Некрофилия

Вот она, его мастерская. Вот она, его предмет обожаний страданий. Терпеть её просто не осталось сил. Она везде. Она как вирус отравляет собой воздух, только вместо лёгких заражает его центральную нервную систему. Парит чёрными смолистыми каплями в его кислороде, затрудняя дыхание, и нагло влазит в сознание. Наводит там свои, аддамсовские, порядки. Дробит череп и жадно роется в мозгах, запуская туда наманикюренные чёрным лаком пальчики. Вломилась к нему в очередной раз, будто это её место. Будто она тут терзается в кошмарах. Будто бы это её неведомая, гадкая сила заставляет малевать десятки портретов чудовища, которого она никогда не видела. Всё это просто сводило с ума. Она сводила с ума. — Красивый портрет, — нарушила звенящую тишину Уэнсдэй. — Ты не должна была его видеть. Ты вообще не должна была здесь быть. Я не хочу чтобы ты здесь была. — Ты должен мне помочь. — как обычно безэмоциональным тоном прозвучал рядовой приказ. Ничего он ей не должен. Наоборот: должна она. Она являлась к нему каждую ночь с завыванием виолончели на терассе под самым шпилём академии. В неглиже. Лунный свет подчёркивал её мёртвенную бледность, отражаясь мерцающими переливами на коже. И просто стояла. Заставляла смотреть на себя. Сама же смотрела сквозь него, не осуждая, не поддерживая, не имея в виду его естественной реакции. А днём, настоящая, ненастоящая Уэнсдей продолжала играть с ним в свои пытки, то отталкивая, то привлекая к себе. Он больше так не мог. Резко сократив между ними расстояние, Торп схватил девушку за горло и прошипел: — Тебе не стоило сюда приходить, Уэнсдэй. Я от тебя натурально устал. Я ненавижу тебя. Ты заставила полюбить себя. За свои эти неморгающие чернющие глаза. Вонзила их взгляд в меня, будто я тебе интересен, а потом отобрала, оставив колотую рану, которая постоянно кровоточит. — Если ты продолжишь… — просипела Аддамс, не разрывая зрительного контакта. Её веки не пошатнула даже асфиксия. — Не перебивай! За свои… За свою эту блядскую загадочность, от которой веет могильной землёй! Да ты меня ей уже засыпала по самое горло! Двинутся не могу, когда ты рядом, — отвлёкшись на эту мысль, которая продолжила развиваться без озвучивания, парень ослабил хватку, но руки не убрал. — Если ты… — Замолчи! Заткнись! Не хочу тебя слышать! Ты везде! Ты постоянно нашёптываешь мне свою хуйню на уши! — он заставил брюнетку подняться с низкого табурета и вжал в стену, ударив о ту затылком. — Если ты продолжишь, Ксавье, ты рискуешь получить моё удовольствие, — такова была её реакция. — Я буду поражён до самых костей, если ты способна его испытывать, Аддамс. — И я вижу, что ты этого хочешь, — обыденно проигнорировав ответ парня, Уэнсдэй продолжила: — Об этом говорит твоя одержимость мной. — Так избавь меня от неё! Избавь меня от себя! — Ксавьер схватился за нож, которым он обычно затачивал грифели, и приставил к горлу девушки. — Ты сам выбрал чувствовать. — А ты, очевидно, выбирала обратное всю жизнь. — Я польщена твоей болью, — сузив глаза, подметила Уэнсдэй, — Она изящна в своей отчаянности… — Да что за игру ты ведёшь, Аддамс?! — прервал очередной бред в её стиле измученный злостью и обидой одноклассник. — Даже ранить тебя не могу. Заговариваешь меня, как змею, заставляя изгибаться под своим углом. — Меня научили заклинать змей в десятилетнем возрасте. Но этот навык не должен распространяться на тебя, ведь ты не горгона. Всё как обычно. Она такая же, как и всегда. Говорит то же, что и всегда. И длинные косички те же. И белая кожа та же. И сливающийся с ней крупный ворот рубашки. И чёрный жилет, из которого он торчит. — Можешь меня поцеловать. — Что? — Ксавьер непонимающе посмотрел на собеседницу, опуская остриё. — Оставь его, — продолжала наставлять Аддамс, но он даже не пытался понять о чём она говорит, лишь порывисто впился в