Когда растает Антарктида

К концу первой недели нахождения дома, Уэнсдей насчитала уже двадцать девять ситуаций, когда ей хотелось все бросить и вернуться в Невермор, в свою комнату с витражным окном, которое за какие-то жалкие несколько месяцев стало ей роднее, чем вся готическая атрибутика их особняка вместе взятая. Конечно, сама она в этом ни за что и никогда не призналась бы, но по ночам ей мучительно не хватало Синклер. Не хватало ее бесконечной болтовни, глупых сплетен и миллиона розовых вещей, от которых глазные яблоки Аддамс отчаянно пытались вытечь по несколько раз на дню. Но ведь в этом аляповатом мирке и была вся Энид — такая, какой она полюбилась своей молчаливой и вечно-недовольной соседке, которая теперь скучала не только по самой блондинке, но и по ее плюшевому беспределу в частности. — Нет, — взгляд черных глаз уперся в Вещь, который, запрыгнув на огромную кровать Уэнсдей, предлагал ей обновить маникюр, — Я не хочу. И не потому что это напоминает мне об Энид и я из-за этого грущу. Я вообще не грущу и ни по кому не скучаю, понятно? Вещь ответил, что, мол, да, понятно, но в его жестах она прочитала плохо скрываемый скепсис и потому зашвырнула в него подушкой. Он поймал — и указал ей на одиноко лежащий на тумбочке телефон. — У меня нет ее номера, — недовольно насупившись, Аддамс отмахнулась от него и перевернулась на бок, к Вещи спиной, — И нет, я не могу спросить его у Ксавьера, он сам не отвечает мне вот уже вторые сутки. Правша не рискнул что-либо на это отвечать. Молча накинув ей на ноги плед, он оставил свою подопечную в одиночестве и направился в гостиную — чем тратить свое время на то, чтобы раздражать Уэнсдей, он предпочитал проводить каникулы с пользой и надоедать также и всем остальным членам семьи. Они, в отличие от младшей Аддамс, хотя бы делали вид, что рады ему. — Дорогая, ты спустишься на ужин? — не прошло и часа, как уединение Уэнсдей нарушил Гомес. Вещь на его плече отрицательно покачал пальцами, заранее предвидя ответ. — Я не голодна. — Может быть, ты хотя бы просто посидишь с нами? Послышался шорох, звук шаркающих по комнате шагов, и, в конце концов — девушка-таки показалась в коридоре. Она кивнула, молча стерпев дружеское похлопывание по плечу от отца, и пошла следом за ним в гостиную, располагавшуюся на первом этаже дома. — Что случилось, милая? — Мортиша посмотрела на нее, оторвавшись от рояля. В ответ на обеспокоенный взгляд мужа она лишь неопределенно пожала плечами, — Тебя что-то расстроило? — Все в порядке. Прозвучало неправдоподобно. А когда Уэнсдей села в кресло у камина, подтянув к подбородку колени и уставившись пустым взглядом в метель за окном, ее родители окончательно убедились в том, что с их ребенком что-то абсолютно точно не так. Порядком здесь не пахло однозначно. Она ведь даже не удостоила игру Мортиши своим очередным язвительным комментарием — разве такое вообще было возможно? — Мама, я хотел бы поговорить с тетушкой Джейн, они обещали взять меня с собой на охоту в следующий уикэнд, — высунувшийся из своей комнаты Пагзли нарушил повисшую было в комнате тишину и черно-белым вихрем пронесся через весь зал, в мгновение ока очутившись рядом с замершей возле своего инструмента матерью. — Конечно, — Мортиша медленно кивнула, потрепав мальчишку по волосам. Ее взгляд все еще был прикован к съежившейся в кресле дочери, — Мы отойдем ненадолго… Полагаю, никто не против. — Учитывая, как работает хрустальный шар у тетушки Джейн — отойдете вы надолго, — сухо произнесла Уэнсдей, даже не повернув головы, — Но я не против. Пагзли фыркнул. Гомес подошел к ним, погладив супругу по щеке: — Ничего страшного, Тиш, конечно идите, тебе, пожалуй, не помешает немного отвлечься, — он поцеловал ее руку, чересчур галантно поклонившись, — Я буду в своем кабинете. Они обменялись улыбками и разошлись по комнатам. Глубоко вздохнув, словно только после ухода