Причины, чтобы бросить курить.

Казалось, зависимость появилась с первого вдоха. Горький, неприятный и отчасти отвратительный, но такой желанный вкус тлеющего табака, обволакивающий горло, заставляющий закашляться, если вдохнуть слишком сильно. Гончаров помнил, что попробовал сигареты первый раз ради интереса, и тот момент, когда он покупал очередной блок, стёрся у него из памяти. Сидеть в небольшой квартире и курить, будучи полным думой о Господине, это то, как он проводил своё свободное время. Очередная затяжка и он словно на небесах, чувствует, будто весь мир ему по плечу, лёгкое головокружение и новые, всё новые мысли, наполненные безмерным счастьем, окружают его насквозь гнилую душу. Он отряхивает пепел, другой рукой расстегивает ворот, сдавливающий горло. Ему кажется, будто сигареты были с ним абсолютно всю его жизнь, слово неотъемлемый элемент радости. Зайдя за угол, он сует руку в карман, в конец истлевший окурок бросает в помойку. Достаёт новый, абсолютно новый, такой желанный объект своего вожделения, он жаждет прикоснуться к нему, вставляет в рот, чтобы поудобнее было, чувствует вкус оберточной бумаги, почти незаметный, но такой родной. Чирк. Он вдыхает, оставляя все мысли позади. До работы ещё пара кварталов, сегодня понедельник, так что нужно вдоволь насладиться сигаретами, их запахом, этим блаженным послевкусием во рту, многим оно не нравится, но только не Ивану. Немного холодно, на морозе руки мёрзнут, но что есть прохлада, когда в этих закоченевших руках объект, дополняющий счастье, превращающий его в нечто новой формы, стадии, нечто выше на ступень, чем то, что было до этого. Всё, в чем нуждается Гончаров — это Господин, конечно же, на первом месте именно он, возможность служить ему, быть полезным, но всë-таки, на почётном втором остаются они: сигареты. Те, что не способны заменить его и на минуту, но дарящие сладостную, в противовес своему горькому вкусу, эйфорию. Способную наполнить сердце, из которого радость и так выплескиваются, некоторым порядком, умеренностью, будто помогая сосуду приобрести ещё более правильную форму, чтобы мочь уместить в себе абсолютный экстаз. Счастье. Абсолютное, пронизывающее с пяток до макушки, словно кровь по артериям разливающееся по всему телу. И, взглянув на время, Иван встрепенулся. Шла неизвестно какая по счету сигарета, но было ясно, что ещё пара минут, и он придёт раньше не на час, как обычно, а лишь на половину от этого времени. "Нет, ни за что, никогда..! Неужели я осмелился... Неужели я настолько низко пал, что позволил себе... — "Вместо ответа на собственные мысли, Гончаров даёт себе хлесткую пощёчину, затем вторую и третью. Наказывать себя за малейшие промахи вошло в привычку, ибо иначе нельзя разрешить себе дышать. То счастье, которым Господин одарил Ивана, было выше всяких похвал, лучше любых подарков, дороже любых денег. Это счастье бесценно, но все-таки служить Господину это то единственное, о чем объект воздыхания его когда-либо просил, а тут... Выказать своё безразличие? Нет, Иван не мог позволить себе этого, потому ударил себя ещё раз. Неимоверно хотелось снова закурить, но он сдержался, вышел из переулка и направился на работу. *** — Гончаров, пожалуйста, чаю. — Достоевский обращается как всегда безэмоционально, уважительно, всем своим видом показывая, что ему всё равно абсолютно на всё, что происходит вокруг. Ваня послушно кивает, будто окрылённый этой его фразой и возможностью оказаться полезным, подходит к чайнику и ставит тот на плиту. Буквально пара минут, наполненных наслаждением и сладостным ожиданием того момента, когда он сможет сделать своему Господину приятно, и чай готов. Ваня виртуозно разбавляет заварку, которую успел взглядом измерить грамм к грамму, но не подал виду, после чего, глядя полуприкрытыми преданными, полными обожания глазами, ставит чай на тарелочку, а после и на стол перед ним, также светясь от счастья. — Всё как просили, надеюсь, сорт правильный, а ещё... — Запах. — Достоевский произносит это, перебивая Ивана, будто безразлично, только после меняет тон на раздражённый. — А? — Ваня действительно не понял, будучи настолько окрылённым счастьем и прочими позитивными эмоциями от возможности как-то помочь Господину, оказаться