её губы своими. Они были такими ядовитыми. Такими смертельно необходимыми ему. Мягкими и нежными, в отличии от обладательницы. Но, если бы могла, она бы это обязательно исправила. Уэнсдэй взяла его руку в свою и перевернула ладонью кверху. К смешанным чувствам гнева и обожания прибавилась физическая боль. Девушка вела лезвием по «линии жизни». — Что ты… — Торп посмотрел на неё. На лице не читалось ничего, для Аддамс это норма. Но норма ли то, что она подносит его кисть к своему рту, чтобы прикоснутся к порезу? Размазывая кровь по щеке, опуская к шее, на которой виднеются следы от удушья. Брюки формы резко становятся для парня стесняющими, узкими. Она разрешила? Чего она ждёт? О каком удовольствии идёт речь? Он снова целует её. Желанно, жадно. А она больно кусает губы. Ксавьер сжимает тонкую талию девушки, вжимая в себя. А Уэнсдэй вжимает колено в его пах, вскидывая подбородок. Неприятный жест вызывает приятное ощущение, распаляет Торпа. Он откидывает косы одноклассницы ей за спину, берёт у основания и тянет вниз. Засасывает тонкую, почти синюю кожу на шее, так, чтобы разорвались все сосуды. Хоть сонная артерия. Пускай её хоть парализует. Плевать. Устроив девицу на широком подоконнике, Ксавьер не замечает, как устроился между её ног. Всё это время рука продолжает кровоточить, и он оставляет ещё одно цветное пятно на бесцветной даме, задирая её худую ножку вверх. За капроном чёрных колгот виднеются такого же окраса трусики. При их виде юноша не может сдержать шумного выдоха. Уэнсдэй же продолжает бесстыдно смотреть в его душу. Колготки он резким движением разрывает, но вот кружево белья ювелирно режет ножом. Аддамс молча наблюдает за его действиями, лишь недобро сверкая карбонадовыми зенками. Когда снизу раздаётся треск последней нитки, она запрокидывает ступню на самое плечо парня, давя на то, чтобы он опустился и рассмотрел всё ближе. А Ксавьер не ждёт приглашения. Он обхватывает её ляжку, снова пачкая девушку кровью, и начинает ласкать её языком. К огромному удивлению Торпа, он слышит шумный вздох, а подняв взгляд к источнику этого звука, он замечает что Уэнсдэй, откинув голову, пошло закусывает губу. Это лишь больше разжигает и парень усердно лижет клитор, желая выбить из неё стон. Но она старательно молчит, не собираясь оказывать содействия. Девушка вдруг берёт его за длинные пряди и сжимает их, будто не в наслаждении, а в гневе: Ксавье больно. В ответ получает укус за внутреннюю часть бедра. Такую мягкую, что, не удержавшись, Ксавьер целует след от собственных зубов. У девицы вздымается грудь, тело выгибается навстречу любовнику, а между ног откровенно мокро, но она не желает поддаватся так просто. Иначе он не поймет, что ей от него нужно. Оттянув голову парня от себя, Уэнсдэй даёт ему отдышаться, одновременно с этим, пытается настроить и собственное дыхание. — Что ты творишь со мной… — говорит Ксавьер, облизываясь. Твёрдый стояк напоминает о себе неприятным тянущим ощущением. — Ты сам творишь с собой, — Аддамс стягивает жилет через голову. Её чёлка приобретает небрежный вид впору одежде и телу в красных, розовых и фиолетовых пятнах. — Перестань перекладывать на меня свою ответственность. И перестань, наконец, ныть, — неожиданно она даёт сильную пощёчину. Юноша стоит на коленях перед ней с развёрнутой от удара головой. Он собирает пальцами слюну, перемешавшуюся с её выделениями, вокруг губ, и медленно поднимается. В следующее мгновенье Торп разрывает рубашку возлюбленной, возненавиденной Уэнсдэй. Берёт под бёдра, вдавливая в бугор брюк, и бьёт по щеке в ответ. Когда девушка возвращает голову в привычное положение, он видит улыбку, играющую на её лице. Хищную, маниакальную, удовлетворённую улыбку. Вот оно что. Парень делает надрезы на её ключицах, на что она насколько может восторжённо складывает брови. Тем же лезвием он