семьи в гостиную, наконец, поступил свежий воздух, Уэнсдей содрала с сухих губ последний кусочек явно лишней там кожи и нервно поднялась на ноги. Несколько секунд спустя главный зал особняка Аддамс опустел окончательно. Вернувшись в свою комнату, она даже умудрилась задремать, как вдруг ее разбудил шум, донесшийся откуда-то снизу. Часы на экране смартфона подсказали, что время уже вообще-то перевалило за полночь. А, казалось бы, проспала-то всего-ничего. — В чем дело? — она вышла в коридор и, не услышав ни голосов родителей, ни воплей брата, лениво подошла к лестнице, успев по пути несколько раз зевнуть, — Ларч? Я слышала шум. — Мисс Аддамс, — гулкий голос дворецкого и снова непонятные звуки. Не прошло и минуты, как мужчина показался в коридоре, соединявшем главное крыльцо дома и комнаты первого этажа — с лестницей на второй, — Позовите родителей, мисс Аддамс. В дом пытался попасть вор, я должен… — Уэнсдей! Она схватилась за перила, почувствовав, что земля рискует вот-вот уйти у нее из-под ног. Быть не может. Показалось или…? — Уэнсдей, это я! По лестнице она скатилась кубарем. Пронеслась мимо застывшего в недоумении слуги и остановилась, только забежав в небольшой закуток справа от входа в дом. Она затормозила настолько резко, что ее туфли заскользили по полу с истошным скрипом. Дрожащие пальцы с черным маникюром впились в дверной косяк, норовя превратить его в щепки: — Ксавьер?! — Уэнсдей. В стотысячный, миллионный или уже в миллиардный раз? — Мисс Аддамс, я схожу за хозяи… — Нет! — ее глаза сверкнули в полумраке. В голосе зазвучало что-то такое, с чем Ларч вовсе не горел желанием спорить, — Он пойдет со мной. Когда освободится Мортиша — расскажешь про все ей, но больше — никому, ты меня понял? Мужчина во фраке сухо, но, по крайней мере, утвердительно кивнул. Проследив за взглядом своей юной хозяйки, он поспешил достать из внутреннего кармана пиджака перочинный нож и разрезать веревки, которыми он уже успел связать их непрошеного ночного гостя. Сам Ксавьер не успел сказать ему ни слова — стоило лезвию разрезать последнюю часть его пут, как Уэнсдей тут же схватила его за рукав куртки и поволокла за собой на второй этаж. Холл — лестница — комната — и запертая дверь. — КАКОГО ЧЕРТА ТЫ…? Она собиралась его оттолкнуть, но не смогла. Хотела было отпрянуть — но он прижал ее к стене и было некуда. В порыве бессильной злобы она до крови прикусила ему нижнюю губу, но вместо недовольства услышала лишь негромкий смешок. Торп поднял ее, сжав за талию, а когда она инстинктивно обхватила ногами его торс, наконец отстранился, но лишь для того, чтобы запечатлеть новый поцелуй на ее шее. — Ксавьер, — она обнимала его, путая пальцы во влажных волосах, доходящих уже ниже плеча, — Ксавьер, черт бы тебя побрал. — Мм? — он смотрит на нее обезумевшими от любви глазами и заготовленные фразы рассыпаются в ее голове, моментально превращаясь в ничто, — Что-то не так? Ухмылка и снова поцелуй в губы. Уэнсдей отстраняется, трется кончиком носа о его скулу и жадно вдыхает тот самый аромат красок вперемешку с парфюмом, который до этого беспрестанно снился ей по ночам. Говорить она начала лишь спустя несколько долгих минут: — Ты не отвечал на мои сообщения два дня. Не сказал мне ничего о своих планах, посреди ночи забрался в мой дом, и ты еще спрашиваешь, что не так? — Я больше не мог, — во взгляде Торпа она видит ровно то, что день за днем заживо пожирало и ее саму, — Мне нужно было тебя увидеть. И я сбежал… — Сбежал? А твой отец? — Его все равно не было дома. А перед его слугами я отчитываться не обязан. Еще с минуту они молча смотрели друг на друга. Ксавьер сдался первым, аккуратно переместив свои ладони с талии девушки — чуть ниже, подхватив ее под обтянутые джинсами ягодицы. С его капюшона на нее скатилось несколько капель уже успевшего растаять снега. — Ты что, шел пешком? — Аддамс коснулась губами его