Когда растает Антарктида

Невермор не был бы Невермором, если бы не использовал необычные методы в лечении своих не менее необычных студентов. Уэнсдей попала в госпиталь в среду вечером. Спустя сутки она уже вернулась в свою комнату, только вот не сразу ее узнав. В глаза бросалась острая нехватка розового — Энид забрала с собой часть вещей и, как позже выяснилось — с разрешения Торнхилл — временно переселилась в комнату Йоко. Аддамс искренне не поняла ее мотивов. И, словно прочитав мысли девушки, в спальне тут же материализовалась блондинка, поспешившая эти самые мотивы объяснить. Синклер выдала ей пятиминутный монолог о том, как она старалась быть хорошей подругой, а на нее наплевали с высокой эгоцентричной колокольни и едва не принесли в жертву во имя «каких-то там улик ее, Уэнсдей то бишь, дурацкого расследования». Явно заученные слова лились из Энид вместе со слезами, но во взгляде Аддамс не было и намека на раскаяние или сожаление. В этом и была вся Уэнсдей — ждать, что она будет мучиться угрызениями совести или страдать от чувства вины можно было хоть до второго пришествия. По всей видимости их сближение как двух подруг Синклер, все ж таки, просто привиделось. Ну и пусть Когда она ушла, Уэнсдей жестом пресекла не успевшую даже начаться тираду Вещи и села на кровать, с трудом до нее доковыляв. Миссис Сандерсон, конечно, творила чудеса, но даже она не была Господом Богом, а потому при долгой ходьбе шрам над правым бедром пока что еще неприятно потягивал. — Это же… — она вертела в руках шкатулку, которую стащила из спальни Лорел Гейтс. Обнаружив, что из-под задней крышки торчит какая-то бумажка, Аддамс вновь почувствовала, как необходимость докопаться до истины заглушает в ней все остальные чувства. Разве что кроме одного, но сейчас не об этом Вещь подпрыгнул от неожиданности, когда на покрывало перед ним опустилось несколько фотографий, запечатлевших Уэнсдей в разных местах и с разными людьми. Все снимки — однозначно недавние, последний был сделан буквально несколько дней тому назад. Они многозначительно переглянулись. — Становится все интереснее. А потом к ней зашла директриса Уимс. Бледная, в своем извечном светлом костюме, она напоминала римскую статую. На этот раз обошлось даже без криков и нравоучений — Лариса рассказала ей, что шериф побывал в особняке Гейтсов и не нашел там совершенно ничего, ни частей тел жертв монстра, ни кадиллака, ни каких-либо вещей Лорел или других членов давно уже не существовавшей на белом свете семьи. Заводить на ребят дело за проникновение в чужую собственность Галпин не стал, Энид и Ксавьеру вообще ничего не будет за то, что они приняли участие в, само собой, не ими придуманной авантюре. — Но для Вас это последнее предупреждение, — устало выдохнув, директриса с плохо скрываемым отвращением посмотрела на Вещь, — С момента вашего приезда вы ходили по тонкому льду, мисс Аддамс, еще одно неверное движение — и он под вами треснет. Уэнсдей кивнула. — Я разрешу вашей соседке сменить комнату до окончания учебного года. Конечно, если она сама этого захочет. Ваше бесстрашие, граничащее с отсутствием инстинкта самосохранения и откровенной глупостью, не должно ставить под угрозу жизни остальных студентов, — Лариса сощурилась, встав прямо перед девушкой, все еще молча взирающей на нее с кровати, — И я говорю сейчас не только о Синклер. Но, полагаю, вы меня и так поняли. В черных глазах ведьмы при этих ее словах что-то опасно сверкнуло. Я не могу допустить, чтобы с тобой что-то произошло Уэнсдей сглотнула, но от комментария воздержалась. Уимс же, сдержанно кивнув, развернулась было к выходу, но дверь в комнату внезапно распахнулась ей навстречу. — Мисс Торнхилл? — Мэр Уокер мертв. Кто-то отключил его от аппарата жизнеобеспечения.