поддевает лямки бюстгалтера. — Сними его сама, — приказывает он, откидывая пиджак в сторону и избавляясь от остальной одежды. Но девушка не шевелится. Тогда на раны давят длинные пальцы, снова заставляя Уэнсдэй выразить эмоции. Бровями. Её брови вообще всегда больше другого говорили. Больше неё самой в принципе. Ксавьер опускает руки на грудь, пробирается под ткань декольте и сильно сжимает её. Вместо стона Аддамс дарит шумный выдох и оставляет рот маняще приоткрытым. Снова встречаясь с ней в поцелуе, юноша избавляется от мешающей ткани. Струйки крови текут на грудь, холодят кожу, возбуждая соски девушки. Она засасывает его язык, прикусывая, держится за волосы, стягивая. Он держится за её бёдра, давя пальцами под тазовыми костями, трётся о её промежность, пачкая ткань брюк. Безумие и страсть захватывают с новой силой, и Ксавьер снова её душит, пока она пошло ловит ртом воздух. Или притворяется, что ловит. Вдруг брюнетка кладёт руку на стояк. Гладит член, отчего у Ксавьера подкатываются глаза и желваки танцуют на лице, а потом до боли сжимает яйца, выводя из транса. И это почему-то приводит его в подлинное бешенство. Как же она много себе позволяет. Постоянно. Чересчур. Рыкнув, он хватает её за косы и волочит к столу у входа. Сбрасывает с него весь мусор одним движением и животом кладёт на него Аддамс, держа её кисти над головой. Она наступает каблуком ему на носок. Свободной рукой он бьёт по ягодице девушки с нешуточной силой. Она молчит, еле заметно дёргаясь. Наступает ещё раз. И он ещё раз бьёт. — Поверни меня, — не удостоив его взглядом, она говорит собственным эскизам на стене. — Не много просишь? — тем временем Ксавьер спешит справиться с ремнём. — Я не прошу, — её горделивость играет с ней злую штуку, и, получив по заднице ремнём, от неожиданности с гранатовых губ срывается короткий стон. — С тобой было бы куда приятнее общаться, если бы ты чаще издавала такие звуки. — Поверни меня, — Уэнсдэй продолжает стоять на своём. — Я над этим подумаю. Контрольный шлепок, после которого Торп связывает девушке руки, натягивая за оставшуюся часть ремня на себя. Её правую ногу он поднимает на стол и задирает вместе с одеждой. Прекрасно. Она вся мокрая. Местами в его крови. Значит, ей нравится жестить? Судя по психологическому состоянию юноши, она справляется с поставленными целями. Он выебет её, даже если будет сопротивлятся. Тем более, если будет сопротивлятся. Быстро спустив штаны, он соприкасается с ней плотью. Ксавьер бьёт членом по горячим половым губам. Он не ждёт, что она поддастся навстречу или звучно среагирует, но надеется на подобный еффект. Снова взяв нож, он делает им несколько быстрых размашистых движений, словно Уэнсдей его холст, а в руке кисть. На её без того красной ягодице проступают капли крови сквозь тонкие царапины. Он бьёт прямо по ним и наконец входит в девушку. Та, в свою очередь, намерено сжимает стенками изнутри, срывая с его пересохших губ тяжёлый стон. Он бьёт её, пачкаясь кровью, но это только больше возбуждает. Он двигается быстрее. Аддамс кусает губы, не желая проигрывать. Это трудно, ведь вкалачивается Ксавьер очень сильно, а амплитуда его движенй просто тошнотворная — в хорошем смысле. Непрекращающиеся громкие шлепки жгут кожу, но это именно то, что нужно. Руки натянуты, она сжимает кулаки. Ксавьер рвёт колготы окончательно, потому что они мешают смотреть. Оглаживает нежную трупную кожу, но не из нежности, а владея. Торп покидает её, вдавливает голову в стол, при этом продолжая держать за ремень. — Ты наглая. — входит глубоко и снова оставляет. — Заносчивая, — в глазах темнеет от грубости, с которой он её натягивает. — Эгоистка. — томит ожиданием, — Чтоб ты сдохла, Уэнсдэй! — рыча, он снова погружается в неё и долбит, что стол трясётся. Только сильнее вдавливая в него голову, он не прекращает бить по