щеки, — Ты весь замерзший, черт возьми, да там же метель, — ее ладонь скользнула по его плечу, — А твоя рана…? — Все зажило. — Я предпочла бы проверить это самостоятельно. В глубине темных глаз сверкнули дьявольские огоньки. Ксавьер не размышлял над ее предложением ни секунды. — Отличная кровать, — он уронил ее на гору из подушек и скинул на пол верхнюю одежду и шарф, — Мне нравится. — У меня хороший вкус, — она потянулась к нему, ласково улыбнувшись, а в следующую секунду уже сидела сверху, победно ухмыляясь и поставив колени по обе стороны от его бедер, — И не только на мебель. Зеленые глаза посмотрели на нее с любопытством. Одним резким движением сев, Торп не сдержался и снова поймал ее губы своими: — Что, не хочешь отдавать инициативу? — ехидно поинтересовалась Аддамс. — Нет, что ты, — Ксавьер рассмеялся, кое о чем вспомнив, — Я совершенно не понимаю, о чем ты. Уэнсдей фыркнула, но улыбки сдержать не смогла. — Я тебе только помочь хотел. С этими словами он отстранился и быстрым движением избавился от своей толстовки. Его футболка полетела куда-то туда же. Вроде бы. А может и нет. По-вашему это было важно? Заметив, как Аддамс при взгляде на него закусила губу, Торп лишь довольно усмехнулся и рухнул обратно на подушки, принявшись неотрывно за ней оттуда наблюдать. Где-то оторопь зноя с ног человека валит А за окном ураганный ветер дребезжал ставнями и ломал сухие ветки деревьев, безжалостно кидая их на землю. Где-то метель по насту щупальцами тарахтит Но в комнате на втором этаже от колючего зимнего холода в ту ночь ни осталось ни следа. А твоего солнца хватит на десять Африк Ее ледяные пальцы пробежались по его торсу снизу вверх — от плоского живота до угловатых плеч и дальше — к ключицам и зарубцевавшемуся шраму от той самой предательской стрелы. А твоего холода — на несколько Антарктид — Действительно, неплохо затянулось… — ее шепот опалил его кожу горячим дыханием. Он собирался было что-то ей на это ответить, но не успел. Ее теплые губы нежно коснулись его плеча, языком она провела по его шее, и какой-либо членораздельный ответ потонул в глухом стоне, вырвавшемся у него против воли. — Уэнсдей. — Да? — она нависла над ним, прогнувшись в пояснице и упершись ладонями в его грудь. Ксавьер ответил не сразу. С минуту он потратил на то, чтобы расплести ей косички — сама Аддамс этому и не думала воспротивиться. Молча дождавшись, когда он закончит, она лишь выпрямилась, несколько раз тряхнув головой так, чтобы копна волнистых волос цвета обсидиана рассыпалась у нее по плечам. Торп заговорил, привстав на локте и улыбнувшись. Второй рукой он притянул девушку к себе за талию: — Ты прекрасна, Уэнсдей, — зубами он потянул ее черный топик вверх, вскоре обнаружив, что белья на ней, по счастливой случайности, сегодня не оказалось, — Великолепна. Невероятна. Неописуемо красива. Он жадно припал к ее груди, лаская и ловя каждый стон, так мучительно тихо срывающийся с любимых губ. — Подожди, — позволив стянуть с себя изрядно мешающий им предмет одежды, Уэнсдей попыталась было отстраниться, но ее тут же прижали к постели вновь, — Тшш, Ксавьер, прошу… Его губы оставили на ее шее ярко-алый след. Первый на сегодня. А когда дрожащие пальцы Уэнсдей легли на пряжку его ремня, в зеленых глазах заплескалось недоумение: — Что ты… — Не говори ничего, — она поцеловала его, но Торп успел заметить покрывший ее щеки яркий пунцовый румянец. Он покорно упал спиной на подушки и вперил взгляд в потолок. Услышав короткий лязг пряжки ремня, шорох ткани и звук расстегиваемой ширинки, Ксавьер зажмурился и погладил ее по волосам. Ему казалось, что он буквально слышал, как Уэнсдей все больше и больше краснеет, а затем… Стон — и губы, мягко обхватившие головку члена. Темнота перед его глазами взорвалась осколками разноцветного стекла. От прикосновений ее языка по его телу как будто бы пускали ток. Электричество. Снова