***

Похороны прошли так, как и завещали классики. Под проливным дождем. В сумраке и тумане, хотя начало официального прощания и было назначено на одиннадцать часов утра. Несколько десятков черных зонтиков. Несколько десятков грустных лиц. Уэнсдей видела, как Энид разговаривала с безутешным Лукасом и его матерью. Видела, как Уимс и Галпин о чем-то тихо шепчутся в стороне. Хотела было подойти к Ксавьеру, но тот стоял в окружении Аякса и других сокурсников, и Аддамс предпочла остаться в стороне. И очень кстати. За деревьями в нескольких метрах от толпы мелькнула чья-то тень. Мужская. Невысокая. И явно за кем-то наблюдавшая. — Куда ты идешь? — спрашивает кто-то из стоящих рядом, но Уэнсдей лишь поспешно отмахивается. Азарт от погони к тому моменту уже завладел ею полностью. Запах влажной листвы и хвои ударил в нос, стоило ей пробежать по лесу каких-то несколько метров. Аддамс не отвлекло это ни на секунду. Она буквально чуяла того, за кем гналась. Ей казалось, так пахнут оголенные провода. Шорох где-то сверху. Снова тот же нечеткий силуэт. Она делает выпад и вздрагивает от удара током. — Твоя реакция с каждым годом становится все лучше, моя протеже с косичками. Если бы кто-то увидел Уэнсдей в этот момент, он бы не поверил собственным глазам. Она улыбалась. Счастливо, искренне, Торп подтвердил бы, что в такие моменты она была еще красивее, чем обычно. — Дядя Фестер! — она делает шаг вперед, и мужчина снимает шляпу, приветливо кивая в ответ, — Давно ты следишь за мной? Он рассказал ей, что привело его в Невермор. Вкратце поведал о том, что этому предшествовало, но углубляться в детали не стал — Фестер был кумиром своей племянницы с самого ее рождения, и она прекрасно представляла, кто он и чем занимается. Ну, или в какой тюрьме для психически больных он отбывает свой срок на этот раз. Она поселила его в сарае Юджина. После того, как Оттингер попал в больницу, сюда приходила только она — факультатив популярностью так и не начал пользоваться, а их занятия с преподавателем проходили на другой пасеке, довольно-таки далеко от старого покосившегося домика в лесу. — Ты уже поняла, с кем имеешь дело? — Фестер посмотрел на нее с любопытством и плохо скрываемой гордостью. Уэнсдей он считал своей любимой ученицей и был к ней привязан, пусть это и не всегда казалось очевидным на первый взгляд, — Что за монстр у вас тут завелся? — Я еще не смогла это определить, — она протянула ему рисунок, но мужчина даже не удосужился взять его в руки и рассмотреть. Ему хватило секундного взгляда на угольный набросок и на чудовище, которое было на нем изображено. — Это Хайд. Фестер рассказал ей об Ольге Малаковой — женщине-хайде, обращение в монстра которой он видел собственными глазами. Уэнсдей слушала, едва ли не раскрыв рот. Она впитывала в себя информацию, как губка, а когда дядя сказал ей, что более подробное описание хайдов можно было найти в дневнике Натаниэля Фолкнера, хранящемся в библиотеке Беладонны, она вновь не смогла сдержать улыбки. Улыбки ликования. Они договорились встретиться в библиотеке в полночь. Остаток дня она провела, сгорая от нетерпения. Даже роман не села писать, а это уже само по себе нонсенс. Куда-то запропастившийся Вещь не появился, даже когда в комнату пришла Синклер, в очередной раз забывшая забрать из спальни что-то из своих вещей. Разговор у двух уже, по всей видимости, бывших соседок не завязался. Учитывая, что одна из них все еще была жутко расстроена, а вторая — несказанно возбуждена продвижениями в расследовании, быть может, оно и к лучшему. Заветный дневник Аддамс