полезным. — От тебя мерзко пахнет сигаретами. Брось. Даже когда стоишь рядом, я чую. Гончаров не находит правильных слов и сил, чтобы что-то пообещать или сказать, естественно, он не допускает даже мысли о том, чтобы перечить, чувствуя вину и страх того, что стал проблемой для Господина, быть может, омрачил его день своим своеволием. Иван молча кивает головой и отворачивается, стыдливо отводя глаза в сторону. Проходит пару метров и, достав едва начатую пачку из кармана штанов, выбрасывает в мусорный пакет, его руки слегка дрожат. — Молодец. — Достоевский даже не поворачивается к нему, лишь слышит шелест мешка. День казался адом, единственная мысль, которая посещала Гончарова - мысль о том, что, придя домой, нужно обязательно покурить, ведь там есть сигареты, он страстно желал этого и одновременно чувствовал вину за свои мысли. Замок проворачивается и он входит в свою квартиру, идеально убранную, украшенную множеством декоративных элементов, таких как цветастая скатерть на столе, идеально чистый ковёр бежевого цвета на полу в гостиной, абажур на резной тумбочке из светлого дерева с ручками, выполненными из какого-то металла, окрашенного в тёмный цвет. Рука невольно тянется к ящику комода, он запускает её туда и достаёт пачку красных мальборо, дрожащими пальцами распечатывает и, достав одну из сигарет оттуда, вставляет в рот и замирает, не в силах докоснуться до зажигалки, лежащей напротив. "Что же я делаю?..." Чирк. Он втягивает приятный дым, что тут же тяжёлым комом обволакивает лёгкие, наполняя их собой, едва не заставляя закашляться. Почти целый день без табака - на часах восемь вечера, Иван вдыхает его, чувствуя приятное головокружение и легкое оцепенение мыслей. "Завтра я брошу, ради господина, я клянусь своей честью, пусть будет, будто нет её у меня, если с утра я вновь докоснусь до них." Он докуривает, нервно выбрасывает в полупрозрачную пепельницу истлевший окурок, достаёт из пачки следущую, не собираясь прерывать своё наслаждение. Он лёг, когда уже светало, наслаждаясь горьким запахом, распространенным по каждой из комнат его дома. *** Утро. Он просыпается, вяло накидывает на себя халат и идёт к комоду, потирая уставшие очи. Чтобы проснуться, ему нужно только одно, он вовремя останавливается в тот момент, когда огонёк зажигалки замирает близ конца сигареты, едва ли не касаясь её. Воспоминания о вчерашнем обещании самому себе, словах Господина - всё это начинает гложить его душу, совесть пожирает сознание, нутро противится действиям, коих желает его рассудок, и всё же, несмотря на свои потуги, позабыв про то, чем клялся, он вдыхает сигаретный дым, отпуская лишние тяжёлые мысли. Опомнившись, Иван роняет из руки истлевшие остатки фильтра, ударяет себя по лицу трижды, тяжело дышит, осознавая, какой грех он совершил. "Нет мне прощения. Господин, верно, отречется от меня, если узнаёт о том, что я совершил." Быстрыми шагами Иван направляется в ванную, где моется и чистит зубы, едва ли не раздирая десны в кровь, пытаясь избавиться от запаха. Руки обливает мылом, старательно моет несколько раз, чтобы запаха точно не осталось. Переодевшись в непримечательную рубашку, Иван накинул пальто и оставил квартиру, плотно закрыв дверь ключом. Он обнаружил себя в нескольких кварталов за углом, разворачивающим новую только-только купленную пачку сигарет, вдыхающим горький дым, наполняющий душу спокойствием, успокаивающе расслабляющий мышцы тела и заставляющий душу возносится к неге наслаждения. "Господин не простит меня." Гончаров роняет ещё не истлевшую сигарету на асфальт, осознавая суть своих мыслей и тяжкую боль от совершенного проступка. Душа рвётся упасть на колени, припадая к носкам обуви Господина, умоляя о прощении и без конца целуя, отрекаясь от собственной гордости. *** — Чай, будь добр. — Иван послушно направляется к кухонному столу, ставит чайник на плиту, подтягивая перчатки, немного сползающие с рук. Он надел их для того, чтобы постараться скрыть свою слабость от Господина, быть может, он не заметит и всё пройдёт гладко, ничто в таком случае не сможет помешать Ивану бросить окончательно на следующий день, он лишь умолял небеса о том, чтобы они оказались милостивы по отношению к нему. Слышится тихий-тихий визг