молился о том, чтобы Аллах простил мне этот грех, усиленно молился. Она была притягательной девушкой, которая в силу своей неопытности и юного возраста, вероятно, даже не осознавала всей своей красоты, своей пленительности для мужского пола. Но было в Анне что-то такое, что притягивало к ней мужчин, помимо красоты и юности. И это была красота другого толка. Красота её ума. Эту красоту были достойны лицезреть в этой девушке лишь единицы. И я был благодарен Всевышнему, что входил в число этих привилегированных лиц. Я сходил с ума, изумляясь её вкрадчивому, вдумчивому голосу, который наполнял мои покои всякий раз, когда мы затевали очередную беседу. Восхищался её острым умом и словом. Да, притом, что слово султана — закон, я всякий раз приходил в восторг, когда Анна переступала грань дозволенного. Я ловил удовольствие всякий раз, когда она забывалась и видела во мне не султана, не своего повелителя, а просто мужчину. Мужчину, с которым можно было не таясь поговорить обо всём, спросить о чём угодно, коснуться его всякий раз, когда того желало сердце. С ней не было протокола. Она была знакома с правилами, и, когда того требовали обстоятельства, Анна филигранно им следовала, ну в большинстве случаев. Она переставала быть просто Учительницей и становилась госпожой: статной, уверенной, соблазнительной и величественной. И ей не нужно было официальное подтверждение своего статуса, не нужно было, чтобы её называли госпожой. Ей для ощущения уважения к себе было достаточно услышать её полное имя. Только имя, которое было дано ей при рождении, было для неё достаточным доводом для того, чтобы она несгибаемо несла себя по жизни. Когда я впервые осознал это, то пришёл в замешательство. В этой женщине сочеталось несочетаемое. Я никогда не встречал таких женщин, как она. И вновь и вновь возносил свои благодарности Всевышнему за то, что позволил мне встретить такую, как Анна, на своем жизненном пути. Я прекрасно понимал, что наши отношения с Анной были по меньшей мере неправильными и, вероятно, не одобрялись моими приближёнными, да и её обществом. Где-то в самой глубине своего сердца я надеялся, что когда-нибудь Анна придёт и скажет мне о своём желании сменить религию и стать мусульманкой, тогда все проблемы, ну или большинство из них отпали бы сами собой, но сердце мне подсказывало, что этого не произойдёт. А заставить её пусть фактически я мог, но в то же время понимал, что, заставив её сменить православие на мусульманство насильно, я мог лишиться её навсегда. Нет, она бы осталась со мной до конца дней, но была бы она тогда той же Анной, которую я люблю всем своим сердцем? Не уверен. Её религия — это она сама. В её религии заложены те краеугольные камни, которые сделали Анну той, кем она является по сей день. И я полюбил её именно такой. И будет ли верным решением менять её в угоду своим прихотям обладать? Вот ещё одно различие между моими чувствами к Анне и к другим женщинам: в Анне я хотел и не хочу ничего менять. Если на то будет воля Аллаха, она сменит религию по своему праву, а не по приказу. — Повелитель, — раздался удивлённый голос Заира, выводящий меня из моих дум о вечном. — Слушаю, Заир. — Я прошу прощения, что отрываю вас от работы, но наследники очень просят о встрече с вами. — Что-то случилось? С ними всё в порядке? — Да, Повелитель, с наследниками всё замечательно. Они живы и здоровы, слава Аллаху. Насколько я понял, до них дошли новости о возвращении Анны… Я не смог сдержать мягкой улыбки, услышав этот ответ. — Пригласи их, Заир, я приму, — ответил я, поднявшись из-за стола и сделав несколько шагов в сторону двери покоев. — Слушаюсь. Стоило Заиру подойти к дверям и распахнуть их, как я увидел стоящих в приёмной детей. Салиха, Абдул-Меджид, Абдул-Хамид, даже Гюльфидан — все они выглядели крайне