нашли, преодолев всего лишь одно препятствие — Вещь, который, как оказалось, был несказанно зол на Фестера за то, что тот подставил его в одном из их совместных дел в их не менее совместном преступном прошлом. Для Вещи — в прошлом. Для Фестера — едва ли. Но этого Уэнсдей дяде решила не говорить. Ее интересовал дневник, только он и ничего больше. Сейф с заветной пожелтевшей книжицей был открыт ими за тридцать две секунды. — Вот он! — Аддамс ткнула пальцем в изображение монстра. Они уже вернулись в ее комнату и, пока Фестер заинтересованно осматривал ее с недавних пор одинокое жилище, сама девушка самозабвенно перелистывала похрустывающие от старости страницы. — Действительно, похож, — мужчина появился за ее плечом и согласно кивнул. Вещь тоже поддакнул. Но обиженно ущипнуть Фестера не забыл. — Здесь написано, что у пробужденных Хайдов всегда есть хозяин, — Уэнсдей зачитала отрывок из книги и обернулась, горящими глазами посмотрев на дядю, — Значит, мы ищем не одного человека. Убийц двое! — Расскажи мне, что тебе удалось узнать об этом деле на данный момент. Она рассказала. Абсолютно все, начиная с самого первого дня, как она приехала в Невермор, и далее, в хронологическом порядке — про Роуэна, рисунок его матери и общество Белладонны; про Вороний бал, Юджина, директрису-метаморфа и приезд в школу ее родителей. Последнее Фестера, казалось, не заинтересовало вовсе. — Ты сказала, что нашла мастерскую парня-художника, который рисовал Хайда и даже его логово в лесу, — девушка кивнула, и, догадавшись, куда клонит дядя, отвела взгляд в сторону, — Он так или иначе фигурирует во всей твоей истории. Не слишком ли много совпадений? — Ксавьер не монстр, — ее голос, до этого момента звенящий азартом, сейчас ни с того ни с сего охрип, — Все указывало на него, я тоже сначала думала… — Сначала? А потом что произошло? Она рискнула поднять на него глаза. Фестер вздрогнул так, что вокруг него заискрились электрические вспышки. — Ах вот оно что, — протянул он, от неожиданности не сразу отыскав подходящие к ситуации слова, — А я-то не поверил Мортише, когда та говорила, что сердце у тебя побольше, чем у любого из нас. Уэнсдей промолчала, только нос недовольно поморщила — в ее понимании, эти слова матери не делали ей чести. Скорее даже наоборот, практически оскорбляли. Очередное напоминание о том, что Мортиша уже давно догадалась, что ее дочь не такая холодная, какой хочет казаться, вновь неприятно укололо гордость младшей Аддамс. — Я и не думала, что Невермор сможет изменить тебя за такой короткий срок. — Видения начались гораздо раньше. — Я говорю не о них. — Я рассуждаю трезво, — заговорила она после изрядно затянувшейся паузы. В ее голосе снова послышалась сталь. Взгляд словно бы подернула ледяная поволока, — Не важно, что и про кого я думаю, я оцениваю все происходящее как сторонний наблюдатель. Эмоции… даже если допустить, что я могу их испытывать, не делают меня… — Слабой? Их взгляды столкнулись. В воздухе запахло электричеством. Фестер улыбнулся и положил ладонь на плечо своей юной протеже. — Я и не считаю, что эмоции и чувства, которые ты, конечно же, еще как испытываешь, делают тебя слабой или не объективной. Я никогда так не считал. Вещь согласился и, забравшись на второе плечо девушки, ласково убрал ей за ухо выбившуюся из косички прядь. Уэнсдей смерила испепеляющим взглядом их обоих. Они не пошевелились. В пепел, впрочем, тоже не спешили превращаться. — Так или иначе, мы должны проверить абсолютно все варианты, ты согласна со мной? Она кивнула. Как будто у нее был как-то другой выход.