заднице. — Что?! Нравится?! Получаешь удовольствие, сука?! — Да, — еле выговаривает Уэнсдэй. Он отпускает её, чтобы перевернуть. К лицу прилили краски, она вся раскраснелась. Грудь огибают струйки подсохшей коричневатой крови. На шее фиолетовый след от его рук. Уэнсдей очень сексуальна в цвете. В цвете насилия — особенно. Ксавьер приникает к её шее губами. Сам развязывает запястья, но только для того, чтобы задушить её этим ремнём. Необъяснимый экстаз испытывает парень, от того что делает ей больно. Возможно, мозг просто не успел соотнести нанесённые ей психологические травмы с физическими, которые он наносит в ответ. Он кусает её прямо в раны, желая сделать как можно больнее. Он никогда не был склонен к жестокости в сексе. Смотреть на то, как она старается не выдать эмоций — смешно. Он бьёт её по лицу, задыхаясь от злости и страсти. — Я не вижу, чтобы тебе нравилось, Уэнс, — он сжимает её бёдра, чувствуя, что на них не хватает порезов. — Я не вижу, чтобы ты просила меня продолжать, — он снова даёт пощёчину. Следующие слова теряются в его стоне, практически выкрике, когда девушка с улыбкой в уголках губ теряет сознание прямо в его руках. Прямо на нём. — Господи! — усиляя движение, он не собирается ничего делать, даже если она сдохла. Слишком возбуждён. Слишком зол. Слишком. Это всё слишком. И, к слову, сейчас она выглядит живее, чем когда-либо. Глаза её закрыты, веки подрагивают, как при быстром сне. Рот застыл приоткрытым, ловящим воздух. Это ужасно сексуально, и Ксавьер более не может сдерживатся. Он бьёт её по лицу. Он натягивает её, впиваясь пальцами в задницу. В зубах он держит ремень. Кажется, он окончательно рехнулся. Дальше просто некуда. Он ведь не знает, жива ли она? Дышит ли вообще? Самое ужасное, что он и не пытается узнать, просто продолжает делать то, что делает, даже более яростно чем до этого. Ему по-настоящему плевать на её состояние, наоборот — он хочет чтобы всё оставалось так как сейчас, и это дейстительно пугающе, действительно страшно в плохом смысле. Голова её бездыханно мотается от постоянных толчков, бьётся о стену. Руки обмякло лежат вдоль тела. Она вдруг просыпается жадно глотнув воздух в унисон с Ксавьером, следящим за этим зрелищем с замиранем сердца, вскинув подбородок в наслаждении. — Да! — выкрикивают они почти одновременно. Стол сейчас верно развалится, потому что петли расшатаны больше некуда. — Да! — Уэнсдей теряет сознание, и Торп её целует. Сжимает волосы на затылке, упивается поцелуем, как в последний раз. Вдруг не проснётся? Вдруг это последние её слова? Короткое, пылкое, жаркое, наслаждённое, страстное «Да». Выглядит она и правда как жертва маньяка: в крови, в синяках, засосах, укусах, порезах и царапинах. Она даёт знать о себе мычанием в губы. Ещё немного, и Ксавьер кончит. Кончится от того, какая она. Крышесносная. Убийственная. Живая. Он двигается рвано, задыхаясь. Кажеться, ещё чуть-чуть, и у него самого остановится сердце. — Да! Ксавьер, ещё, прошу тебя! — оторвавшись от его губ, Уэнсдэй откровенничает и неприкрыто стонет. — Прости, — выдыхает он ей в шею извинение, сам не понимая за что, и насколько искренне он просит прощения. — Прости, — вторит она тихо. Они сливаются в поцелуе. Самом нежном, что сегодня был, но не таком нежном, каким он мог бы быть с кем-угодно другим. Израненные. Точно не счастливые. Точно не влюблённые. Но довольные. Садистски, жестоко, не по-человечески. Упитые собственным гедонизмом. Ксавьер выстанывает ей в губы оргазм, кончая на юбку. Без сил опускается на колени перед ней. — Прости меня, Уэнсдэй, — принимается вылизывать её, вставив сразу три пальца внутрь. Она дрожит, вскидывая ноги. Зажимает его голову между ляжек, тяжело дыша и быстро моргая. — Мне жаль, что я сделала это с тобой, — прерывисто констатирует Аддамс и бьётся в конвульсии своего удовольствия.