Сколько Юнги не "Marry me!", а он всё в лес смотрит...

      Юнги отирает пот со лба, и дышит шумно, как бегущий носорог. Затаскивание ёлки в горку, даже не крутую, даже при помощи двух девушек, толкающих санки снизу — та ещё работёнка. Девушки пыхтят и отдуваются не меньше. Но если Ки пыхтит довольно и очень старается не повредить ветки с шишками, то Чжи Ран пыхтит ни фига не как ёжик, а как очень рассерженный поезд без тормозов. И лучше бы леснику убраться с рельсов, особенно когда домой вернутся и наедине останутся.       А может, и нет ….       Предвкушая месть Чжи Ран, Юнги прячет улыбку в редкую бороду и лихо свистит, заснув пару пальцев в рот. Сквозь грохот харвестера и шум работающих машин внизу привлечь внимание лесорубов не то чтобы просто, но ему удаётся. Джун ловит взглядом фигуры на гребне пригорка, оценивает упакованную ёлку на длинных санках и машет рукой: спускайте, поймаем.       Лесник нацеливается, отпуская санки, и молится, чтобы они ветками ни за что по крутому спуску вниз не зацепились. И подаёт руку Чжи Ран. Он-то, конечно, офигеть как уважает её два часа в тренажёрке вечером и час пробежки по утрам, но чёт нифига не верит, что та спустится по косогору сама, а не покатится вслед за ёлкой. Оборачивается проверить Ки, и одобрительно кивает: русская сойти даже не пытается, понимая, что тоже покатится. Слегка сгибает колени, кажется, попутно объясняя сапогам на толстой подошве, что они нынче лыжи на один спуск, и пытается съехать. Юнги бы, конечно предостерёг, если бы успел, но та в вихре снежной канители катится вниз. Леснику только остаётся надеяться, что Джун внизу настороже и лесорубы не только ёлку поймают, но и девчонку.       Ну, он почти угадал.       Ки на последних метрах всё-таки спотыкается и вместо того чтобы скользить, бежит по косогору, неизбежно с визгом на ультразвуке падая вперёд. Она бы точно носом снег пропахала на последних метрах, лихо подъехав на пузе к лесорубам, если бы не…       … внезапно Чим.       Тот едва успевает отшвырнуть вязанку крупных веток в сторону, расставить руки и поймать русскую, красиво падая с ней на спину прямиком в сугроб.       Звуковое сопровождение зимних лесозаготовительных работ меняет тональность. Сквозь грохот харвестера, разбавленный поначалу воплями Ки, теперь орёт Чимин, лёжа под девушкой.       Проходящий мимо Гук подхватывает одной рукой отброшенную Чимом вязанку, второй — поднимает с напарника за талию девушку, и спрашивает, морщась от ультразвука и глядя сверху вниз на валяющегося лесоруба.       — Ты чо орёшь???       Чим затыкается. Поспешно вскакивает и дёргано отряхивается. Гук тем временем, отреагировав на робкое похлопывание по колену, ставит на ноги Ки, визуально проверяя, всё ли с той в порядке. А то вдруг какие повреждения, а из команды лесорубов никто не хочет связываться с мэром, ни с местным, ни с побратимским.       — Я привык, что я сверху, — нервно произносит очень консервативный Чим, который, кроме католической позы, во все остальные ни в зуб ногой. Девушка сверху, да ещё не азиатская — капец как непривычно, вот до визгов. Чим понимает, что сейчас бы ему после такого стресса не работать, а к Юнги в домик, на второй этаж в пухлатый ковёр перед камином, и чтобы лесник ему какао с зефирками притащил, и поговорить ещё — «а чо, в смысле, правда вот так можно, чтобы они сверху?» Он поспешно улепётывает за новой вязанкой, думая, что это предел, конечно, пора жениться, причём срочно. Ну, чтоб не орать, когда вдруг на него опять кто из женского пола свалится, а то нафига ему такие нервы?       Ки тем временем, что-то торопливо пробормотав иноязычной скороговоркой, тянет вязанку хвороста на себя.       — Малая, ты с дуба рухнула? — удивляется Гук. — Тебе зачем эти дрова?       — Отдай, говорю, — вещает Ки, даже не пытаясь уже ни в английский, ни в корейский. — Я ж помочь хочу!       — Нас мэр убьёт, если тебя с дровами увидят, — увещевает Гук, без усилий удерживая ветки одной рукой. — Сначала наш, потом ваш. Негоже гостье ветки таскать!       — Мой папа вас прибьёт, если я тут замёрзну, — пыхтит Ки. — А так за работой хоть согреюсь, вы ж хрен знает, когда закончите!       — Да ты ж не стащишь, мелочь, ветки тяжёлые! — растерянно говорит Гук, у которого из рук упорно тянут эти несчастные дрова, грозя превратить их вообще в опилки.       — Ты не смотри, что я мелкая, я сильная! И буду поменьше вязанки брать, — уверяет Ки, с боем выдирая из подмышки Гука хворост. — И вообще, быстрее домой уедем!       Удачно спустившись с пригорка и ошалев от диалога на двух языках, Юнги с Чжи Ран замирают рядом и наблюдают, как Ки, весело закинув хворост за спину, тащит его чуть не вприпрыжку к самосвалу.       — Ты чего? — спрашивает у лесоруба изумлённая Чжи Ран.       — Ну в смысле чего? — ответно удивляется Гук. — Она сама помочь захотела! А с другой стороны — ждать долго, а в кабинах экономии ради обогрев выключен, хоть не замёрзнет…       — Ты хоть в курсе, что она на русском разговаривала? — скептически спрашивает Юнги.       — Кто на русском разговаривал? — искренне изумляется Гук и, не дождавшись ответа от хлопающей глазами парочки, жмёт недоумённо плечами и уходит. Тоже, кстати, почти вприпрыжку. Ки, оказывается, кроме непонятного вообще коннекта с предпочитающими глушь корейцами, ещё и заряжает всех неслабо.       — Но вообще, что бы она там не говорила, помогать — оно, конечно, правильно, — чешет затылок Юнги, сбивая лыжную шапочку, и топает к лесорубам.       — Эй. Эй! В смысле правильно и ты куда? — кричит ему вслед возмущённая Чжи Ран.       — Ёлку сначала упакую, а потом и правда, помогу. Ты же слышала — обогрев в кабинах выключен, замёрзнешь! И кто тебя отогревать будет? — спрашивает Юнги, лукаво морща нос. Направляясь к Намджуну, он процентов на семьдесят действительно собирается ему помочь с упаковкой ёлки, а на тридцать — сбежать от возмущённой Чжи Ран.       — Ты и будешь! — мстительно произносит Чжи Ран.       Дочь мэра (корейского, не русского) какое-то время стоит, не зная, куда возмущаться, потому что Ки, Юнги и лесорубы вокруг неё плавно распределились по окружности, и орать, в принципе, можно в любую сторону.       Начинает притоптывать на месте, потом хлопать ладонями, глядя, как веселятся лесорубы, совершенно не заморачиваясь на непонятный язык беспрерывно щебечущей Ки. Работа бок о бок с русской, умудряющейся заряжать всех позитивом, и правда спорится, а обстановка на поляне становится до странности праздничной. Играть в «два притопа три прихлопа» в одиночку на месте не то, чтобы весело, и Чжи Ран, кляня про себя весь христианский календарь разом, присоединяется к остальным, пытаясь наскрести в себе остатки недовольного настроения и не ухнуть в ставшую реально весёлой атмосферу (хотя до Соллаля далеко). Капризничает, набирая себе в охапку веток поменьше, но после первого прилетевшего от Джина снежка окончательно перестаёт дуться.       Мягкая борода Юнги щекочет ей лоб по дороге обратно. Чжи Ран даже подумать не могла, что несколько часов полезной общественной деятельности на свежем воздухе могут так утомить, но засыпает, едва они снова втискиваются в кабину. Леснику и самому подремать охота, но теперь тут со своими ногами Ви, и он обнимает разомлевшую дочку мэра, бдительно следя, чтобы её колени не касались ног лесоруба больше положенного в тесном пространстве.       Ки в другой кабине азартно рассказывает Гуку по пунктам, почему она за Стелену в Дневниках вампира. Гук активно поддакивает, объясняя, почему он всё-таки за Маузер, и только слегка не понимает, как они с винтовок и ружей переключились на самозарядные пистолеты Сальваторе-Дормана. К домику лесника оба подъезжают, абсолютно довольные друг другом.       — Русскую к мэру отвезёте? Вместе с ёлкой, — спрашивает негромко Юнги у Хоби, как у старшего в кабине, и тот, глядя на уютно сопящую девушку в объятиях лесника, только кивает, пряча в бороде улыбку.