***

На следующий день Фестер настоял на том, чтобы проследить за Ксавьером. Уэнсдей согласилась. Меньше чем за сутки она предприняла двадцать две попытки доказать дяде, что слишком очевидные улики, так или иначе указывающие на Торпа — это не подтверждение его вины, а, наоборот, уловка, специальное отвлечение внимания от чего-то намного более важного. От чего именно — она не знала, собственно, поэтому и шла сейчас за Фестером в лес, к мастерской парня, в которую он сам направлялся, подозрительно оглядываясь по сторонам. Остановившись и не заходя внутрь, Ксавьер достал из кармана телефон и принялся кому-то звонить. Когда на той стороне провода трубку, наконец-таки, сняли, он вдруг начал просить о встрече, да таким взволнованным голосом, что в груди у Уэнсдей предательски зашевелилась уже давно отброшенная ею мысль. Имя собеседника в течение всего разговора он так и не назвал. А получив, по всей видимости, положительный ответ на свои мольбы, бросил трубку и вскочил на велосипед, ринувшись куда-то в противоположную сторону от школы. — Едем за ним! — Фестер дернул Уэнсдей за руку и указал на кусты неподалеку, — Сядем на мой мотоцикл, давай же. Аддамс посмотрела на него мутным взглядом. Мужчина выдержал его и вновь кивнул в сторону своего явно спрятанного от местной полиции транспорта. — Пусть так. Она сдалась. С нескрываемым ужасом и отвращением посмотрела на мотоцикл, обклеенный принтом, повторяющим окрас далматинцев, и шумно выдохнула, молча покачав головой. Фестер ей только задорно ухмыльнулся. — Ну, вперед! Уэнсдей надела шлем с приделанными к нему собачьими ушами и забралась в корзинку. От абсурдности всей этой картины она не смогла сдержать ухмылки, вот только разраставшейся внутри нее тревоге легче от всего этого сюрреалистического бреда вообще не становилось. Тогда она еще не знала, что дальше будет только хуже. От вида машины Кинботт, припаркованной возле озера, у нее закружилась голова. Когда в эту машину сел Ксавьер и принялся, активно жестикулируя, что-то рассказывать женщине, и без того прогрессирующее головокружение Уэнсдей переросло в плохо контролируемую тошноту. Внутри нее что-то сжалось, надорвалось. — Ты знаешь, кто это? — из собственных мыслей ее выдернул шепот дяди. — Валери Кинботт, местный психолог, у которого наблюдается половина здешних учеников и еще с десяток жителей Джерико. — Парнишка с ней, видимо, ближе других знаком. Ты знала об этом? Она отрицательно покачала головой. Заговорила, и Фестер сделал вид, что не заметил, как задрожал ее голос: — Ты думаешь, Кинботт — его хозяйка? Ксавьер — хайд, а она — та, кто его пробудила? — Все указывает на это. — Нам нужны более веские доказательства. Уэнсдей снова вперила свой взгляд в ни в чем не повинную машину. Взгляд Фестера же задержался на племяннице. Заметь она это, они, скорее всего, знатно повздорили бы. Но она не обращала внимания ни на что вокруг, а Фестер смотрел на нее, из жалости к ее чувствам не осмеливаясь сказать, что дело, как ему кажется, в целом уже можно было считать раскрытым. Когда у озера не осталось ни Ксавьера, ни машины Кинботт, Аддамс, наконец, вылезли из своего укрытия. Уэнсдей, пнув ногой некстати лежащий на земле камешек, обернулась к спрятанному в листве мотоциклу: — Нужно возвращаться. Я зайду к тебе завтра и мы все обсудим. Сегодня я должна обо всем подумать в одиночестве. Он согласился с ней. В школу они успели вернуться даже до ужина. Возле входа в столовую, в которую Аддамс и так направлялась скорее на автомате, нежели чем гонимая хотя бы намеком на чувство голода, ее окликнула Торнхилл: — Уэнсдей! — Мисс Торнхилл. — Тебя искала директриса. Зайди