чайника, Гончаров тут же порывается выключить его, понимая, насколько это выводит Господина из себя и отвлекает от важных мыслей. Закончив с приготовлением напитка, он ставит его на стол чуть левее от компьютера господина. Напряжённо молчит, даже боясь вздохнуть от страха быть пойманным. — Я могу идти?... — Иван прерывает давящее молчание, с трудом разбирая клубни мыслей, творящих беспредел в его душе. — Нет. — Фёдор встаёт из удобного кресла, становясь почти на один уровень роста с Иваном, будучи слегка выше. — Мне нужно кое-что проверить. — С этими словами Достоевский припадает к его губам своими, начиная целовать. Гончаров оцепенел от неожиданности, оробел и едва ли не потерял сознание от ошеломления. Фёдор отстраняется, проводя собственной ладонью по своим губам, тем самым избавляясь от лишней влажности. — Ты меня обманул, Иван. А знаешь, каким будет твоё наказание? Ваня слегка вздрагивает под его пристальным строгим взглядом, дыхание будто прерывается. — На колени. — И Гончаров слушается, тут же становясь на пол перед ним. Он ожидает пощёчин или ударов, но точно не того, что в итоге совершает Фёдор. Своей ладонью он прикрывает глаза Ивана, после чего последний слышит тихий звук расстегивающейся ширинки штанов. — Открой рот и будь паинькой, Ваня. "Господин впервые назвал меня так... Я... Я чувствую счастье!" И Гончаров послушно беспрекословно приоткрывает рот, после чего чувствует, как туда резко входит член Достоевского. Иван хочет что-то сделать, но не знает, как именно, если ему было поручено настолько важное дело, как не облажаться, когда в его руках возможность доставить удовольствие Господину. Он пытается вобрать в рот как можно больше, параллельно стягивает с рук перчатки и прикасается к основанию, немного оглаживая и придерживая, чтобы постараться удовлетворить Господина как можно лучше. Со стороны Достоевского слышатся рваные вздохи, орган встаёт, сквозь тонкую кожу виднеются вполне различимые венки, но из-за руки Господина на глазах Иван ничего не видит, лишь старается усерднее, начиная слегка засасывать, параллельно оглаживая основание. Пошлые чмокающие звуки раздаются по комнате, будто отчеканивая от стен, Достоевский кладёт руку на его волосы и сжимает их в кулаке, теперь полностью позволяя Гончарову видеть сложившееся положение, параллельно направляя его так, чтобы получить большее удовольствие. — Не стесняйся, Иван, и будь, пожалуйста, чуть смелее. — Достоевский произносит на выдохе, сжимая его волосы в своей ладони и смотря ему в глаза прямым нечитаемым взглядом. Ваня не отвечает, так как рот занят, лишь мычит нечто утвердительное, настраиваясь на правильный темп и вбирая член как можно сильнее в себя, губами стараясь создать нечто вроде вакуума. Позволив себе быть чуть менее скромным по просьбе Господина, Гончаров продолжает сие действие, издавая пошлые звуки и чувствуя, как каждый раз берёт до упора, благодаря отсутствию рвотного рефлекса. — Мо-ло-дец. — Чувствуя то, что Иван правильно понял, какие именно движения доставляют Фёдору наибольшее удовольствие, ослабляет хватку на его волосах, но продолжает придерживать их, чтобы не мешались. Глаза Гончарова полуприкрыты, нежные седые ресницы красиво обрамляют их, щеки же красные, он действительно смущён из-за страха того, что может сделать что-то неправильно. "Господин позволяет мне сделать ему приятно, такое наказание является для меня более поощрением, нежели способом действительно вызвать стыд или неприязнь." Плавными движениями, Гончаров в конце концов доводит его до оргазма и чувствует, как рот наполняется вязкой жидкостью. Он отстраняется и убирает руку с его члена, опускает голову и проглатывает, чувсвуя незнакомый доселе вкус. Щеки всё ещё красные, на лице выражено блаженство и радость, он вытирает с губ остатки спермы. Достоевский молча берёт со стола салфетку и протирает себя снизу, после чего выбрасывает её в помойку и, как ни в чем не бывало, садится работать, после чего касается чашки на столе. — Чай остыл. Налей новый. — и Господин, немного помолчав, абсолютно не наблюдая за тем, как Гончаров вымывает руки и вновь надевает перчатки, всё-таки решается произнести: — Ненавижу запах табака. Ещё раз узнаю, и будет гораздо хуже, чем сегодня.