стон — и неспешное движение вверх-вниз головой — длинные пальцы зарываются в ее волосы, несильно сжимая у корней. Мысли улетучиваются из его головы, оставляя место одним лишь только ощущениям. Да каким. Еще один стон. Уэнсдей чувствовала, как он мелко дрожит и как отчаянно сдерживается, чтобы не начать двигать бедрами ей в такт. В такт-то в такт, вот только быстрее, резче. Глубже. Продолжать было просто невозможно. — Хватит. Она послушно отстранилась — и он сдался, полностью капитулировав. Сдался, схватил ее за руку, в мгновение ока подмяв под себя, и судорожно стащил с нее остатки одежды, вышвырнув их из кровати с такой силой, что, кажется, они отлетели к стене и что-то разбили. Плевать. Гори оно все синим пламенем. Уэнсдей улыбнулась ему и нежно-нежно поцеловала в губы. Зрачки в ее глазах уже давно поглотили радужку, черными пропастями разверзнувшись под длинными ресницами. Торп рвано поцеловал ее в лоб. Судорожно втянул носом воздух, по крупицам собирая остатки самообладания. — Нет, — ее стон куда-то ему в шею и длинные пальцы, скользнувшие ей между ног, — Не надо, Ксавьер. — Но мы… — Я хочу тебя, — она выдохнула это в его губы и терпение парня разлетелось в клочья. А потом еще раз, сорвав крышу окончательно, — Я хочу тебя, Ксавьер, пожалуйста. Их тяжелое дыхание смешалось воедино. Слилось в один-единственный стон, одновременно сорвавшийся с их губ. Он вошел в нее грубо, резко и сразу на всю длину. Тихо зарычал, прижавшись лбом к ее плечу, и оставил на белоснежной коже след от зубов, пальцами впившись в ее бедра до красных пятен на коже. Она этого даже не заметила. Уэнсдей казалось, что она познала смысл слова «эйфория». Ее губы беспорядочно касались Торпа, оставляя влажные поцелуи на всем, до чего она только могла дотянуться. Острые ногти то и дело впивались в его спину и выступающие лопатки. Вдоль позвоночника у него вскоре образовалось несколько алых борозд, местами разодранных до крови. Эйфория. Безумие. Сумасшествие — одно на двоих. Он двигался в ней, она стонала, и его волосы щекотали ей кончик носа. А потом его пальцы сомкнулись на ее шее и стон разом перешел в крик. В крик — и в тихий всхлип за ним. Ксавьер осыпал ее лицо поцелуями. Он замер, скрипнув зубами от нетерпения, и ласково коснулся губами ее груди. Уэнсдей дрожала, прижимаясь к нему ближе, еще ближе, растворяясь, в тщетной попытке слиться с ним в единое целое. — Иди сюда, — он мягко перевернул ее и снова вошел, начав двигаться медленно, но с более размашистой амплитудой. Аддамс обернулась на него через плечо и перекинула волосы на одну сторону. Губы Ксавьера тут же коснулись ее лопаток, спины, бархатистой коже на шее сзади. Торп нашел на постели ее ладонь и переплел их пальцы. Уэнсдей прогнулась в пояснице и приподняла бедра ему навстречу. Выносить это долго было просто-напросто невозможно. Он глухо простонал ее имя. Она отдалась сладкой судороге с мыслью, что любит его больше всего на свете. Ксавьер рухнул поперек кровати, потратив последние силы на то, чтобы притянуть Аддамс к себе. Она прижалась к нему, уткнувшись в шею, и рассеянно погладила его по волосам: — Больше я тебя никуда не отпущу. Торп обнял ее крепче и усмехнулся: — Твой отец меня убьет. — Мать воскресит. Он поцеловал ее в кончик носа. — Ну да. Плохая девушка, садистка, эгоцентрик, интроверт и ведьма в черт знает каком поколении. Как я мог забыть. — Наконец-то осознал? — Ага, — улыбка и поцелуй. Долгий. Он мог бы быть бесконечным, если бы их легкие не испытывали потребности в кислороде, — И полюбил еще сильнее, хотя казалось бы, дальше уже просто некуда. Аддамс пробормотала что-то в ответ и привстала, потянувшись за одеялом. Свернувшись клубком под боком у Торпа, она негромко вздохнула, и сильнее прижалась к его руке. Ксавьер нежно поцеловал ее в плечо и прикрыл глаза, чувствуя, что он тоже проваливается в сон. Но тут в их дверь постучали.