к ней, пожалуйста. Не задавшийся день все больше начинал претендовать на звание «наихудшего». В кабинет Ларисы девушка поднялась в настолько отвратительном настроении, что, будь она Фестером, от одного ее взгляда во всем Неверморе разом закоротило бы всю проводку. Не успев переступить порог комнаты, Уэнсдей едва слышно выругалась себе под нос. — Привет, Уэнсдей! — Добрый вечер, доктор Кинботт, — не поведя и бровью, Аддамс кивнула ей, обратив ничего не выражающий взгляд к директрисе, — Вы хотели меня видеть? — Это терпит до завтра, небольшие административные формальности, — Уимс натянуто ей улыбнулась и, когда девушка, резво развернувшись на сто восемьдесят градусов, собралась было покинуть кабинет, бросила ей в спину, — Мы с доктором как раз обсуждали успехи вашей терапии. Секундная пауза. — Кстати, доктор, могу я задать вам вопрос? — Уэнсдей, проигнориров слова Ларисы, посмотрела на Валери, — Он как раз касается психологии. — Конечно, — от пронзительного взгляда девушки Кинботт шумно сглотнула, несдержанно передернув плечами, — Задавай. — Вы практикуете гипнотерапию? — О, да, и очень активно! — женщина вдруг радостно всплеснула руками и поспешила пояснить, — Гипноз используется для создания состояния сосредоточенного внимания и повышенной внушаемости, это очень важно при лечении многих медицинских или психологических расстройств, но почему тебя это заинтересовало? В твоем случае нет никакой необходимости прибегать к… — Праздное любопытство, — уголок губ девушки дернулся, и она кивнула, скорее собственным мыслям, нежели своей собеседнице, — Благодарю за ответ. Не буду вам больше мешать. Лариса и Валери только молча переглянулись, совершенно ничего не понимая. Аддамс же практически выбежала из злосчастного кабинета и до середины следующего дня больше не выходила из собственной комнаты, полностью погрузившись в эдакий транс-размышления, из которого, казалось бы, она не вышла, даже когда провалилась в беспокойный сон. За Фестером она зашла в полдень, в очередной раз наплевав на существующие в ее расписании уроки. Дядя, как назло, был изрядно голоден. Пришлось ехать вместе с ним в Везервейн. Встретит ли она там того, кого видеть не желает — вопрос был, скорее, риторический. — Тайлер, это мой дядя Фестер. — Здравствуйте! Я — Тайлер Галпин. Он увидел раскрытый на столе дневник и Уэнсдей нехотя рассказала ему о монстре. Завязавшийся, к ее несчастью, диалог, спустя долгие пятнадцать минут прервал Фестер, который потребовал у парня пополнить запасы выпитых им соусов. Стоило Галпину ненадолго их оставить, как мужчина перегнулся через стол, зашептав: — Кто он? — Сын местного шерифа. — Ты ему нравишься. — Не взаимно. Семейный обед в Везервейне можно было бы считать безобидным, если бы не одно «но». Уже на выходе из кофейни Тайлер поймал Аддамс за локоть, учтиво попросив у ее дяди пару минут для их с ней разговора тет-а-тет. Тот, несмотря на жалобный взгляд племянницы, препятствовать не стал. А Галпин, с минуту помявшись, вдруг ни с того ни с сего предложил ей встретиться этим же вечером в склепе Крэгстоуна. Якобы он узнал от отца некоторые подробности смерти мэра Уокера, которые, как он считал, могли заинтересовать Уэнсдей и помочь ей с дальнейшим продвижением в расследовании. Любопытство, как говорится, сгубило кошку. Черную. С огромными глазами. И с саднящим в груди чувством, определение которому она так и не смогла подобрать. — Как добралась? — Галпин встретил ее снаружи, стоя возле гробницы с присущей ему глупой улыбкой на веснушчатой физиономии. На часах было ровно девять вечера. По-настоящему зимний морозец неприятно покалывал кожу. Аддамс