Наверное я слишком влюблён...

Алые, словно кровь, которую часто извергает его тело, длинные, мягкие волосы. Глубокие тёмные глаза, отражающие безразличие ко всем, но в то же время желание спасти всех в его окружении. Бледная, аристократичная, какая и должна быть, а может и ещё бледнее, кожа, усеянна мелкими царапинами и синяками, которые быстро заживляет его дракон. Сердце ёкает, когда он в очередной раз спит в его спальне. Он не сам пришёл, его привели. Весь в крови, тёмной, не такой как его волосы. Его костлявое тело, тихо сопящее, лежит под одеялом, но даже в этот момент выглядит он прекрасно. От него не отходят ни на шаг. Всегда рядом хоть один человек, хоть вся компания. Все переживают, вдруг не очнётся, вдруг в Древних Силах произойдёт сбой, вдруг завтра его сердце остановится? Но нет. Его сердце продолжает стучать в том же ритме, пока Хенитьюз не просыпается. Рассеянный, немного неряшливый, он откашливается, чтобы вернуть залежавшийся голос и спрашивает про обстановку. Ему, разумеется, докладывают, а Альберу усмехается, видя его сосредоточенный вид. Снова битва. Он внимательно за всем наблюдает через магический шар, глазами ища алую макушку. Сердце ноет, когда Кейл издаёт стон, откашливает новый сгусток крови, хотя обещал быть осторожным. Кроссман теребит пальцы, искусывает нижнюю губу до крови, но смотрит, изучает обстановку, а глаза всё равно возвращаются к Кейлу. Почему? Почему он так переживает за этого ублюдка? Почему, не смотря на всю ту помощь, что он приносит королевству, Альберу хочет отстранить его от военных дел, хочет отправить его отдыхать, чтобы цвет кожи был хоть немного темнее, хочет смотреть на его улыбку/ухмылку, ведь в этот момент он до безумия прекрасен, до сумашествия заворожителен, до алого румянца на щеках красив. Даже их льстивые комплименты в сторону друг друга осели в его сердце. Без них это уже не то. Не те чувства, не те ощущения. Но Альберу противоречит сам себе, когда хочет, чтобы Кейл прекратил. Хочет слышать искренние комплименты, без «Великое Солнце Роана», «его единственная надежда», «я ваш скромный раб». Эти простые желания в какой-то момент начали расти. Объятия, держаться за руки, невесомые поцелуи в лоб. Этого он хотел сначала, но чем больше проходило времени, тем большего он желал. Прижать его к стене, целовать с языком, прислониться в плотную, сорвать одежду с худого тела, заставить его стонать от наслаждения. Проблема в том, что он думал об этом чуть-ли не всё время. Собрание, очередной бал с аристократами, встреча с королём, но эти чувства обострялись, когда Кейл лежал в паре метрах. Хочется лечь рядом, провести по щеке, убирая алую прядку, поцеловать в нос, может в губы, лёгким, почти невесомым, касанием. Его останавливает лишь круглосуточное наблюдение. Сны. Один человек, сказал мне, что нам снится то, чего мы хотим больше всего. В случае с Альберу это правда. Каждый его сон, по ощущениям, длится не больше минуты, хотя уже наступает утро. Может, он просто забывает большую часть сна, а может ему и снятся сны всего одну минуту. Но сколько же наслаждения в этой минуте. Снится ему всегда одно и то же. Поле, яркое солнце посреди насыщенного голубого неба, он стоит, смотря в даль. Там сидит человек, лишь по кроваво-красным волосам можно понять кто это. Он копошится, что-то усердно крутит, а на волосах венок из полевых цветов. Он поворачивается. Смотрит удивлённо, но вскоре его лицо озаряет яркая, как и лучи солнца, широкая улыбка. Альберу слышит его смех. Видит, что Кейл что-то говорит, но не может услышать. А потом просыпается. Резко, как от кошмара, но это точно, самое приятное чувство что он вообще испытывал за всю жизнь. Кроссман ещё немного лежит, смотря в потолок, и встаёт, начиная свой день с трепещущего чувства в теле. Может сегодня, он увидит его полностью здорового, хотя бы на вид. Он сам одёргивает тяжёлую штору, смотрит в окно и вздрагивает, замечая толпу внизу. Там Кейл. Кейл. Кейл. Кейл. Альберу готов повторять это имя каждый день, каждый час, каждую минуту. До гроба, до настоящей смерти и Ада, ведь он не достоин даже находиться в том месте, где Кейл, а Хенитьюз точно попадёт в Рай. Или же так считает только Кроссман...