Я снова слышу твой шорох.

За окном сияет одинокая луна, освещая лес Авидья нежным светом. Хижина лесного стража погружена во тьму, привычный огонёк от лампы, что не исчезал в сумерках почти никогда неожиданно был потушен ещё несколько часов назад. Листья, что с восходом солнца всегда лежат по сторонам от входа — ночью служат некой дверью, занавесом, от неожиданной живности или холодного ветра. В комнате стоит аромат приятных масел с примесью пота. Единственное существо в этом помещении — молодой человек, что елозил на нежно-зелёном пледе, сладко выгибаясь в спине. Тонкие пальцы поглаживали член, пока вторая рука отчаянно цеплялась за постель. Волосы спутались, а хвост как будто пригвоздили к мягкой поверхности. Разве что кончик постукивал. Мысли Тигнари были где-то не в этом мире. Самоудовлетворять себя приходилось редко, по большей части из-за потребности тела. Перезарядка нужна — ещё со студенческих времён усвоил парень. Единственное, пожалуй, неудобно было это делать в Гандхарве. Кругом небольшие домики и дозорные. Ночью в этом плане всё спокойнее. На страже стоят только в центре деревни, а все остальные мирно спят, потому что ко сну в этом месте относятся люди ответственно. Если не выспишься — станешь обузой на задании, а там и подставить весь отряд не сложно. Обычно непотребная «деятельность» Тигнари происходила быстро и без напряга. Ничего и представлять не нужно было. Водишь рукой по члену до того момента, пока не выйдет семя, а далее протереть себя салфетками и улечься спать. В этот раз стражу захотелось большего. Как-то само получилось, что кончить так просто не хотелось; как-то само получилось, что теперь вместо смятых простыней в другой руке находится масло; как-то не гадано тело перевернулось на живот; как-то рука сама завелась за спину; и как-то непроизвольно палец оказался в анусе. Всё случилось «как-то» и сопротивляться уже не имело смысла. Опустив голову на подушку, Тигнари зарылся лицом в приятную синтетическую ткань. Оттопырив зад и немного раздвинув ноги в стороны, палец медленно начал двигаться внутри. Импровизированная смазка холодная, она густыми каплями сочилась из отверстия, стекала к мошенке и в итоге капала за плед. Хвост хаотично метался, а уши были поджаты к самой голове. Еле уловимые стоны сочились в подушку, пока сзади чувствовалось неприятное жжение. Добавляя второй палец и постепенно наращивая темп Тигнари неожиданно атаковало ужасное чувство. Чувство холода. Физически было тепло, даже жарко. Пот появлялся лёгкой испариной на теле, пока внутри всё просто горело. Это был другой холод. Он сочился из души. Как будто на месте сердца была глубокая дыра, что зияла и сквозила неприятной прохладой. Зябко. Странное чувство. А потом глаза Тигнари распахнулись. Потому что он понял, что это чувство одиночества. Ужасного одиночества. Такого же отвратного, когда находишься в толпе, с друзьями и близкими, но всё равно чувствуешь эту леденящую тоску, ощущение ненужности и отчуждения. Как будто никто не поддерживает твои мысли, чувства, как будто если ты исчезнешь — никто и не заметит. И даже если разум понимает, что это не так, ты не одинок — душа кричит об обратном. Душа хочет чего-то тёплого, родного, что-то, что только для тебя. Душа хочет любви и заботы. Душа хочет Сайно. Пальцы находят простату — тело вздрагивает в томной судороге, пока в подушку впечатывается полувсхлип-полустон. Холодно. Хочется почувствовать теплые ладони, услышать вкрадчивое «Нари», осязать на себе взгляд шоколадно-красных глаз. Даже просто быть рядом более чем достаточно. Подушка намокает, пока три пальца в быстром темпе врезаются в «точку g». Нет, кому Тигнари врёт? Этого недостаточно, этого чертовски недостаточно. Всё чаще лесной дозорный думает об этом и всё чаще его порабощает пучина из неизвестных переменных. Столько вопросов, куча всяких «А что если…», непростительно много «Когда-нибудь это закончится…», вымученные оправдания, которые уже не работают, но всё ещё идут по двадцатому кругу. Этого так много и это всё давит на разум в свободное время. Работа была в своём роде спасательный круг, который позволял не думать об этих «если» и «вдруг». Про таких как Тигнари говорят «Помолвлен на своей работе» и дозорный на этот тезис лишь вежливо улыбается и молчит. Потому что просто нечего сказать против. Всё действительно так. За окном пролетает сумрачная птица. Одна рука яростно водит по члену — вторая наращивает темп и продолжает под аккомпанементы всхлипов и поскуливаний снова и снова нажимать на простату. Снова и снова представлять рядом Сайно и призрачно чувствовать его тепло. Снова. И снова. А перед глазами всё ещё марлевая пелена из слёз. Душа рвётся от одной мысли, что Сайно рано или поздно найдёт себе красивую жену, они поженятся и у них родится ребёнок; Коллеи вырастет и будет трудиться на благо леса, а следом тоже помолвится на ком-нибудь. И Тигнари будет счастлив за них. Потому что они его семья, потому что он любит их, поэтому готов на что угодно, лишь бы те были счастливы. И не важно — с ним или без него. К своим сорока лесной страж дослужится до какого-нибудь генерала леса или станет мудрецом деревни, а в худшем случае скончается в очередной опасной экспедиции. Хотя — Тигнари невольно задумывается — какой из этих вариантов ещё самый худший? Наверное тот, где Сайно остаётся одиноким волком и в итоге погибает на миссии, пока Колеи отчаянно будет лить слёзы. А Тигнари даже не придёт попрощаться на поминки или праздник в честь великого генерала махаматры. Просто потому что не сможет. И этот холод останется — как сейчас — он будет грызть изнутри. Нет, лучше пусть Сайно найдёт себе красавицу-жену и та родит ему детей, чтобы генерал наконец-то мог пойти в отставку и проводить время с близкими. Пускай Колеи будет ходить к семье Сайно на званые ужины, проведывать его за двоих — себя и Тигнари. Пока лесной страж закроется в себе, начнёт редко отвечать на письма и отпираться от встречи под предлогом завала на работе. Пускай и хочется зарыться руками в белоснежные волосы с серебряным отливом; пускай и отпустить Сайно будет сложно. Движения рук ускоряются. Тигнари кажется, что он чует запах генерала. Пускай хочется быть любимым, хочется по-особенному значить что-то для Сайно. Пускай Тигнари будет сложно, но ему присуща ненужная жертвенность для близких, поэтому он отпустит Сайно. Поэтому он испускает томный стон и на последней выдержке шепчет: — Сайно… И сладко кончает? Поэтому генерал махаматра решает прийти к товарищу на следующий день? Поэтому Сайно решает, что плохая идея была наведываться к Тигнари ночью? На периферии между сном и явью дозорный сам для себя решает, что нет, он не готов просто так отпускать Сайно. Он поддержит его во всем, приободрит, но не отпустит. Никогда и ни за что. За секунду до провала в темноту ухо Тигнари слегка дёргается в сторону входа. Слышна мягкая поступь. А затем мимолётная усталая мысль «Ну и пусть». Сайно слышит, как колотится собственное сердце, до перепонок доносится тихое сопение. О всём, что произошло пяти минутами ранее — они поговорят утром, а сейчас нужно найти место для ночлега.