промолчала, метнув на парня взгляд, ясно дававший понять, что его вопрос достойным ответа не является. — Ну… ладно, — он неловко развел руками, спустя минуту догадавшись, что поддерживать диалог Аддамс была не в настроении, — Холодно тут. Зайдем внутрь? Уэнсдей кивнула. Пошла за ним, держа наизготове свой фонарик и, уже оказавшись возле саркофага пилигрима, нетерпеливо спросила: — Что ты узнал? — Что у тебя с Ксавьером? Ее бровь взметнулась вверх. Взгляд ожесточился. — Мои взаимоотношения с кем-либо тебя не касаются. — Ты пошла на бал со мной! — А ушла с ним. Тайлер переменился в лице. От скромного мальчишки, бегавшего за ней как верный щенок, не осталось и следа. — Ты позвал меня сюда, чтобы рассказать о новых уликах или для того, чтобы выяснять отношения? — в глубине черных глаз промелькнуло раздражение, — Тратить свое время на второе в мои планы не входит. — Ладно. Он пожал плечами и подошел, стремительно сократив расстояние между ними с нескольких шагов до нескольких сантиметров. С минуту он всматривался в ее лицо, тщетно пытаясь что-то найти. А потом, фыркнув, горько усмехнулся: — Я не поверю, что все изменилось вот так просто, буквально по щелчку пальцев. У нас ведь все было хорошо, мы нравились друг другу… Аддамс смотрела на него с искренним непониманием. И разочарованием — ведь на информацию о новых уликах рассчитывать уже явно не приходилось. — Уэнсдей. Она подняла на него глаза. А он схватил ее за плечи и грубо поцеловал. Когда она дернулась, он счел это за неловкое сопротивление, и лишь сильнее впился в ее губы, жадно проведя по ним языком. Его пальцы оставляли на ее коже следы даже через толстую ткань куртки. Она этого уже, впрочем, не чувствовала. Ее накрыло очередное видение. На этот раз оно продлилось буквально несколько секунд. — НЕТ! — она брыкнулась, закричав, но он снова заткнул ее и отстранился, только когда она ногтями расцарапала его шею до крови, — ОТПУСТИ МЕНЯ! УЙДИ ПРОЧЬ! Она со всей силы наступила ему на ногу. Оттолкнула и, воспользовавшись секундной заминкой, выбежала из склепа, бросившись в лес, не сразу поняв, преследует он ее или нет. В голове пульсировала одна-единственная мысль. Ее нужно было рассказать Фестеру, но сначала — добежать до школы. Еще по дороге сюда, к склепу, на встречу с Галпиным, она вдруг вспомнила, что давно не видела Вещь. И что-то подсказывало ей, что эта мысль возникла в ее голове неспроста. Невермор. Офелия. Комната на последнем этаже башни. — Вещь! Ее взгляд скользнул по перевернутой мебели, раскиданным по полу вещам и изорванным бумагам. Принадлежавшую ей половину комнаты словно выпотрошили, разорвали на клочья и теперь эти несчастные обрывки ее жизни жалко валялись по углам. — Вещь? Что-то справа от нее гулко капнуло. Второй раз — значит, не показалось. Она развернулась, уже догадываясь, что увидит — кисть руки, приколотую к стене чьим-то охотничьим ножом. Во внутренний двор она вылетела разъяренной фурией. Пронеслась по пустынным коридорам, аллеям, выбежала на прилегавшие к школе поля. И краем глаза заметила одинокий силуэт, как всегда бегающий здесь по вечерам. Вырвавшийся у нее крик опасно граничил с истерическим рыданием. — КСАВЬЕР! Он подбежал к ней и, увидев истекающего кровью Вещь, не задал ни вопроса. До пасеки им оставалось пробежать всего несколько сот метров. — Фестер! Нужна помощь! Вещь ранен! С грохотом ворвавшись в сарай, Аддамс одним движением руки смела все со стоявшего в углу помещения стола. — Его закололи! — Сейчас я ему помогу! Фестер потер друг о друга указательные пальцы рук. Уэнсдей всхлипнула и шмыгнула носом, упав на колени возле внезапно ставшего операционным стола. Ксавьер