***

— Что ты читаешь? — Эмма заглянула в телефон подруги и фыркнула, когда та, при виде ее, поспешно закрыла вкладку в браузере, — Что, снова фанфики? — Давай без нотаций, пожалуйста, — Ортега улыбнулась ей и бросила обеспокоенный взгляд на часы, — Они закончили? — Да, на сегодня уж точно, — захрустев яблоком, блондинка развалилась на мягком пуфе, устало вздохнув, — А у тебя что, планы на вечер? — Хотела пройтись, — глупее отмазки и не придумаешь, — Ждала, когда закончатся съемки, чтобы вернуть Джорджи его наушники. — Ну-ну. — Что «ну-ну»? — Да ничего, — щелчком брошенный через всю комнату огрызок попал ровно в мусорное ведро, — Не понимаю, как у тебя после всего этого еще появляется желание читать фанатские теории и байки про то, кого, с кем, и в каких позах они шипперят. Дженна отвернулась, сделав вид, что принялась собираться. Ее щеки горели. Мозг пытался сформулировать хоть какой-нибудь вразумительный ответ. Сердце же отчаянно рвалось наружу, туда, в условленное место за палаткой с оборудованием. — Иногда бывает интересно взглянуть на события сериала через призму обычного зрителя, — она выдавила это из себя и поспешно натянула на лицо капюшон своей черной худи, — Я пойду. — Да-да, отдавать что-то там кому-то там… — Ага, Хантеру. — А, может, все-таки Джорджи? Майерс рассмеялась, когда Ортега пулей вылетела из их шатра, но злобы в ее смехе не было ни капли. Во-первых, она любила свою подругу и искренне желала ей быть счастливой. Банально. Да. Но все-таки. А во-вторых, она поспорила на тысячу баксов с Джой, поставив на то, о чем буквально с первого дня съемок вопила ей ее женская интуиция. И вот, не прошло и года, как она оказалась права. — Опаздываешь. — Прости. Карие глаза светятся счастьем, зеленые смотрят на нее с давно нескрываемой любовью. Дженна встала на цыпочки, обняв парня за талию, и, потянувшись, мягко коснулась губами его щеки: — Когда-нибудь Тим об этом узнает и нас убьет. — Умереть за любовь — классика жанра, об этом еще Шекспир писал, — он рассмеялся и поднял ее лицо за подбородок. И откуда авторы этих чертовых фанфиков знают, что он так и вправду делает? — Перси, — она выдохнула его имя, судорожно сжав пальцами ткань его кофты, — Ты же знаешь, он… — Изначально предупреждал весь актерский состав, чтобы никаких интрижек на площадке, и все в этом духе, — он закончил за нее предложение и внимательно посмотрел ей в глаза, — Так это и не какая-то там «интрижка», м? Улыбается, и ее сердце почти выпрыгивает из груди. Как можно одной улыбкой делать с людьми такое? И правда, прямо как в той самой работе… — Представляешь, какой бум случится у фанатов, если Ксавьер и Уэнсдей действительно сойдутся во втором сезоне? — его вопрос выдернул ее из размышлений. Ответа, впрочем, ему долго ждать не пришлось. — Сначала бум случится среди всех журналистов Голливуда, когда они узнают о том, что сошлись Перси Хайнс-Уайт и Дженна Ортега. Он поцеловал ее. Она обняла его за шею, с болью осознавая, что рано или поздно ей снова придется его отпустить. Но пока что он принадлежал только ей. Пока что — на какие-то жалкие несколько секунд. Но когда-нибудь они обязательно всем признаются. И он будет принадлежать ей навечно.