взволнованными, но судя по их улыбкам, новость о возвращении учительницы их обрадовала. — Прошу, — произнёс Заир, пропуская детей в покои. — Повелитель, мы от всего сердца рады вашему возвращению во дворец, — первой, что немало удивило меня, взяла слово Гюльфидан. Вероятно, будущее замужество позволило ей обрести чуть большую уверенность в себе. — Отец, мы рады видеть вас в добром здравии, — продолжила Салиха, смотря на меня своими бездонными чёрными глазами, в которых на свету играли искорки радости. — С возвращением, — улыбнувшись, сказал Абдул-Меджид, но при этом сын всё же нервно переминался с ноги на ногу, и даже улыбка искренней радости не могла скрыть его нетерпение. — Спасибо, что приняли нас, отец, — подытожил приветствие Абдул-Хамид своим звонким голоском. — Я также рад вас видеть, мои дорогие, — ответил я, ни секунды не лукавя. В любых своих поездках я безмерно скучал по своим детям. — Мне не хватало вас эти несколько дней, пока я был в отъезде, — признался я, подойдя к ним вплотную и обняв каждого из них, и, взяв Абдул-Хамида на руки, решил сразу приступить к делу и поинтересоваться, зачем же они пришли ко мне. — Что же привело вас ко мне в столь ранний час? На несколько минут в покоях воцарилось нерешительное молчание. — Ну же, говорите, не бойтесь, я вас внимательно слушаю. Через несколько секунд тишину всё же нарушил заветный вопрос, который задал Абдул-Меджид: — Отец, это правда, что Анна Петровна вернулась во дворец? — сын ещё так неумело скрывал обуревавшие его эмоции. Я знал, что они с Анной очень сдружились за время её преподавания. — Правда, — ответил я спокойно. Стоило детям услышать мой ответ, как на их лицах появились улыбки, совершенно искренние улыбки, а девушки чуть ли не подпрыгивали на месте. — Надолго? — поинтересовался самый младший сын, поглаживая меня своей ещё совсем крохотной ладошкой по груди. — Настолько, насколько Анна пожелает. Салиха и Гюльфидан начали радостно хлопать в ладоши. — Ура! — Гюльфидан, насколько мне известно, ты не слишком радовалась продолжению учёбы, а тут такой восторг. Вы так счастливы, что Анна возвращается? — Если Анна, с вашего позволения, господин, продолжит вести у нас уроки, то это будет двойная радость для всех, — ответила за подругу Салиха. — Да, мы будем очень рады, Повелитель, — ответила Гюльфидан. — Насчёт преподавания решение исключительно за Анной. Если вы убедите её продолжить обучать вас французскому, я буду только рад. На данную же минуту она остаётся во дворце как гостья и друг нашей семьи. «И любимая женщина», — пронеслось у меня в голове. — Отец, позвольте ещё один вопрос, — через какое-то время сказал мне Абдул-Меджид. — Слушаю тебя, сын, — произнес я. — Это правда, что у Анны умер отец? — Да, это тоже, к сожалению, правда, да помилует Аллах его душу. — Да помилует Аллах его душу, — услышал я четыре голоса, прозвучавшие в унисон. В один миг радостная атмосфера от новости возвращения Анны во дворец потускнела. Но я чувствовал необходимость поднять эту тему. — Анне сейчас нелегко, поэтому я не приказываю, но прошу каждого из вас проявить к её потери уважение. Она сейчас носит траур по отцу, который ей приписывает её религия, поэтому проявите к Анне немного больше понимания в эти дни. Хорошо? — Разумеется. — Конечно. — Обещаем. — Можете на нас положиться, повелитель. — Я очень горжусь всеми вами, дети. Думаю, что Анна тоже гордилась бы вами, услышав ваш ответ, — произнёс я, не скрывая своей гордости за наследников династии. — А мы можем её увидеть? — поинтересовалась Салиха. — Или она не хочет нас видеть? — Сейчас Анна уехала на свою первую работу. Но вернётся во дворец к ужину. Если она будет не сильно уставшей, то пожалуйста. Думаю, что она будет рада повидать вас. На губах детей вновь заиграли улыбки, что согрело моё сердце.