сел позади нее и мягко обнял, взяв ее ледяные ладони в свои. Треск электричества. Разряд. Ничего. — Ну же, друг, — повторно касаясь Вещи наэлектризованными кончиками пальцев, Фестер недовольно цыкнул. Попытка номер два также не увенчалась успехом. Все трое затаили дыхание. Еще одна попытка — снова разряд — и снова без результата. — Боюсь, мы потеряли его… — НЕТ! — Уэнсдей дернулась, и Торп прижал ее к себе ближе, чувствуя, как все ее тело бьет крупная дрожь. Она наклонилась над столом, аккуратно придвинув к себе раненного друга, — Если ты умрешь, Вещь, я убью тебя. Я клянусь. Фестер, давай еще раз! — Но я… — ПРОСТО СДЕЛАЙ ВСЕ ТО ЖЕ САМОЕ ЕЩЕ РАЗ! Голубые всполохи в воздухе. Электрический ток, пронзивший бледную обескровленную кисть. И едва заметное движение покрытых шрамами пальцев. Жив. Аддамс выдохнула, вытерев слезы с щек тыльной стороной ладони. Фестер, довольно ухмыльнувшись, не преминул отметить, что парнишке она доверяет явно больше, чем кому-либо еще. Он обнял ее, поцеловал в макушку, а она не предприняла ни единой попытки отстраниться: — Простите за вторжение, — Торп протянул незнакомцу руку, улыбнувшись уголком губ, — Ксавьер Торп. — Это мой дядя Фестер, — опередила его с представлением Уэнсдей. Мужчины пожали друг другу руки. Она же обратилась к Вещи, — Расскажи, кто это с тобой сделал? Он не видел. — Напали со спины, — она сцепила с ним мизинцы, аккуратно коснувшись его ладони своей, — Я отомщу, кто бы это не был. Он будет страдать, долго и в самых ужасных пытках. Я обещаю тебе. Вещь благодарно кивнул. Фестер огляделся в комнате: — Найдется, чем зашить нашего раненного друга? В припрятанной аптечке Оттингера нашлось бы все, чтобы реанимировать целую армию. Пару нитей и дезинфицирующее средство у него было решено позаимствовать. Повисла тишина. Уэнсдей все еще трясло. Убедившись, что Вещь умирать больше не собирается, она устроилась на коленях Торпа, все еще сидевшего на полу, и, сжавшись в клубок, уткнулась ему в грудь, собираясь с мыслями. Ксавьер, чувствуя состояние девушки, только молча ее обнимал и гладил по волосам. Немного придя в себя, она подняла на него полный благодарности взгляд. Убедившись, что Фестер на них не смотрит, едва ощутимо коснулась губами его щеки, а затем поднялась на ноги, глухо объявив: — Я виделась с Тайлером. Ксавьер подскочил с пола, словно под ним распрямилась внезапно сработавшая пружина. Уэнсдей посмотрела на него снизу вверх: — Мы встретили его днем в Везервейне, он… предложил мне встретиться с ним сегодня в девять вечера у склепа Крэгстоуна. Сказал, что расскажет больше о смерти мэра Уокера. — И ты пошла, — Торп устало потер переносицу. Его слова были резче ударов хлыстом, — Ты пошла. Одна. Снова. Никого не предупредив. Подвергая себя опа… — Тайлер — хайд! Фестер от неожиданности промахнулся и уколол Вещь иголкой. В широко распахнутых зеленых глазах Ксавьера недовольство сменилось удивлением: — Хайд? — Монстр. Тайлер и есть наш монстр, его пробудила Кинботт с помощью гипнотерапии, она… — Кинботт? Ничего не понимающего парня перебил Фестер: — Как ты узнала, что он — хайд? — У меня было видение, когда он… он схватил меня, кричал… — она замялась, подбирая слова, — Он ревновал меня к Ксавьеру и, когда он дотронулся до меня, я увидела, как монстр превращается обратно в человека и это… это был он. Торп положил ладонь ей на плечо: — Расскажи, что я пропустил. Что за хайд и причем здесь, черт подери, доктор Кинботт. Они рассказали ему о своем двухдневном расследовании. Много времени это не заняло — Фестер как раз закончил зашивать рану Вещи и, когда время уже близилось к полуночи, внезапно заговорил о том, что завтра его здесь, скорее всего, уже не будет. Неподалеку от школы его мотоцикл нашли полицейские. Ему нужно было срочно залечь на дно и исчезнуть. Аддамс отнеслась к этому спокойно. Она изначально планировала справиться с расследованием без помощи семьи. Втягивать Фестера в интриги Невермора у нее и подавно не было ни малейшего желания. — Ксавьер, — она окликнула его, стоило им выйти на улицу и пройти несколько минут в сторону школы. Он остановился, слегка сжав ее пальцы. Они шли, держась за руки. Второй рукой Уэнсдей прижимала к себе завернутого в шарф Вещь. — Я… — Аддамс чувствовала, как рвущиеся наружу слова ее душили. От отвратительнейших воспоминаний по телу снова прошла неприятная дрожь, — Я не все сказала про Тайлера. Про видение. Он не… Я… — Тише, — Торп потянулся к ней, но она резко отпрянула. В ее глазах он еще никогда не видел такого искреннего животного страха. — Он поцеловал меня. Ей захотелось провалиться сквозь землю. Голова раскалывалась, словно виски ей сжимали раскаленными тисками. Она не могла даже порадоваться тому, что узнала, наконец, личность загадочного убийцы. То, каким образом она это узнала, упорно заставляло ее ненавидеть саму себя. Ей буквально хотелось содрать с себя кожу, до которой он дотрагивался против ее воли. Хотелось забыть, исчезнуть… Когда Ксавьер улыбнулся, она подумала, что бредит. — Что…? — он наклонился к ней и завлек в поцелуй. Нежный, успокаивающий и бесконечно понимающий. Ее вопрос так и остался незаконченным. Аддамс улыбнулась, когда он притянул ее к себе ближе. А потом перед глазами у нее внезапно потемнело. — Уэнсдей? — она слышала его голос, но сама ответить не могла. Тело ее просто не слушалось, отказываясь функционировать. Слова Торпа долетали до нее с запозданием. — Ты перенервничала, — он поднял ее на руки и, убедившись, что Вещь на месте, понес в Невермор. Уэнсдей на это лишь тихо застонала. А когда сознание к ней начало постепенно возвращаться, почувствовала, как безумно ее вдруг начало клонить в сон. Ксавьер улыбнулся, когда она обняла его за шею и из последних сил выдавила из себя два слова: — Будь рядом. Ее сонный голос, полный так сильно несвойственной ей нежности, буквально гипнотизировал. Как он мог ей отказать? Будь рядом Она запомнила эти слова, хоть и сказала их уже практически во сне. По неизвестной причине они же возникли в ее голове первыми, когда она очнулась. Витражное окно. Сводчатый потолок. Не погашенный на столе светильник. — Проснулась? Она моргает и смотрит на парня, приподнявшегося на локте и сейчас заразительно зевающего. Ее губы расплываются в улыбке: — Ты остался. — Ты ведь попросила. Перед глазами снова проносится сцена из склепа. Аддамс хмурится и отворачивается. Под одеялом ее за талию притягивает к себе Торп: — Не думай об этом, — он наклоняется и его волосы щекочут ее лицо. Прикасаясь губами к ее шее, он тихо шепчет, — Уэнсдей. Послушай меня. Я больше не позволю никому тебя обидеть. — Один чертов поцелуй, — ее голос дрожит и переходит в шепот, — Всего один. Но это было так омерзительно, так… — Тшшш, — Ксавьер целует ее в лоб, и она, наконец, смотрит на него в упор. Он улыбается. Ее сердце начинает биться чаще, — Ты ни в чем не виновата. Подумаешь, один поцелуй. Она собралась было что-то сказать, но он опередил ее: — Я поцелую тебя миллион раз и ты забудешь о нем, как страшном сне, — он приблизился к ней, выдохнув в губы, — Я обещаю, я никому тебя не отдам. Никогда. Уэнсдей моргнула. Коснулась его плеч через ткань толстовки и приподнялась, сократив расстояние между ними до минимума. Их губы наконец-то встретились. — Осталось девятьсот девяносто девять тысяч.